Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры - Ольга Эрлер

— Детка, что мы склонны скрывать? — спросил Александр в ответ на ее надутые губы.

— Стыдное, — с вызовом бросила Таис.

— А еще? — усмехнулся Александр.

— Важное, самое дорогое… — призналась она.

— И почему?

— Чтобы не отняли и не разрушили плохие люди. Их на свете больше?

— Даже если больше порядочных, часто случается так, что и они поступают недостойно. Даже жестоко и подло.

На всех официальных приемах царя сопровождала Барсина, Таис же по-прежнему появлялась с Птолемеем. Внешне все выглядело по-старому, хотя в корне изменилось по сути. Несмотря на то что Таис больше не хотела быть его возлюбленной, Птолемей пошел на все, чтобы не терять ее дружбы. Выяснение отношений год назад было страшно тягостным и неприятным и для Таис, и для Птолемея. Таис пришлось врать в ответ на бессмысленный вопрос «почему», Птолемею пришлось унижаться, задавая этот бессмысленный вопрос. Но нанести удар в сердце все же легче, чем вынести его. Как ни страдало мужское самолюбие Птолемея, но он ни за что не хотел терять ее совсем. Таис из жалости уступила. А Птолемей убедил себя, что не из жалости, а из сострадания.

Знаю, не дано полноте желанийСбыться на земле, но и доля дружбыОт былой любви — утоленье сердцуЛучше забвенья…

Вот и Птолемей утолял сердце долей дружбы по совету великой Сафо. Была еще одна довольно тщеславная причина: ему ни за что не хотелось превращаться из объекта зависти в объект жалости или злорадства. Она моя, она со мной, а вы облизывайтесь дальше! И продолжал тискать ее на людях и душить своими заботами, создав миф о ее житейской непрактичности. Таис не развенчивала его, понимая, насколько Птолемею важно думать именно так. У каждого своя легенда, своя спасительная ложь. Таис щадила людей, искала и находила в них хорошее. А если не находила, то не обличала, а просто отходила в сторону.

Иногда, сидя с Птолемеем и бросая укромные взгляды на Александра, разговаривая наяву с Птолемеем, а в мыслях с Александром, Таис по-хорошему завидовала Геро, которой не надо было скрывать свои отношения с Неархом. А отношения были прекрасные — ровные, добрые, без излишних страстей, но при этом достаточно нежные. Юмор Неарха и ирония Геро дополняли и подпитывали друг друга, да и внешне они были красивой парой и умели создавать вокруг себя атмосферу довольства и гармонии. Геро обронила как-то, что решила на все времена связать свою жизнь с Неархом.

— А он об этом знает? — поинтересовалась афинянка.

— Зачем? — удивилась Геро. — Если бы знал, бежал бы уже от меня куда подальше. Ты же знаешь, как они боятся «оков». Пусть лучше не догадывается, что я его уже оковала. Мужчины все равно что собаки: если хочешь привязать их к себе, нельзя держать их на привязи.

Таис была рада за подругу и рада ей, тому, что их дружба устояла перед разлуками и расстояниями, и судьба свела их снова, пусть бы навсегда. А Александр любил Геро уже только за то, что ее любила Таис. Мудрая Геро была единственной поверенной и помощницей в их любви, выручала их, брала на себя бытовую сторону их отношений. Александр селил подруг в самом глухом углу лагеря, насколько в этом муравейнике вообще можно было найти укромный угол. Ему нравились эти тайные игры, как и игры вообще. Видимо, он не наигрался в прятки в детстве, решила Таис про себя. Мужчины подчас те же мальчики, а Александр был типичным мальчиком. Однажды Таис в шутку стала рассказывать-фантазировать, каким Александр был ребенком: первый заводила, первый драчун, точил самые острые палочки, лазал на самые высокие деревья, был самым ловким игроком в мяч, самым метким стрелком, непослушным и своевольным, Гефестион кивал и посмеивался.

— Один раз отец меня даже выдрал, — признался Александр.

— Да, это когда тебе Кербер жизнь спас. Вот уж точно ужасное сочетание: отчаянный и бестолковый по малолетству, — покачал головой Гефестион.

И Александр рассказал малоизвестную историю, как лет в 12 решил пойти на волков с одной-единственной собакой Кербером и Гефестионом в придачу. Собака была одна, а волков много. Пес погиб, дети спаслись на дереве, просидев там всю ночь в окружении волков. Их нашли под утро, узнав от друзей об этом испытании мужества, столь типичном для Александра.

— Отец меня то бил, то плакал от радости, что я жив. Я же уперся, не ел три дня в знак протеста, даже решил уйти из дома. Родители жутко ругались: «Вот, твой сынок!» — «Вот, твое воспитание!» — «Не ребенок, а наказание…»

— Чем же кончилось? — спросила Таис.

— У родителей? Бурная ругань в то время кончалась у них не менее бурной любовью…

— А с тобой как кончилось?

— Переупрямил всех. Отец извинился.

— А если бы не извинился?

— Я бы умер голодной смертью. У меня отец был умный, он знал, что меня надо сохранить для будущих подвигов, — пошутил Александр. — Надо признать, я ужасным ребенком был. Бабушка меня иначе, как «стихийное бедствие», не называла. Как я вообще не полным уродом вырос при таком противоречивом воспитании! Хотя, какая бы тоска из меня получилась, будь я послушным и рассудительным.

Со времен Исса прошло более полутора лет, за которые его армия, за вычетом мелких столкновений, не участвовала в крупных операциях. Царь прекрасно знал, насколько опасна праздность для морального духа армии и взаимоотношений людей, вынужденных жить скученно и бездеятельно долгое время. Он пытался бороться с этим. Он заставлял их разыгрывать сражения, устраивал спортивные состязания, привлекал к восстановлению города, заботился об их развлечениях. Самыми любимыми были театральные постановки — пошлые и разнузданные, вызывавшие грубый хохот, который был хорош уже тем, что высвобождал их эмоции и очищал души не хуже, чем утонченная трагедия.

Александр почти все время проводил в частях, лично наблюдая обучение армии, особенно новых контингентов и наемников; он требовал отличной выучки и железной дисциплины. Победы должны быть бескровными, гласила военная мудрость, а чтобы этого добиться, армия во всех отношениях должна превосходить противника. А так как царь считал, что лучший способ воспитания — личный пример, то и демонстрировал его своим солдатам. Его честолюбие не позволяло ему хоть в чем-то быть не на высоте, потому он стрелял, метал, рубил, колол, скакал, боролся с ними и перед ними и так замучил муштрой своих солдат, что те мечтали поскорее уйти на марш, разбить Дария и почить на лаврах.

Каждый день начинался прославлением богов, молитвой хранить его народ, послать удачу и успех его армии. С утра царь занимался вопросами правления, принимал послов и посетителей, обсуждал на совете текущие дела, диктовал деловые письма, приказы, просматривал донесения. Особенно тяжело ему было управляться с матерью Олимпиадой, которая жаловалась и интриговала против Антипатра, оставленного наместником в Македонии. Александр, писал ей часто и осыпал подарками, хотя иногда с горечью замечал, что мать требует слишком большой платы за те девять месяцев, которые она носила его в чреве. Отдыхал же он на охоте, которую любил и знал, и за чтением книг, которые любил и знал, на пирах. Будучи гостеприимным и щедрым человеком, он часто приглашал гостей на ужин или симпосион, причем не только друзей-соратников, но музыкантов, артистов, купцов, философов, персов, греков, македонцев, обсуждал меню и программу. Любил хорошее застолье, увлекательную беседу, любил посмеяться, устроить праздник жизни. Любил жить хорошо, и жил хорошо.