Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото - Петр Козлов

Кругом все было также безотрадно и мертво[104].Пески и галечник по-прежнему составляли преобладающий покров земли, по которой лишь изредка ютились пустынные растения; еще реже разнообразили жалкую природу представители животной жизни.

Безжизненные, лишенные водных источников горы Аргалинтэ постепенно приближались. Они имели вид громадной рыбы, обращенной головой к западу, и представляли наивысший хребет на всем пути от Эцзин-гола до Алашанского хребта. Наша дорога все еще не принимала надлежащего юго-восточного курса и извивалась, значительно уклоняясь на восток. На северо-северо-западе из горной высоты Нарын-хара, являющейся, по словам проводника, одной из шести гряд, образующих вместе цепь широтного направления, выступали желто-красные обрывы с острыми вершинами под названием Цаган-эргэ-цончжи.

С вершины каждого нового перевала, с каждой новой значительной возвышенности открывалась одна и та же картина – пустыня, пустыня и пустыня, то каменистая, то песчаная с оттенком горных пород, слагающих соседние обнажения.

Между тем, по времени была уже весна, она давала себя чувствовать: бодрила дух и вселяла надежду на скорый приход в Дын-юань-ин, в близкое соседство красы и гордости южно-монгольского княжества Алаша – хребта Ала-шаня. Почти ежедневно я держал в руках «Монголию и страну тангутов» Н. М. Пржевальского и по его общим описаниям указанных гор намечал себе программу научного изучения меридионального хребта не только весной, но и летом.

Мои ближайшие товарищи также немало говорили об Алашанском хребте, его геологическом строении, характере диких ущелий, разнообразии растительной и животной жизни. Всех нас одинаково интересовала мысль: подняться на вершину хребта Ала-шаня, чтобы видеть безграничную пустыню на западе и блестящую водную ленту Желтой реки на востоке: полную безжизненность, с одной стороны, и оживление пышным китайским земледелием – с другой.

Геологическое строение попутных гряд и холмов. – Влияние китайцев на монголов, на их внешний облик. – Трудность пути и утомление участников экспедиции. – Горы Баин-нуру[105]. – Снежный шторм. – Урочище Шара-бурду и встреча с Ц. Г. Бадмажаповым; письма и газеты. – Последний обильный змеями переход к Дын-юань-ину.

ОтТабун-алдана до урочища Мандал расстояние сорок верст, которые мы прошли в два перехода, с ночлегом в урочище Мото-обонэн-шили[106].Наш путь пролегал среди ярко выраженных хан-хайских осадков; по сторонам вздымались плоские холмы, прикрытые песком и гравием со щебнем, так что выходы коренных пород встречались очень редко, притом только по оврагам. Барханов здесь не было вовсе; песок образовывал или плоские и низкие скопления, или холмики-косы с кустарниковой растительностью. По сторонам, кое-где цвели сиреневые ирисы (Iris ensata), желтая лапчатка (Potentilla anserina) и мелкий белый подорожник (Plantago rnongolica). Из птиц видели только пустынную славочку (Sylvia nana) и заметили на песке следы большой дрофы. По мере приближения к урочищу Мандал щебень попадался чаще и в более крупных кусках; среди них встречалось особенно много порфиров, а также гнейсов и гранитов, вероятно, все это было в качестве обломочного материала хребта Аргалинтэ, который остался к югу от нашей дороги.

Утром в воскресение солнце всплыло над пыльным горизонтом в виде некрасивого бледного диска; стайка больдуруков промчалась над нами с быстротою ветра, жаворонки со звонким пением взмывали к небу, где неизмеримо выше парил орел-белокрыл. Внизу среди холмов кормились осторожные дрофы, а по камням бегали давно уже не наблюдавшиеся скалистые куропатки (Caccabis chukar pubescens [Alectoris graeca]). Нам предстояло пройти всего лишь пятнадцать верст, чтобы достигнуть превосходного колодца Мандал, куда мы стремились попасть как можно скорее. Караван экспедиции по-прежнему состоял исключительно из верблюдов. За время путешествия по пустыне все мы очень привыкли к этим животным и не ощущали какого-либо неудобства при верховой езде на наших двугорбых друзьях. Человек ко всему привыкает. Целые дни проводили мы в медленном однообразном передвижении, мерно покачиваясь из стороны в сторону. Только по утрам, тотчас по выступлении с ночевки, мы любили некоторое время идти пешком для того, чтобы согреться и размять ноги. Но вот, наконец, и долгожданный колодец! Вблизи, на вершине оригинального древнего обо, сидел сорокопут (Lanius grimmi). где-то по соседству звонко пела пустынная славочка. Мне так хотелось сегодняшний день видеть во всем оживлении, и оно было. Бивак был разбит замечательно скоро, легко, непринужденно.

Чем дальше мы продвигались на юго-восток, тем меньше было песков, тем крепче становился грунт. Местность волновалась, вздымаясь низкими грядами или отдельными холмами. На восточном горизонте виднелись горки Бичиктэ. Вблизи, по сторонам, довольно часто пестрели сухие каменные русла с бо́льшим или меньшим насаждением тограков (Populus)[107].

В прилежащих к дороге сильно разрушенных грядах выступала свита кристаллических известняков и кварцитов.

В наблюдении за всем окружающим время проходит скорее, и караван достигает своей цели – остановки у воды. На этот раз мы остановились у Алтын-булыка[108], представляющего из себя родник, обложенный высокой круглой глиняной стенкой, под защитой которой рос густой камыш, скрывавший влагу от жара. В восточно-юго-восточной части стенки имелся сток воды на небольшую илистую площадку, служившую дном бассейнчика. В этом укромном уголке держались парочка щевриц (Anthus maculatus [Anthus hodgsoni]) и куличок песочник (Limonites damacensis), оживлявшие царившее кругом безмолвие.

Около Алтын-булыка вышеописанная свита известняков сменилась широтной полосой биотитовых гранитов, образовывавших выветрелые желтые выходы, издали принимавшие вид громадных хлебов; вблизи в них можно было различить большие ниши выдувания, наиболее развитые на северо-восточной и южной сторонах.

Сопровождавшие нас алашанцы по отношению к экспедиции проявляли постоянную заботу и неустанно следили за тем, главным образом, чтобы вовремя сменять усталых животных свежими; с этою целью они то и дело уезжали к ближайшим кочевьям туземцев, которые, в свою очередь, охотно посещали наш лагерь и казались нам при этом всегда оживленными, разговорчивыми, непринужденными. Местные монголы много переняли от своих соседей – китайцев; одежда, манера себя держать, народные песни – все это носит на себе отпечаток китайского влияния. Некоторые даже, говорят, научились курить опий. Имея обычно маленькие красивые ноги, алашанские монголки представляют из-за своего оригинального одеяния очень широкие фигуры с такими же широкими головами, прикрытыми, как водится, черными накидками. Серебряные и другие, преимущественно коралловые украшения у здешних модниц также совершенно отличны от типичных северомонгольских.