Помилованные бедой - Эльмира Нетесова

— Она уроет Андрея со свекрухой и попадет в тюрьму из-за них. Я этого боюсь и не хочу.

— Пальцем не тронет! Даю слово!

— Вы что, волшебник? Да вы просто не знаете мою мать, иначе никогда такое не обещали б!

— Не пытайся нас напугать! Оглядись вокруг, посмотри рядом. Вот с кем приходится общаться, и причем каждый день! И ничего! Получается! — улыбался Петухов.

Римма согласно кивнула головой и добавила тихо:

— Все ж моя — человек особый! Прежде чем говорить с ней, даже водители крестятся. Она ни с кем, кроме себя, не посчитается. Об одном прошу, каким бы ни был исход разговора, на меня не обижайтесь, ведь я вас предупредила…

Елизавета Николаевна быстро подняла трубку. И, услышав, кто и откуда ей звонит, спросила удивленно:

— А чего из-под меня нужно?

— Ваша дочь находится у нас на лечении. Или не интересно матери знать о здоровье Риммы, о результатах наблюдений? Вы, между прочим, могли бы помочь ей побыстрее встать на ноги, избавиться от недуга навсегда! — говорил Юрий Гаврилович.

— Не сушите мне мозги! Римку я возила в Москву к профессуре. И главный псих, вот мать его, забыла фамилию, так и вякнул, что навязчивость самоубийства — болезнь века! Ею теперь болеют многие люди! Вот и мою дуру достало! Мол, натура у нее тонкая, а время и люди — жестокие. Нет стыковки и гармонии. Короче, крыша сорвалась от всех окружающих еще с детства! Натура у Римки особая. Потому пиздец! Не жилец она на этом свете!

— Ошибся ваш светило. Все не совсем так!

— Короче, у меня нет время на пустую трепотню! Чего хочешь? Говори.

— Увидеться с вами нужно!

— Для чего?

— Очень серьезный разговор к вам есть.

— А мне он нужен?

— Если вы дорожите дочерью, значит, необходим!

— Вот черт! За самую жилу ухватил! Ну, давай свидимся! Только я днем не могу. Минуты свободной нет. Пока всех своих хануриков тряхну за задники и передники, глядишь, уж полночь!

— Об этой встрече не я, вы должны просить. Римма для меня такая же больная, как и другие, а вам она — дочь, — терял терпение от наглости бабы Бронников.

— Тебе чего, бабки нужны на ее лечение? Давай вякни — сколько? Водила привезет.

— Мне с вами увидеться нужно для разговора… Если днем не можете, назовите удобное для вас время, и мы решим, — предложил главврач.

Елизавета Николаевна долго не раздумывала:

— Давайте увидимся хоть завтра, только не в психушке! Туда я не приду, хоть стреляйте меня, понятно?

— А где? — растерялся Юрий Гаврилович.

— В любом кабаке! Мало их, что ли, в городе?

— Я не хожу по ресторанам!

— Да не ссы! Счет я оплачу! — услышал в ответ пренебрежительное.

— Там не поговорить. А причина серьезная! Не для обсуждения в застолье!

— Тогда ко мне намыливайся! — назвала адрес. И хлопнула трубкой поспешно.

В означенное время Юрий Гаврилович с Иваном подошли к трехэтажному коттеджу, позвонили прямо от ворот. Им открыла женщина лет сорока. И на вопрос, она ли Елизавета Николаевна, ответила, указав на коттедж:

— Хозяйка дома! Ждет! Проходите! — провела через двор в прохладу дома.

— А вы даже вдвоем? Не решились ко мне поодиночке возникнуть? Испугались? То-то и оно! Поизвелись нынче мужики-соколы! Обеднела, обнищала на них матушка Русь! Нынче у мужиков одни огрызки меж ног болтаются. Бабу обнять некому! Так вот и маюсь несогретая! — Встала навстречу врачам.

Увидев ее, Петухов невольно к двери попятился. Не по себе стало. И лишь Бронников не дрогнул. Остался как монолит, даже поцеловал руку хозяйке, сделал комплимент, мол, никакая иная женщина не смогла бы так ярко и сочно представить Россию, как Елизавета Николаевна!

Та расплылась в счастливой улыбке, предложила гостям присесть.

Юрий Гаврилович рассказывал о Римме, осторожно подходил к сути. Внимательно следил за хозяйкой дома. Она слушала, не перебивала, не задавала пустых вопросов.

Беспечная улыбка исчезла с лица, женщина сидела напряженно, вцепившись в подлокотники кресла. Голубые ее глаза посерели, капризные губы вытянулись в побледневшую полосу.

— Выходит, меня все годы охмуряли? Пять лет измывались над Римкой и вешали лапшу на уши, какие благородные, ну прямо-таки святые, что, несмотря на дочкины болезни, они возятся с ней, и лечат, и любят!

— Какая там любовь, помилуйте! Он уже другую женщину в дом привел и живет с ней. На глазах Оксаны. Ее, вашу Римму, считают орудием для добывания денег. Сказать почему? Они знают, что внучку при живом отце и без его согласия вам не отдадут. Таков закон.

— Вот они получат Оксану! — отмерила баба по плечо и сказала: — Завтра заберу ее у них. И больше не увидят ни дочку, ни внучку. Не то дышать отучу этих отморозков! Они со мной игру затеяли? Зря! Я никогда не проигрываю. И они в этом убедятся. Оба взвоют в одной моей лапе. Я этого Андрея так впрягу, он неграм позавидует.

Сцепила кулаки, заходила по комнате тучей.

— Нет! Ну это ж что? Меня решили наколоть? Тряхнуть захотели? Да я так скручу! Обоих блядей за жопы! — Сверкнули молнии в глазах. — И эта дура молчала! Она боялась, мандавошка. Какой-то козел посмел глумиться над моей дочкой! Ну, берегись, падла!

Елизавета то садилась в кресло, то подскакивала и опять бегала по комнате. Вот она вызвала горничную, коротко спросила ее о чем-то, позвала гостей в столовую, открыла в нее двери, врачи увидели накрытый стол, но отказались, сославшись на позднее время и усталость.

— Жаль! Ну да ладно! Завтра к вам нагряну. Надо с дочкой переговорить. Найдете нам угол или отдадите мне ее до вечера?

— Поговорите в больнице!

— Не доверяете мне Римму? — нахмурилась баба.

— Говорить с ней надо осторожно, тихо.

— Я шепотом не дышу! Чего меня учите, как с ней дышать? Она моя! Знаю, как в ней человека разбудить, сдерну с колен, заставлю жить, чтоб об такого козла Андрея грязную обувку по-гребовала вытереть! Мужик выискался, туды его мать! — кипела ярость. — А вам, мужики, спасибо великое, что не дали охмурить и вогнать мою девку в могилу. На это надо было насмелиться!

Указала на две громадные сумки, появившиеся в прихожей:

— Это ваше!

— Что такое? Нам ничего не надо. Это наша работа! — насупился Бронников и пошел к двери без оглядки. Но просчитался…

Хозяйка бесцеремонно ухватила его за воротник одной левой. Приподняла над полом и, оглядев насмешливо, процедила сквозь зубы:

— Требуешь мной? Западло тебе такая кентуха, как я? Вы ж культурные! Грамотные! Интеллигенция! А я навроде свиньи против вас! Так, что ли?

— Как вы смеете так обращаться с главврачом? — подскочил Петухов к хозяйке.

— Цыть! Ты, гнида недобитая! Гонор свой решили тут показать, унизить? Вам плевать на меня? Обидеть вздумали? — отпустила Бронникова.

— И не думали обижать. Только ни к чему все это, — указал Юрий Гаврилович на сумки.

— Берите! В благодарность, что дочь мою сберегли и меня огородили от гадов. Завтра к вам приеду, поговорим по душам! — вырвался зловещий голос из глотки.

Женщина негодовала. Ей нужен был какой-то выхлоп, срочное действие. Она не находила себе места и металась. Ей было больно и тяжело.

— Вы пешком? Погодите, мой водитель отвезет вас по домам!

Когда врачи вышли из дома, их прямо за калиткой ожидал «мерседес». Юрию Гавриловичу и Ивану так и не удалось переговорить в машине при водителе Елизаветы Николаевны.

Бронников сделал вид, что забыл о сумке. Но шофер тут же нагнал, донес до самых дверей и вернулся к Петухову. Через минуты Иван уже был дома. Отдал сумку Лиде, объяснил все. Жена, открыв сумку, онемело уставилась на содержимое:

— Вань, а вас почаще надо в гости отпускать. Ты посмотри! Сами себе мы такое не позволим. Слишком дорогое удовольствие! Посмотри, что она тут положила. На витринах не всегда увидишь.

— И с чего она так расщедрилась? — удивлялся Петухов.

— Что тут непонятного, Ваня? Вы предупредили человека. Она уже не будет разорена всякими гадами. И главное, ей вернут дочь, нормальную, здоровую бабу.

— Лид, я никак не возьму в толк, почему Римма сама боялась говорить с матерью?

— Ваня, на нее давил авторитет, положение Елизаветы Николаевны. Та из вдов сумела выкарабкаться, встать на ноги и взять себя в руки. Многие, попав в такую беду, спиваются либо дряхлеют и уходят следом. Эта баба оказалась сильнее горя и поднялась. Подала пример дочери. Но та слаба, поняла, что всюду и во всем опозорилась, недостойна матери, и конечно, проиграв свой первый в жизни самостоятельный шаг, замужество, как и о чем она могла говорить с матерью? Ведь Римма, по сути, предала ее. И обе они это понимают. Потому без вас им нереально было примириться.

— Свои, родные, нашли бы общий язык! — засомневался Иван.

— Ошибаешься, Ванюша! Своим чаще всего очень трудно понять друг друга.

— Стыдно, Лид! Вроде взятку получил от человека.