Человек в витрине - Хьелль Даль

Гунарстранна замер как громом пораженный.

— Ну конечно, — прошептал он.

— Там и про манну было. Каждый день бабушка доставала записочку с надписью. По-моему, она была пятидесятницей.

— Из Библии! — вздохнул инспектор Гунарстранна, ерзая на стуле.

— Что с тобой?

— «И» — это «Иоанн»… Глава девятнадцатая, стих пятый…

— Ну да, Евангелие от Иоанна, глава девятнадцатая, стих пятый, — с лукавой улыбкой ответила Туве. — Так что там с хересом?

— «Бристоль крим», — рассеянно ответил Гунарстранна. — Любишь?

Туве кивнула:

— Мне все равно. Я в марках хереса не разбираюсь.

— Тогда давай сходим в «Библиотеку» — это бар при отеле «Бристоль», он как раз напротив, — мягко предложил Гунарстранна. — Там, если захочешь, можешь выпить целую бутылку…

— Мне и одного бокала достаточно, — ответила Туве. — Зачем уходить отсюда?

— Затем, что мне не терпится полистать Библию…

Через пять минут они перешли дорогу и заглянули в «Библиотеку», но оказалось, что в баре нет ни одного свободного места. Гунарстранна принялся нервно поглаживать губы и бормотать:

— Ну надо же, как не повезло!

— Успокойся, — с улыбкой сказала Туве.

— Я должен…

— У тебя дома разве нет Библии? — Она повернулась к окну, откуда виден был вход в театр. — Пьеса наверняка скучная, как стоячая вода.

— Что?! «Юн Габриель Боркман» скучная пьеса? Я думал, ты любишь Ибсена… — промямлил Гунарстранна.

— Только не на нашем втором языке[9], — ответила она. — По-моему, перевод Ибсена на нюнорск — верх идиотизма! — Туве снова взяла его под руку, заглянула ему в глаза и предложила: — Поехали к тебе… Если не боишься.

Пока Гунарстранна искал Библию — у него их было три — на стеллаже, который он соорудил на месте обувного чулана в прихожей, Туве стояла в дверях гостиной и рассматривала телевизор, повернутый экраном к стене, старый цветочный рисунок на кресле, старый резной торшер и на всю стену полки с книгами всех размеров — твердые обложки вперемежку с мягкими, множество журналов, брошюр и книг, засунутых повсюду, отчего стеллаж походил на перенаселенный, пестро раскрашенный дом в каком-нибудь гетто. Она читала заголовки на корешках. Молча осмотрела портрет Эдель. Затем устремила взгляд на рыбку в аквариуме.

— Вот, значит, какой у тебя домашний любимец! — сказала она.

Инспектор успел найти две Библии, которые он положил на рабочий стол под окном. Прежде чем ответить, он полистал обе.

— Хереса у меня нет, — рассеянно буркнул он. — Зато хорошее виски найдется.

— Где? — оживилась Туве.

— В деревянном сундуке. — Гунарстранна кивком указал на матросский сундук у камина.

— Здесь? — Туве откинула крышку и осмотрела плотные ряды бутылок. Потом принялась доставать одну бутылку за другой и читать этикетки. — Виски у тебя хватает… Какое будем пить?

— Початое, — ответил Гунарстранна, водя пальцем по строчкам. — Лука… Иоанн…

Туве остановилась на бутылке «Баллантайна», в которой оставалась всего четверть. Она сходила на кухню за стаканами и разлила виски. Гунарстранна взял у нее стакан машинально. Он был всецело поглощен Библией.

— Вот! — воскликнул он, тыча пальцем в страницу.

— О чем там говорится? Или о ком?

— Об Иисусе и Понтии Пилате.

— За тебя! — сказала Туве. — И за мою бабушку.

— И за Понтия Пилата, — добавил Гунарстранна.

Туве выпила и одобрительно оглядела стакан.

— Понтий Пилат умывает руки — и на голову Иисусу надевают терновый венец! Три креста на лбу мертвеца — это терновый венец! Красная нить у него на шее — багряница! — Гунарстранна уставился в пространство и задумчиво спросил: — Но почему?

— Ты же полицейский, вот ты и ответь, — сказала Туве.

Видя, что он не отрывается от Библии, она стала по одной доставать со стеллажа книги и читать названия. Спустя какое-то время она налила себе еще виски и спросила, не подлить ли ему. Гунарстранна покачал головой. К своему виски он даже не притронулся.

— Интересно, — бормотал он. — Евангелий четыре. Но терновый венец и багряница описаны только в трех. У Луки этого нет…

Он полистал Библию, чтобы показать ей.

— Я тебе верю, — сказала Туве, отпивая еще глоток. — Отличное виски!

— Лука вовсе не упоминает ни о багрянице, ни о терновом венце, ни о глумлении. Зато он пишет об Ироде… Тут он расходится с остальными. В то время как Матфей, Марк и Иоанн утверждают, что Иисуса облачили в багряницу…

— Ну да, красная нить, — перебила его Туве. — Ты уже сказал.

Гунарстранна кивнул.

— Кроме того, остальные трое сходятся и в вопросе о терновом венце. Они пишут, что Иисуса отдали на поругание толпе. И теперь с остальными расходится Иоанн…

Туве поднесла к губам стакан — к ее удивлению, стакан оказался пуст.

— Я, пожалуй, выпью еще, — сказала она, беря бутылку. — Твое здоровье!

Гунарстранна машинально поднял стакан, отпил глоток и прочел вслух — «И воины, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову, и одели Его в багряницу, и говорили: радуйся, Царь Иудейский! И били Его по ланитам. Пилат опять вышел и сказал им: вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины»[10]. — Гунарстранна поднял голову и продолжил: — А вот и то самое место — глава девятнадцатая, стих пятый: «Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице, И сказал им Пилат: се, Человек!»

Туве ходила вдоль стеллажа со стаканом в руке. Гунарстранна не мог усидеть на месте от возбуждения. Он невольно начал мыслить вслух:

— Эта строка есть только у Иоанна! Если убийца и процитировал именно Иоанна, а не Марка, не Матфея, то, должно быть, именно потому, что у Иоанна есть слова: «Се, Человек!»

Туве едва заметно кивнула, добродушно улыбаясь, отпила еще виски и снова повернулась к стеллажу.

— Но тогда возникает вопрос… — продолжал инспектор, сдвинув брови, — что именно означает эта фраза? И кто ее произнес?

— Как кто? Пилат, — ответила Туве. — Ту фразу произнес Понтий Пилат.

Гунарстранна кивнул:

— Понтий Пилат говорит, что не находит в нем вины, а потом он показывает униженного узника и говорит: «Се, Человек!» — Он нахмурился. — С другой стороны, слово «Пилат» в тексте выделено курсивом, то есть его не было в еврейском или греческом оригинале Священного Писания и его вставили позже, по смыслу. Следовательно, строка может читаться и так: «Тогда вышел Иисус… и сказал им»… То есть можно сделать вывод, что интересующие меня слова произнес сам Иисус!

— Верно, — ответила Туве без всякого интереса.

— Вопрос заключается в следующем: с кем ассоциировал себя тот, кто написал эти строки? — Гунарстранна снова прочел цитату из Библии: — «Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им… се, Человек!» В общем, непонятно, кто это сказал и что это означает.

— Его р-распяли? — спросила Туве, у которой начал заплетаться язык.

— Кого, Иисуса?

— Нет, антиквара!

— Он не был антикваром, просто торговал предметами старины. Нет, Фольке-Есперсена не распяли, — отмахнулся Гунарстранна. — Ни на его руках, ни на ногах ран не было. Наверное, важно то, что его выставили напоказ и привели цитату из Священного Писания. А способ смерти не имеет значения. Главное — то, что его выставили на всеобщее обозрение, унизили и напомнили цитату из Библии. Но если те слова произнес Пилат, получается, что он просил за Иисуса, вроде как призывал толпу опомниться: посмотрите, он такой же, как вы, будьте же милосердны! Если же те слова произнес сам Иисус, цитата приобретает дополнительный смысл… Ведь он называл себя Сыном Божиим, бессмертным и так далее, а тут вдруг говорит: «Посмотрите на меня, я — человек!»

Туве хихикнула и прикрыла рот рукой.

— Что такое? — рассеянно спросил Гунарстранна.

— Надеюсь, я тебя н-не сглазила. — Она снова хихикнула. — Надеюсь, ты не станешь набожным… — Не выдержав, она прыснула.

Ошеломленный Гунарстранна посмотрел на нее в упор.

— Ах ты, господи! — воскликнула Туве, с трудом заставляя себя успокоиться. — Должно быть, меня так от виски разобрало. Уж очень оно хорошее. Выпью-ка я, пожалуй, еще!

— А может, все как-то связано с чувством вины, — продолжал размышлять Гунарстранна, когда Туве налила им обоим еще. — Вспомни, ведь Пилат не хочет казнить Иисуса и предлагает освободить одного из осужденных на казнь, но толпа выбирает другого… как его звали?

— Варавва, — ответила Туве, подходя к аквариуму. — А у тебя какая рыбка — золотая?

— Ну да, Варавва и Пилат, который умывает руки… Очень может быть, что здесь замешано чувство вины…

Туве хихикнула.

— Как его зовут?

— Кого — его?