«Если», 2000 № 01 - Владимир Медведев

Она притянула девочку к себе, обняла, поцеловала в лоб.

— Все будет хорошо. Тут тебя никто не тронет, а твой отец скоро придет.

— Мы всегда будем вместе, — сказала Лекки, повеселев. — А когда я вырасту, я на нем женюсь.

Моргана улыбнулась.

— Маленькие девочки не женятся на своих отцах. Ложись-ка спать.

Лекки скоро уснула, а Моргана тихо сидела у жаровни, обхватив колени. В памяти ее вставали картины ее юности. Она любила Кулейна именно так, как Лекки полюбила Галеада — безыскусной всепоглощающей страстью девочки, за которой приехал ее рыцарь. И теперь она поняла, что не вся вина лежала на Кулейне. Он пожертвовал многими годами, чтобы вырастить ее, и всегда поступал благородно. Но она, едва он приехал в Камулодунум, пустила в ход всевозможные ухищрения, чтобы разбить броню его одиночества. Это она толкнула его на предательство друга. Однако Кулейн ни разу не упрекнул ее и принял всю вину на себя.

— Я так жалею, Кулейн, — прошептала она, — так жалею!

Но он был мертв и не слышал ее.

Из глаз Морганы хлынули слезы, смывая горечь долгих лет.

Горойен вошла в тронный зал, сверкая серебряными доспехами. К ее поясу были пристегнуты два коротких меча. Кормак, Мэдлин и британские римляне встали.

— Я помогу тебе, Кормак, — сказала она. — Вскоре к тебе придет Гильгамеш и доложит, что войско Царицы-Ведьмы готово выступить.

Кормак низко поклонился ей.

— Благодарю тебя, госпожа.

Ничего более не сказав, царица покинула залу не обернувшись.

— Как ты ее убедил? — спросил Мэдлин.

Кормак пропустил его вопрос мимо ушей.

— Есть ли уверенность, что Вотана нет в Башне? Ты сказал, что воины, ее охраняющие, называются верными. Но разве можно быть верным тому, кого никогда не видел?

— Уверенности у нас нет, но нам известно, что теперь Вотан обитает в мире плоти и очень там занят. Мы все видели оба мира. В каком бы ты пожелал жить, Кормак?

— Я намерен быть честным с Горойен, — сказал Кормак, вновь словно не услышав его вопроса. — А для этого мне надо знать, что ты задумал. Ты был мне очень полезен, Мэдлин. Оказался рядом, когда я попал в этот проклятый край… словно поджидал меня. И эта глупая шутка с монетой — ты же знал, что я не мертв.

— Да, — признался Мэдлин, — ты прав, но я был верен своему долгу — вернуть Утера в мир живых.

— Лукавишь. Тут совсем другое, — возразил принц. Теперь Викторин и остальные британцы слушали их очень внимательно, а Мэдлин проявлял все больше беспокойства. — Ты желаешь одного, чернокнижник — вновь обрести свое тело. А это тебе удастся только тогда, когда мы завладеем душой Вотана.

— Конечно, я хочу вновь обрести плоть. И кто бы этого не хотел? Разве это свидетельствует о моем предательстве?

— Нет. Но если Утер освободится и вернется в мир, он попытается убить Вотана. И ты будешь обречен навеки прозябать здесь. Ведь так?

— Ты воздвигаешь дом из соломы.

— Ты так думаешь? Ты не хотел, чтобы мы шли к Горойен. Ты возражал против нападения на Башню.

— Ради спасения ваших душ!

— Не знаю, не знаю.

Мэдлин встал, его почти белесые глаза скользнули по тем, кто его окружал.

— Я помогал твоим кровным родичам, Кормак, более двухсот лет. Твои намеки постыдны. По-твоему, я слуга Вотана? Когда над Утером нависла опасность, я сумел ненадолго выбраться отсюда и предостеречь его. Вот почему он все еще жив — он успел спрятать Меч Силы. Я не предатель и никогда им не был.

— Если хочешь пойти с нами, Мэдлин, убеди меня в этом.

— Ты прав. Я знал, что ты не был мертв. Порой мне удается взломать Пустоту и заглянуть в мир плоти. Я видел, как ты пал в лесу среди Каледонских гор, и видел, как дюжий мужчина, бывший с тобой, унес тебя в хижину и положил на постель. На тебе был Сипстрасси, и твой товарищ, сам того не зная, привел в действие его силу. Он велел ему поддерживать твою жизнь. Но я знал, что ты на грани смерти и отправился к Вратам ждать тебя. Да, я хочу вернуться в мир плоти, но ради этого не принес бы в жертву жизнь Утера. Больше мне сказать нечего.

Кормак обернулся к Викторину.

— Ты знаешь его, и решать тебе.

Викторин заколебался, глядя Мэдлину в глаза.

— Он всегда вел свою игру, но сейчас не солгал. Я полагаю, нам следует взять его с собой.

— Хорошо, — рассудил Кормак, — только не спускай с него глаз.

Дверь открылась и вошел Гильгамеш, с ног до головы закованный в черно-серебряные доспехи. Темный шлем вновь скрывал его лицо. Он направился к Кормаку, и когда их взгляды скрестились, принц ощутил его ненависть, словно удар наотмашь.

— Войско собрано, и мы готовы выступить.

Кормак улыбнулся.

— Тебе все это не по вкусу, верно?

— Что мне по вкусу значения не имеет. Следуй за мной.

Он повернулся на пятке и вышел из залы.

Перед входом в гору кишел сонм теней: людей и чудовищ — красноглазых, с острыми клыками, с кожаными крыльями.

— Матерь Митры! — прошептал Викторин. — И это — наши союзники?

В середине скопища стояла Горойен, окруженная десятком огромных псов с огненными глазами.

— Иди же, принц Кормак, — позвала она. — Выступи в поход с Афиной, богиней войны!

Глава 17

Башня высилась над плоской равниной Пустоты, как черная гробница. Грозная крепость с одним шпилем, четырьмя зубчатыми парапетами и воротами в форме пасти демона, обрамленными клыками из темного железа.

Перед ней бродили огромные псы, некоторые величиной с низкорослую лошадь, но никаких следов войска Молека видно не было.

— Не нравятся мне эти ворота, — сказал Викторин, стоя рядом с Кормаком среди сонма теней.

— И не зря, — заметила Горойен. — Их зубы захлопываются.

— Их приводит в действие какой-то механизм? — спросил Кормак.

— Да, — ответил Мэдлин. — Молек взял за основу тот, который я создал для него в Вавилоне. За воротами скрыта система колес и рычагов.

— Тогда кому-то из нас придется взобраться на стену, — заключил Кормак.

— Нет, — возразила Горойен, — этого не понадобится.

Она подняла руку и сказала что-то на языке, не известном британцам. Чудовища вокруг нее расступились, пропуская высоких мужчин с кожей, бледной, как слоновая кость, с темными крыльями за плечами.

— Они отнесут вас на парапеты.

— Так не будем терять времени, — призвал Кормак.

Горойен вскинула голову, и из ее горла вырвался пронзительный жуткий вой. Ее псы прыгнули вперед и стремительно понеслись по темной равнине. Со стороны Башни донесся ответный вой, и псы Молека ринулись навстречу.

— Если вы не сможете удержать ворота открытыми, все погибло, — предупредила Горойен, и Кормак кивнул.

Крылатые твари с холодными глазами зашли британцам за спины и обхватили их длинными руками под мышки. Темные крылья развернулись, и Кормак почувствовал, как повис в воздухе. У него закружилась голова, свист крыльев отдавался у него в ушах завываниями бури. Они взмыли высоко над башней, и теперь Кормак увидел на парапетах воинов в доспехах — верных Молека. Навстречу ему взвились стрелы и, описывая пологие дуги, посыпались вниз: крылатая тварь оказалась слишком высоко.

Затем без предупреждения крылатые носильщики камнем попадали вниз, и Кормак услышал крики, вырвавшиеся у британцев, когда Башня словно понеслась им навстречу. Лучники на стенах выпустили последние стрелы — все мимо, и бросились врассыпную, когда твари распростерли крылья и отчаянно замахали ими, чтобы замедлить падение. Кормак почувствовал, как руки, держащие его, разжимаются на высоте в два человеческих роста над парапетом. Он подобрался, подогнул колени и, когда тварь выпустила его, легко удержался на ногах, уже обнажая меч. Вокруг него собрались остальные британцы, и рядом с ними возникла черная фигура Гильгамеша.

На несколько мгновений на парапете все застыло в неподвижности. Затем, обнаружив, как малочисленны их противники, верные бросились в атаку. С оглушительным боевым кличем Гильгамеш прыгнул им навстречу, движение его меча, обрушившегося на них, слилось в один полукруг. Кормак и остальные кинулись ему на подмогу, и закипел бой. Ни раненые, ни павшие не мешали сражающимся: получивший смертельный удар шатался и… исчезал. Ни крови, ни предсмертных воплей.

Викторин дрался, как всегда — хладнокровно и расчетливо. Он с изумлением наблюдал невероятное воинское искусство Гильгамеша, который вступал в схватку, будто неторопливо скользя по воздуху. Это, как хорошо знал Викторин, было венцом рукопашной — умение создавать вокруг себя пространство, чтобы обретать свободу думать и двигаться. Кормак рядом с ним рубил и колол в яростном безумии, и его безрассудство достигало тех же результатов, что и совершенное изящество Гильгамеша. Воины падали перед ним, точно листья, обрываемые осенним ветром. Верных медленно, но неумолимо оттесняли все дальше по узкому парапету.