Человек в витрине - Хьелль Даль

— Кого — его?

— Твоего любимца.

— Четвертый волхв…

— Четвертый?

— В Библии три волхва. Он — четвертый.

— Кто — рыбка? — Лицо Туве превратилось в большой вопросительный знак. Потом она расплылась в улыбке. — Ах, боже мой, ну и напилась же я!

— Калфатрус, — сказал Гунарстранна.

— Что?

Гунарстранна улыбнулся.

— Вот видишь! — обрадовалась Туве. — Ты все-таки умеешь смеяться!

Оба засмеялись.

— Извини, — сказала Туве, — я мешаю тебе думать. — Пошатываясь, она шагнула к бутылке. — Ты думай… думай; о виски я сама позабочусь.

— На чем я остановился?

— Ты говорил о чувстве вины.

— Да. Пилат говорит, что не находит в Нем никакой вины. Смысл немного непонятен… — Гунарстранна нахмурился. — Фраза из Библии, возможно, отсылает к дискуссии вокруг фигуры Иисуса. Правда ли он — Сын Божий, Бог он или человек? Его называют Царем в насмешку. Иудеи ведь считали Мессию своего рода могущественным властителем, который громит врагов и провозглашает себя царем, но появляется Иисус, называет себя «царем», говорит метафорами… Он употребляет понятие «царь» в другом, духовном смысле… Так что интересующие меня слова, наверное, имеют какое-то отношение к разграничению понятий царя, Бога, человека и отца. Вопрос в том, зачем его выволокли на витрину… Только ли на поругание, или же убийцу подталкивало чувство вины… В конце концов, в главе про Пилата описывается юридическая процедура…

— Твое здоровье! — перебила его Туве, поднося стакан к губам.

Гунарстранна машинально отпил глоток:

— А что, если в нашем деле замешано все: закон, вина, публичное унижение, образ Бога?

— Отцеубийство, — подсказала Туве.

Гунарстранна вскинул голову. Туве держала пустую бутылку за горлышко, как дубинку, и размахивала ею в воздухе.

— Пусто, — проговорила она.

— Что ты сказала? — спросил Гунарстранна.

— Пусто, — повторила Туве.

— Нет, раньше.

— Ты не очень-то пьян…

Гунарстранна широко улыбнулся:

— Найди себе еще бутылку.

— Отлично! — обрадовалась Туве, наклоняясь, чтобы выбрать из сундука еще бутылку. — Так о чем я говорила?

— Ты произнесла слово «отцеубийство». Но зачем Карстену Есперсену убивать родного отца?

— Из мести, — сказала Туве, открывая новую бутылку. Она подняла ее и рассмотрела этикетку. — «Гленливет». Дорогое… Значит, наверняка хорошее!

— За что ему мстить?

— Ты же полицейский, вот и выясни.

Гунарстранна осушил стакан одним глотком и потер лицо ладонями. Туве тяжело опустилась на диван. Сняла туфли и положила на стол тонкую ногу, обтянутую нейлоном.

— Боже, как я рада, что ты покончил со всей этой библейской чепухой. — Она вздохнула и стала наблюдать за ним с широкой улыбкой на лице. — Раз мы у тебя дома, полагается спросить… — Она поставила бутылку и стакан на стол и принялась рыться в своей сумке. — Ты не будешь возражать, если я закурю?

Глава 34

ТУСТЕП

В ту ночь Франку Фрёлику снилась Линн, хотя прошло лет пятнадцать, не меньше, с того дня, как он в последний раз видел ее. Во сне они были в ее шале. За окном громко щебетали птицы. Он лежал в постели на боку и чувствовал, как солнце греет ему пятки. Из приоткрытого окна в комнату проникал сладкий запах лета. Линн перевернулась на спину. Он любовался ее плоским, мускулистым животом. Солнце отбрасывало четкую тень от оконного переплета на кровать. Ее волосы разметались по подушке. Побег плюща тянулся к полу и касался груды нижнего белья. Неожиданно Фрёлик перенесся из шале в рощицу. Уже наступила осень. Прохладный ветерок нес пряные осенние запахи. Они любовались озерцом и буками на том берегу. Листья на буках уже пожелтели — от них исходило янтарное мерцание. Деревья так четко отражались в темной воде, что отражение казалось более настоящим, чем сами буки. Рядом с ним вместо Линн очутилась Ева Бритт. Она украдкой покосилась на него, сунула в рот прядку волос и бросила в него охапку буковых листьев. Сухие листья не упали на землю — ветер закружил их и поднял в воздух. Они делались меньше и меньше, пока не превратились в крошечные точки в небе и не исчезли. Фрёлик отвернулся от Евы Бритт и увидел книжную полку. Невозможно было разглядеть названия книг на корешках. Зато на двери висел плакат с фотографией мотоцикла «Харлей-Дэвидсон». В седле сидела красивая брюнетка с обнаженной грудью. Ее длинные ноги были обтянуты узкими джинсами. Фрёлик узнал Анну и проснулся. Он сообразил, что лежит в своей постели. Ни Линн, ни Евы Бритт рядом не было. На полу валялась только его одежда. Зато на дверце шкафа в самом деле висел плакат с мотоциклом — правда, без Анны.

В конце концов он спустил ноги на пол и сел, глядя на свое жалкое отражение в зеркале и думая: «Слава богу, что никто не пилит меня по утрам!»

Через час он вышел из дому. На улице потеплело, температура поднялась почти до нуля, и ночью шел снег. Снегоуборочные машины одели все припаркованные автомобили в плащи из мокрого снега. Отовсюду слышался ритмичный скрежет: многие горожане все еще надеялись успеть на работу на машине. Фрёлик тоже поработал скребком. Машина завелась не сразу. Казалось, даже мотору приходится пробиваться на волю из огромного сугроба. Франк пожалел, что сейчас не лето и нельзя проснуться оттого, что солнце греет пятки.

Зайдя в бар отеля «Континентал», он уселся на кожаный диванчик и стал разглядывать посетителей. В основном сюда заходили промышленники, которые небрежно сбрасывали на стулья пальто от «Хьюго Босс». Впрочем, довольно часто в «Континентал» заглядывали и сильно накрашенные мамаши в меховых шубах; они волокли за собой нескладных дочерей-подростков с пышными бюстами и капризно надутыми губками. Дочки исподтишка высматривали мужчин побогаче. Франк заказал кофе. Его принесли в кофейнике. Вскоре после того в бар развязной походкой вошел мужчина в красном пиджаке. Официантка показала ему на Франка Фрёлика; тот встал и обменялся с пришедшим рукопожатием. У Херманна Хиркенера были короткие, курчавые волосы, начинавшие редеть на макушке. Он отрастил модную двухдневную щетину; в его левом ухе болталась серьга. Едва он уселся, официантка, показавшая Хиркенеру Фрёлика, принесла ему стакан кока-колы.

Хиркенер сказал, что они с женой живут в Тёнсберге, но, если у них дела в столице, всегда останавливаются в «Континентале».

— Сегодня у нас три деловые встречи.

— Наверное, вы собираетесь со временем перебраться в Осло?

— Да, — ответил Хиркенер, глядя куда-то поверх плеча Фрёлика.

Обернувшись, Фрёлик увидел высокую красивую брюнетку с длинными волосами и настороженным взглядом.

— Иселин, — сказал Хиркенер, — познакомься с Франком Фрёликом.

Ее рука оказалась сухой и теплой, и пальцы у нее были длинные. Ей очень шли короткий жакет и юбка, закрывающая колени.

Она села на диванчик рядом с Хиркенером. Ее красоту портила болячка на нижней губе. Она устремила на него пристальный взгляд, и Фрёлик опустил глаза.

— Инспектор Фрёлик расследует убийство Рейдара Фольке-Есперсена, — объяснил Хиркенер.

— Какой ужас! — сочувственно вздохнула Иселин Варос.

— Иселин всегда реагирует от чистого сердца, — заметил Хиркенер, почти не скрывая сарказма. Затем он повернулся к жене и довольно пренебрежительно продолжал: — Все это замечательно, но полиция желает знать, контактировали ли мы с Рейдаром до встречи у Арвида в пятницу, тринадцатого.

Иселин Варос достала из сумки тюбик с бальзамом для губ и осторожно помазала болячку.

— Если и контактировали, то очень кратковременно… Вернее, обменялись несколькими словами по телефону, — ответила она. — Ты ведь, кажется, встречался с Рейдаром? Я-то в первый раз увидела его именно у Арвида.

— Для нас куда важнее оказалось знакомство с его братом, Арвидом, — пояснил Хиркенер. — Мы написали во много… то есть в несколько магазинов. Сначала мы написали Рейдару, но в переписку с нами вступил не он, а Арвид. Если можно так выразиться, наше письмо его очень взволновало.

Фрёлик прислонился к спинке и подумал: раз письмо было адресовано Рейдару, а ответил на него Арвид, значит, братья обсуждали его. Официантка принесла бутылку минеральной воды и не спеша налила ее в стакан Иселин. Иселин рассеянно посмотрела на пузырьки в стакане и сообщила:

— Рейдар — официальный владелец.

Когда официантка ушла, она подняла стакан, словно желала чокнуться с Фрёликом. Тот из вежливости тоже наклонил в ее сторону кофейную чашку.

— На самом деле все они, все трое, отнеслись к нашему предложению весьма благосклонно. Арвид даже признался: он очень обрадовался, что мы к ним обратились, — заметила Иселин, ставя стакан на стол. Затем она закинула руки за голову, очень ловко собрала волосы в конский хвост и закрепила его эластичной резинкой.