Лестница Шильда, роман - Грег Иган

― Синевато-серого цвета на фоне утреннего неба?

― Да. Но на закате все выглядело совсем иначе. Почти розовым. Мне так и не удалось проследить полную игру цветов.

Он подтащил воспоминания так высоко, что ему теперь казалось, будто это происходило вчера. Он обонял пыльцу и дорожную пыль, чувствовал на лице жаркое прикосновение предвечернего воздуха.

Кадир произнес:

― Мне кажется, я знаю, где ты был. Дом еще не построили, когда я оттуда уехал, но… помнишь ли ты ручеек к северу от главной дороги?

― О да. Это было совсем рядом. Несколько минут ходьбы.

Лицо Кадира посветлело.

― Как поразительно, что он все еще был там! Мы обычно в нем купались. Всей семьей. Целое лето, в закатных сумерках. А ты в нем плавал?

― Да.

В то же время дня в то же время года. Он лежал на спине в холодной воде и смотрел, как на небе загораются звезды.

― А огромное дерево еще росло? Такое, с веткой, далеко нависавшей над глубоким концом ручья?

Чикайя нахмурился, но собрал воедино образы, удержанные его эйдетической памятью, склеил из них панорамную картинку и стал искать объект, соответствующий такому описанию. Ничего не обнаружилось.

― Не думаю.

― Да нет же, оно должно было там расти. — Кадир обернулся к Мариаме. — Мы часто гуляли по этой ветке до самого конца — она отходила от ствола на высоте около четырех метров, — а потом ныряли оттуда спиной вперед. — Он раскинул руки в стороны и покачался на носках. — В первый раз мне это удалось примерно через час после заката, я ничего не видел кругом, и когда я погрузился в воду, у меня было такое чувство, словно я тону во мраке. Мне было всего девять лет, я так перепугался.

― Когда я купался в нем, глубоких участков уже не было, — заметил Чикайя, — ручей, должно быть, обмелел.

― Или сменил русло, — предположил Кадир. — Я плавал в этом ручье за триста лет до тебя. Там, выше по течению, вполне могли что-то выстроить.

Подошла Зифет и приобняла Кадира за талию. Она, по всему судя, отнеслась к Чикайе настороженно, однако должна была понимать, что проблем его визит пока не создает.

Обводя взглядом толпу, Чикайя заметил Софуса, Тарека, Бираго. Он и сам был настороже, а как иначе?

― Мне пора идти, — сказал он.

Кадир кивнул, нисколько не обидевшись, и крепко пожал Чикайе руку.

― Я рад, что ты повидал Суарес, — сказал он.

Мариама догнала его уже снаружи.

― Шла бы ты к своим друзьям, — посоветовал он.

Она не обратила внимания.

― Ну как, это было невыносимо?

― Нет. Я никогда не заявлял ничего подобного. Я опасался, как бы не расстроил кого-то своим присутствием. Этого не случилось. Я рад.

― Ты считаешь все это патологией? Музыку, фото, угощение?

Чикайя сморщился.

― Не надо тут читать мои мысли. Самая обычная ностальгия. Те же чувства можно развить и к любому другому месту. Ничего отвратительного или назойливого в них нет. Так что невозможность туда вернуться едва ли сломит его. Его излюбленный плавательный бассейн так или иначе все равно бы обмелел и заилился. Ему еще повезло избежать разочарования при виде этого.

― У вас и вправду каменные сердца.

Ему показалось, что она слегка разочарована. Как если б и всерьез ожидала, что несколько минут, которые он извел, предаваясь воспоминаниям вместе с Кадиром, смогут кардинально изменить его точку зрения.

― На Сапате никто не погиб. Если что и пропало бесследно, так это скалы и деревья. Если там жили какие-то зверюшки, найдется способ возродить их.

― Они будут уже не те.

― Прекрасно.

Чикайя остановился и уставился на нее.

― А о чем он грустит, как тебе кажется? Он думает о пережитом и потерянном. Мы все этого не чужды. Ему что, кишки выпотрошили? Девять тысяч лет — долгий срок, но обновленная земля Сапаты не дала особо интересных всходов.

― Они обделены, — настаивала Мариама.

― Чем же это? Разве что камнями.

― Воспоминаниями. Смыслом жизни.

― Ты прекрасно понимаешь, что это ерунда! Когда мы живем, по-твоему? В колониальной эре Земли? Тогда для благородного интеллектуала не считалось зазорным расписывать космологию, в соответствии с которой духи предков обитают у корней гор, а если разгневать духа, живущего в источнике, неурожаи продлятся добрый десяток лет. Тогда земля считалась живой, священной, неповторимой. А теперь представь, что в этот край вторгается орда варваров, приверженцев еще более нелепого культа, и объявляет своей собственностью все, на что падает взор напомаженного щеголя в напудренном парике. Что еще ему остается? Только сражаться за свои земли и цепляться за родную веру. Никто больше не впадает в подобные заблуждения. Никто не путает пейзаж и его неотчуждаемые составляющие.

Мариама многозначительно ответила:

― Это может объяснить, почему вас вообще не интересует, что находится за Барьером, и почему вы были бы просто счастливы, сумей перенестись в абстрактные пространства и зажить там как бестелые.

Чикайя прикусил язык. Он полагал, что разница ей ясна, но понял, что, возьмись он сейчас разъяснять свои выкладки, там обнаружатся неуклюжие и взаимоисключающие параграфы.

― Сколько тысячелетий Сапата оставалась немодифицированной? Сколько миллионов лет? — спросил он.

Она покачала головой.

― Никто не знает. Да и неважно. Это могло бы случиться и само собой.

― Когда же? Исколько детей там бы до этого задохнулись?

― Ты же не задохнулся на Тураеве. Ты вовремя сбежал.

― Не у всех это получилось.

― Не всем это было так уж нужно.

Они подошли к лесенке, ведущей к его каюте.

― Ты считаешь меня лицемеркой? — требовательно спросила Мариама. — Только потому, что я, путешественница, отстаиваю право людей жить там, где они привыкли?