Красавица - Робин Мак-Кинли

– Откуда ты знаешь? Расскажи мне все. Ты его видела? Но ты упомянула, что он был в Городе. Прошу…

– Я видела его также, как и вас с Хоуп за беседой в гостиной в то утро, – объяснила я, глаза Грейс расширились и я услышала, как она переводит дыхание. – «Белый Ворон» полностью разрушен, не знаю, как Робби смог вообще привести корабль в порт. И выглядит капитан больным и усталым. Но он жив. Не ведаю, что он сделает, когда узнает, что случилось с тобой – со всеми нами.

– Жив, – прошептала Грейс и посмотрела на Отца широко раскрытыми глазами, в которых блестели капли летнего дождя. – Мы должны пригласить его приехать сюда так быстро, как получится. Он сможет отдохнуть здесь, восстановить силы.

Отец поднялся и прошел по комнате, задержавшись у камина.

– Ты уверена? – спросил он вновь, желая подтверждения и все же не готовый принять его. Я кивнула.

– Магия, – прошептал Жэр. – Ну что ж.

Отец еще раз прошелся по комнате (столь тесной для мужчины его размеров и ширины шага) и вновь остановился.

– Я немедленно напишу ему. Нужно также подготовить дела. Возможно, мне следует самому поехать.

Он, казалось, колебался.

– Не надо, – ответил Жэр. – Каллауэй отправляется в Город через несколько дней. Сегодня он спрашивал меня, может ли он что-то сделать для нас – и предложил сопровождать Красавицу, раз уж ее тетка не может как следует ее обеспечить. Вы можете доверить ему любое сообщение. Если попросите его привезти с собой Такера, можете быть уверены, что он привезет его, даже если понадобится привязать его к седлу.

Отец улыбнулся.

– Да, Ник Каллауэй хороший человек. Мне бы не хотелось повторять свое путешествие, если получится.

Никто не смотрел в мою сторону. После недолгого молчания, Отец повернулся к Грейс.

– Моя дорогая, шесть лет – это долгий срок. Возможно, тебе стоит подождать и подумать?

– Подождать? – повторила она. – Я ждала шесть лет. Робби не забыл меня, не больше, чем я его. И мы теперь равны: у обоих нет ни гроша.

Это было не совсем верно: по меркам Голубого Холма, мы были довольно богаты. Но Грейс поразила нас всех своим сияющим счастливым лицом, которого мы не видели уже шесть лет.

– Все будет хорошо, – сказала она. – Я не буду больше ждать.

Жэр и Хоуп обменялись взглядами и медленно улыбнулись.

– Пошли за ним, Отец, – произнесла Грейс, голос ее звучал словно королевский приказ, безотказно и без размышлений подлежащий исполнению. – Прошу. Я тоже ему напишу.

– Хорошо, – ответил Отец.

Последующие три дня прокрались мимо меня также быстро и тайно, как и предыдущие; возможно, даже быстрее, потому что после моего сообщения о Робби, мы все были заняты только им и Грейс, которая едва помнила, что нужно чередовать ноги при ходьбе; внезапно и резко длительное ужасное ожидание окончилось. Письма от нее и Отца были доставлены Нику Каллауэю, который, после того, как его заверили, что я не нуждаюсь в сопровождении, объявил о своем отъезде на следующий день.

– У меня нет причин затягивать и я готов вернуться прежде, чем погода испортится – и так довольно рискованно ехать, учитывая время года, – заметил он. – Я буду там примерно через пять недель, если повезет, и вернусь домой через двенадцать; надеюсь, с вашим другом.

Он, очевидно, подумал, что было нечто странное в моем отъезде, но после того, как я вновь заверила его в своей безопасности, больше ничего не спрашивал.

– Моя поездка продлится гораздо дольше вашей, – сказала я.

– Ладно, мисс, приятного вам пути, – ответил он и ускакал, а мы остались, благодарные ему за то, что он не выяснял, откуда мы вообще узнали загадочную информацию о местонахождении капитана Такера.

На шестую ночь я сказала:

– Завтра мне придется уехать, понимаете?

И все заговорили одновременно, умоляя меня остаться еще на день. Я сидела у каминной решетки, покручивая кольцо на своем пальце и с грустью слушая просьбы. Хоуп и Грейс начали плакать. Я несколько минут молчала; наконец шум улегся и все затихли, словно горюя у могилы. Отец поднялся и положил руку мне на плечо.

– Еще один день, – попросил он. – Ведь это даже не полная неделя.

Я жевала губу, ощущая давление всей моей семьи: любовь, проходящая через руку Отца, приковала меня к моему месту.

– Ладно, – с усилием ответила я.

В ту ночь я плохо спала. Мой сон в те дни дома был без сновидений; по утрам я чувствовала себя слегка обманутой, но каждый раз забывала об этом, поскольку радовалась тому, что могу спуститься по лестнице и увидеть своего отца, сестер, брата и племянницу с племянником за завтраком. Но в эту ночь мне снились одержимые призраками углы замка, бесконечные пустые комнаты и зловещая тишина, которую я боялась в первые дни пребывания там. Но теперь все было гораздо хуже, потому что бессознательно через мой разум отзывалось эхо, оставляя мое тело пустым, словно раковину или холодную каменную пещеру, продуваемую ветром. Едва уловимое, успокаивающее ощущение от чьего-то присутствия, которому я научилась доверять в последние несколько месяцев, исчезло; замок был пуст и непредсказуем, словно в первую ночь моего прибытия. Где мое Чудовище? Я не могла найти его, не чувствовала его.

Проснулась я на рассвете, усталая и разбитая, и несколько минут смотрела на низкий косой потолок, прежде чем смогла заставить себя подняться с постели. Весь день я была в плохом настроении, мне ничего не нравилось; мое место было не здесь и мне не следует оставаться. Я пыталась скрыть свое нетерпение от семьи, но они с грустью и недоумением наблюдали за мной, пока я не стала отводить взгляд. В тот вечер, когда я съежилась у камина, с пустыми руками, которые не давали мне покоя, Отец спросил:

– Ты покинешь нас завтра утром?

Голос его дрожал.

Я взглянула на него, окруженного остальными.

– Я должна. Простите. Постарайтесь понять. Я обещала.

Отец попытался улыбнуться, но не смог.

– Тебя правильно назвали[22], – заметил он. – По крайней мере… мне все равно часто будут сниться сны о тебе?

Я кивнула.

– Что ж, хотя бы это мне известно, – выдавил он.

Я не смогла ответить и вскоре после этого поднялась к себе. Отложив в сторону скромную одежду, которую сестры одолжили мне, я разгладила складки на платье, в котором я прибыла сюда, и встряхнула его; Грейс и Хоуп хотели выстирать и выгладить мою одежду, но я отказалась – не стоило загружать их дополнительной работой. Они, в конце концов, согласились с моим упрямством, ведь срок был недолог; с огромным практическим опытом в таких делах они заявили, что я испорчу свое великолепное платье, но я покачала головой. Я оставлю его заботливым рукам Лидии и Бесси. Собирать мне было почти нечего, так что я легла и попыталась уснуть. Но эта ночь была еще хуже предыдущей: я постоянно вертелась, вцепившись в простыни. Наконец я уснула, но сны мои были тревожными.