Ячейка 402 - Татьяна Дагович

– Что? – переспросила Катюша. Её лицо было белым, одни щёки алели. Анна улыбнулась и подумала: «Как же она похожа на неё! Просто копия. Катюша на Лилю».

Микроавтобус уехал. Анна не смотрела вслед. Подавляя лёгкую досаду – никто из пятерых не заплакал, пошла в столовую. «Это была не я», – изумлённо представила, как разыграла бедного водителя.

«Случайно засунула руку под матрас, а там – бумага, ручка. Сто лет не писала. Опять выпал снег – свинство. Меня перевели на другую работу. Без смеха – на кухню. Работать тяжелее.

Но кур странно разделывать. У них позвоночник, рёбра, органы – всё как у меня, только меньше. Теперь, если долго сплю на одном боку и ноет лопатка – знаю примерно, как она выглядит. Или телятину когда режу – можно представить, что и у меня такие вены внутри и мои кости так же, с небольшим усилием, отделяются одна от другой.

Зато как я ем! Нет, я не так безбожно ворую, как остальные. Но иногда просто не могу остановиться. У меня появились новые приятели, с Каро я вижусь только иногда, по вечерам, если выпиваем с Серёжей.

Но что он мне закатил! Оказывается, он меня видел с этим Рассохиным. Якобы мы обнимались – не знаю, может, оно так выглядело. Из того, что я от своего возлюбленного услышала, можно словарь русского мата составлять. Но не объяснять же, как было! Да и неохота… Мне даже смешно, какой он ревнивый. Я ему сто лет не нужна, но своё! Собственность. Вроде бы умный человек, почти интеллектуал – и такое дерьмо характер. Потом иногда извиняется. Я принимаю его извинения. Мы так долго вместе. В сущности, всё хорошо».

Спать.

19

Она не впервые забредала в этот ночной клуб в поисках Анны. Садилась за один и тот же столик – он был расположен неудобно, за колонной, поэтому всегда пустовал. Брала слабый коктейль, но едва притрагивалась, пуская на язык вкус, – ей не хотелось пьянеть. Смотрела, как другие танцуют. Этот, потому что недалеко – не нужно тратиться на такси, и ещё он напоминал давний сон: танцующие одинаковые девушки в ночном клубе, и она не может разобрать, которая из них она сама. Поначалу раздражали громкая музыка, крики, смех, но уже освоилась, и музыка казалась ей тишиной. Днями всё не могла расслабиться, вздрагивала, оглядывалась, и только в этом шумном месте ей становилось спокойно и уютно.

На сцене устанавливали инструменты, планировался концерт, пока что играли диски и молодые, красивые люди весело двигались. За её спиной сказали:

– Здравствуй. Как у тебя дела?

Поняла слова с секундной задержкой – не сразу расслышала в музыке голос, но, как только расслышала – узнала, и спина стала жёсткой, прямой.

– Здравствуйте. Всё в порядке, Леонид Иванович.

– Ты знаешь, как меня зовут? Мы с тобой и не знакомились, насколько я помню. Но меня это не удивляет. Послушай, выйдем на две минуты на воздух. Хочется перекинуться парой слов, а здесь слишком шумно.

Ей шум не мешал, но поднялась. Посмотрела в лицо, черты которого знала наизусть, хотя видела впервые. Память о предчувствиях и снах, беспокойное неупорядоченное знание… зря узнала его. Надо было сделать вид.

– Вы платили за моё лечение. Стоит знать имя своего благодетеля.

– Деточка, я плачу только свои долги. Я не плачу ни за кого, никогда. Это лишнее. В поликлинику ходила?

В «деточка» ирония мешалась с почти отцовской нежностью. Ей было всё равно. Она знала эти номера наизусть. Он не дал ей времени забрать пальто, она и не просила. Холод ударил в спину. За пузырём оранжевого света клубилось тёмное небо.

– Нет. Я эти бумажки выбросила. Я себя хорошо чувствую. Где Анна?

– Ты это знаешь не хуже меня.

– Она в Колонии. Попала в то страшное место. Где люди сливаются клетками, спят на ходу, едят, так и существуют…

– Что ты себе сочинила! Но фантазия твоя мне интересна. «Страшное место» – а! Что-то у Гоголя такое было. Нет-нет, там вполне приятно. Исполняются желания. Эх, я бы сам время от времени жил в Колонии, если бы имел возможность. Для снятия стресса… – Усмехнулся почти мечтательно – но тут же сделал серьёзное лицо. – Ты должна ясно понимать – уходят только те, кто хочет. Это не плохо.

Вокруг громко смеялись и курили. Они не курили и почти не выделялись в тени. Скрестила руки, закрывая леденеющую грудь – будто просто так. Ей хотелось говорить зло, хотелось мстить. Но хотелось понять.

– Почему так произошло? Я считала, она пришла, чтобы заменить меня. Я ждала момента и думала. Нельзя ли нам остаться так. Но я заменила её. Меня все называют её именем. А я мечтаю только об одном – найти её. Я знаю, что она там. Что я никогда не найду её, но я не могу бросить её. Это навсегда, я буду её искать всегда.

– Ты обязательно найдёшь её. Ты почти нашла.

Стояла не отвечая. Спиной к ней постукивала каблуками синих сапожек и сбрасывала пепел девушка в синей куртке, с высоким хвостом. Сладко хохотала и бросала о своём собеседнику: «Во отколола!»

– Произошло вот что. Женщина, о которой ты говоришь… я хотел немножко вмешаться в ситуацию. Помочь ей. Она ушла, потом отступила, но назад пути не бывает, и она заметалась, зависла. Я решил помочь ей. Вот и всё. Я это делал часто.

– Знаю, что вы это делали. Можете не рассказывать, потому что я всё это знаю, – это был не холод, а отступающее тепло. Там, внутри, не хватало тепла, сердце билось, что-то пыталось, но недостаточно, и застывало, становилось неподвижным, немым, больным.

– Всегда получалось.

– Не морочьте голову, скажите, где мне её искать! Как мне попасть в Колонию или как её вызвать сюда. Дальше так не может…

– Ты найдёшь её очень скоро. – Леонид Иванович говорил тише, но увереннее, чем она. – Детка, ты раньше так хорошо соображала, что с тобой? Я ведь не знаю, как сказать тебе, а ты не хочешь догадываться. Как близка ты к тому, чтобы найти Анну.

– Вы врёте всё! – вцепилась ногтями в леденеющие предплечья. – Нам с ней хотелось быть рядом. А вы нас разделили. Нет, она уходить не хотела! Я точно знаю – она всё говорила мне, всё, что у неё было на душе. Мы были так близки. Мы были как родные сёстры, почему мы не могли жить дальше?.. Нам было так хорошо жить вместе. Мы рассказывали, мы играли вместе, читали книги, лежали на солнце… Я говорила, она говорила… Ей так хотелось любви, вы и не представляете – с чего вам представлять, если вы никогда не хотели… Ей хотелось жить, хотелось детей.

– Она получила свою любовь. Ей не хотелось любви.

– Конечно, вам всё известно! Чего и кому хотелось… Ей, мне, – сглотнула, уводя глаза вверх – пока не полилось из них. – Зачем, зачем всё это? Вы думаете, мне хорошо торчать здесь, в темноте мёрзнуть… или спать там, в её кровати? Или просыпаться и смотреть на стены? А днём ходить по паркам и базарам. Думаете, хорошо быть?! Зачем вы создали меня?

– Давай всё поставим на места. Ты мне льстишь, – мужским взглядом он скользнул по ней снизу вверх. – Даже если бы я хотел, я бы не смог придумать. Я тебя не создавал.

– Кто тогда?

– Она.

Холод проникал в тело через голую спину, больше не сопротивлялась ему, все посты сдала, холод оседал внутри колючими хлопьями. Заболеет, завтра не сможет встать с постели из-за высокой температуры. Что ей? На работу не нужно. Заболеет, выздоровеет, когда-нибудь опять заболеет… Что в этом дурном круговороте? Хоть воспаление лёгких, пусть воспаление лёгких…

– Она придумала тебя для того, чтобы ты заменила её, – продолжил Леонид Иванович. Он прекрасно видел, как она мёрзнет. Тем твёрже держалась – не просится внутрь. – Ей невыносимо хотелось уйти. И в то же время хотелось остаться, всё изменить, исправить и стать другой – такой, как ты.

– Нет… Нет. Нет. Нет. Я хотела быть с ней рядом. Может, даже всегда быть с ней рядом. Но я не она. Я не она, у меня своё имя, я не Анна, я Лилия…

– Лилия – не имя.

– Не имя, а что? Яичница?

– Лилия – цветок. Её любимый цветок. Твой любимый цветок.

Снова молчание. Синяя девушка ушла. Почти все зашли внутрь – только троица парней шушукалась. Если бы не холод… Холод вынуждал к отступлению, и голос подрагивал…

– А как же… Всё, что было… Мой муж… Моя дочка… Мексика. Мои воспоминания. Я в них путаюсь, они не приходят больше. С тех пор. Я помню только, как вспоминала там, с… когда мы были вместе.

– Ничего не было, деточка. Не было. Будет. Ты забудь, брось свои воспоминания. Ты Анна, Анна Дикушина. Непременно всё вернётся и будет по порядку, а не вперемешку, как в твоей фантазии. Давай всё по порядку: это ты так хотела любви.

– Нет. Я не могу забыть. И девочка, моя… Помню, как помнила о ней, а она убегает от меня. Мне бы её искать, а не Анну, а я ищу Анну.

– И девочка придёт к тебе, обязательно придёт, – перебил Леонид Иванович. – Она ждёт не дождётся, когда можно будет прийти, дни считает. Очень хочет к тебе. А без Ан… А без неё ты проживёшь.