Суббота - Иэн Макьюэн

В операционную он входит через анестезионную. Здесь, за своим аппаратом, ждут его Джей Стросс и его стажерка Гита Сиал. Вокруг стола — медсестра Эмили, санитарка Джоан и Родни, с такой физиономией, словно его вот-вот начнут пытать. Пероун по собственному опыту знает, как мучается интерн, когда в больницу приходится вызывать его консультанта — пусть даже в этом есть насущная необходимость. К тому же решение принял не сам Родни. Своей властью воспользовался Джей Стросс. Родни, должно быть, чувствует себя униженным. На столе, завернутый в антисептическую ткань, лицом вниз лежит Бакстер. Виден только его чисто выбритый затылок. Стоит завернуть пациента — и для тебя он перестает быть человеком, личностью. Такова власть визуального впечатления. Остается лишь маленький участок головы — операционное поле.

Повисло тягостное молчание, как бывает в гостях, когда темы для разговора исчерпаны. Или, быть может, в ожидании Пероуна Джей в очередной раз развернул тут военную пропаганду. А Родни страдает от того, что боится откровенно высказывать при нем свои пацифистские взгляды.

— Двадцать пять минут, — говорит Джей. — Недурно, шеф.

Генри поднимает руку в знак приветствия, затем жестом приглашает юного интерна отойти с ним к дисплею, где отражаются показатели Бакстера. На одном экране видны шестнадцать изображений, похожих на ломтики ветчины, — шестнадцать срезов мозга Бакстера. Кровяной сгусток, стиснутый между черепом и твердой мозговой оболочкой, располагается точно посредине, на границе между двумя полушариями. Он дюймах в двух ниже макушки, большой, почти круглый, на экране выглядит безупречно белым, с предательски четкими краями. Хорошо видна и трещина — семи дюймов в длину, под прямым углом к межполушарной границе. В центре ее, справа от границы, треснула кость, и череп частично провалился внутрь. Прямо под этой утопленной трещиной, беззащитная перед острыми краями костей, смещенных, словно тектонические плиты, пролегает пазуха крупного кровеносного сосуда — верхний сагиттальный синус. Он проходит вдоль серповидной складки в месте встречи двух полушарий; это крупнейшая вена, обеспечивающая отток крови из мозга. Она покойно лежит в углублении, образованном там, где жесткая оболочка облекает каждое полушарие в отдельности. Каждую минуту по ней проносятся несколько сотен миллилитров крови. Разорвать эту вену, поднимая сломанную кость, проще простого, а спасти больного при таком кровоизлиянии невозможно. Тот самый случай, когда интерну можно и нужно обращаться за помощью к опытному врачу. Тот самый случай, когда Джей Стросс счел нужным позвонить Генри.

Не отрывая глаз от экранов, Пероун говорит Родни:

— Расскажи мне о пациенте.

Родни откашливается. Кажется, язык у него ворочается с трудом.

— Мужчина, около двадцати пяти лет, упал с лестницы около трех часов назад. В приемном покое сознание спутанное, по шкале Глазго отмечено падение с тринадцати до одиннадцати. Других повреждений не наблюдается. Рентген позвоночного столба нормальный. Ему сделали томографию, подготовили к срочной операции и отправили прямо сюда.

Пероун смотрит через плечо на мониторы анестезийного аппарата. Пульсу Бакстера — восемьдесят пять, кровяное давление — сто тридцать на девяносто четыре.

— Что показала томография?

Родни отвечает не сразу — быть может, надеется этим хоть как-то компенсировать свое унижение. Он — крупный добродушный парень, трогательно скучает по родной Гайане и мечтает когда-нибудь основать там нейрохирургическую клинику. В свое время он играл в регби и думал даже стать спортсменом, но потом медицина и нейрохирургия взяли верх. Лицо у него открытое, дружелюбное; говорят, пациентки его обожают. Пероун не сомневается, что у этого парня все будет хорошо.

— Утопленная трещина по срединной линии, как экстрадуральная, так и… — Родни указывает на другую картинку, повыше, где видна какая-то белая масса в форме запятой, — так и субдуральная.

Эта «запятая» — маленький кровяной сгусток под жесткой оболочкой, расположение которого точно соответствует положению большого сгустка.

— Молодец, — бормочет Пероун, и одно это слово воскрешает Родни к жизни.

Однако есть еще одна ненормальность, которую интерн не заметил. Медицина быстро идет вперед, и молодые врачи уже не знают кое-каких диагностических приемов, верно служивших старшему поколению. На самом верхнем изображении видно, что хвостатое тело Бакстерова мозга как будто съежилось, сильно уменьшившись по сравнению с нормой. До появления анализа ДНК это служило верным признаком болезни Хантингтона. В своем диагнозе Генри не сомневался, но сейчас, когда этот диагноз подтвердился, испытывает какое-то мрачное удовлетворение.

— Кровь у нас есть? — спрашивает он Джея.

— В холодильнике полно, — отвечает Гита Сиал.

— Гемодинамика у пациента стабильная?

— Давление и пульс в порядке. Анализы нормальные, давление воздуха отличное, — отвечает Джей. — Можем начинать, босс.

Пероун бросает взгляд на затылок Бакстера, проверяя, нужное ли место выбрил Родни. Рана ровная и чистая — признак травмы, полученной в благоустроенном помещении: при автокатастрофах и несчастных случаях на улице грязи бывает куда больше. В неотложке остановили кровь и зашили рану. Даже не прикасаясь к пациенту, Генри видит кровяной сгусток, взбухший между скальпом и черепом.

Удовлетворенный работой интерна, он говорит:

— Сними швы, пока я подготовлюсь.

Замирает в углу операционной, выбирая музыку на сегодня. Останавливается на «Вариациях Голдберга». На стойке возле проигрывателя — четыре диска, но пафосные изыски Глена Гулда не отвечают его настроению: куда лучше подойдет негромкая, мудрая игра Анджелы Хьюитт.

Меньше чем через пять минут он возвращается к столу — в длинном одноразовом халате, перчатках и маске. Кивает Гите, и та включает проигрыватель. Со столика из нержавеющей стали, возле которого несет свою вахту Эмили, берет губку на корнцанге и погружает ее в бетадиновый раствор. Начинается нежная, задумчивая «Ария»: сперва неуверенно, затем — все шире, все свободнее, как будто раздвигая стены операционной. При первом мазке солнечно-желтого раствора по бледной коже Генри охватывает привычная безмятежность: он в своей стихии, он знает, что делает, его радует и строгий ряд инструментов на столике, и жужжание воздушного фильтра, и шипение кислородной маски на невидимом под покрывалом лице Бакстера, и бесстрастная ясность освещения. Забыв обо всем, он полностью сосредоточивается на своем деле — как в детстве за настольной игрой.

Он откладывает губку и негромко приказывает:

— Местный.

Эмили передает ему приготовленный подкожный шприц. Генри быстро вкалывает его в несколько мест под кожей, вдоль линии повреждения и за ней. Можно обойтись и без этого, но адреналин, содержащийся в линокаине, помогает уменьшить кровотечение. В месте каждого укола немедленно вздуваются волдыри. Генри откладывает шприц и протягивает руку. Нет нужды говорить, что требуется: Эмили немедленно вкладывает ему в ладонь легкий, прекрасно сбалансированный кожный нож. С его помощью Генри расширяет рану до нескольких дюймов, а затем углубляет. Родни с биполярным каутеризатором стоит рядом; два или три раза ему приходится быстро перекрывать кровотечение. При каждом контакте с кровью слышится сигнал, и вместе с острым запахом обожженной плоти от черепа поднимается сероватый дымок. Двигается Родни, несмотря на свою комплекцию, изящно; не мешая своему консультанту, он быстро останавливает кровь и туго перекрывает поврежденные сосуды крохотными голубыми зажимами «рейни».

Пероун просит один большой ретрактор и устанавливает его на место. Второй дает установить Родни. Теперь рана перед ними распахнута, обнажая череп и нанесенные ему повреждения.

Трещина идет на удивление ровно. Из нее сочится темная кровь. Когда Родни очищает участок солевым раствором и протирает, выясняется, что разлом в кости около двух миллиметров шириной: он напоминает пейзаж после землетрясения, заснятый с воздуха, или трещину в пересохшем русле реки. В центре его два сегмента кости встали друг к другу под углом, и от них расходятся в разные стороны еще три трещины, поменьше. Сверлить нет необходимости: в трещину спокойно войдет резак.

Эмили подносит краниотом, но Пероуну не нравится его нижняя часть — она слегка скошена. Джоан бежит в подготовительную и возвращается с новым, вполне удовлетворительным. Пока она извлекает его из стерильной упаковки, Пероун объясняет Родни:

— Сейчас вырежем весь участок вокруг трещины, чтобы получить полный доступ к сосуду.

Говорят, никто не вскрывает череп быстрее Генри Пероуна. Сейчас он работает еще быстрее обычного, поскольку нет опасности повредить мозговые оболочки — на них давит сгусток крови, отделяя их от черепа. Хотя Родни и стоит рядом со спринцовкой наготове, обильно сбрызгивая края разреза солевым раствором, операционную наполняет запах жженой кости. Тот самый запах, что порой, раздеваясь после трудного дня, Генри ощущает в складках своей одежды, Разговаривать невозможно — пронзительный визг краниотома заглушает все. Глазами Пероун предупреждает Родни: будь внимательнее. Резак приближается к срединной линии: здесь нужна особая осторожность. Он замедляет работу и поднимает нижнюю часть резака — иначе можно задеть и разорвать сосуд. Просто удивительно, что с мозгом, так прочно упакованным в костяной футляр, вообще что-то случается вне операционной. Наконец Пероун прорезает на затылке Бакстера ровный овал. Прежде чем приподнять кость, осматривает осколки вокруг трещины. Затем просит диссектор «Уотсон Чейн», аккуратно их приподнимает. Они поддаются без труда, и Генри опускает их в резервуар с бетадином, подставленный Эмили.