Мать извела меня, папа сожрал меня. Сказки на новый лад - Кейт Бернхаймер

Маленький, откуда взялся — неизвестно.

И говорит карга: Как проголодаешься, скажи «Вари, горшочек, вари» — и получишь от него сладкую кашу. Ну и еще несколько слов сказала. Совсем немного, а потом улыбнулась и исчезла из нашей сказки. Что же касается девочки, она поступила так, как девочки обычно и поступают, — побежала к маме. Они прошептали: «Вари, горшочек, вари», — и наелись сладкой каши. Горшочек варил, они шептали. Хорошая была каша. Но тут в истории происходит новый поворот, вот какой: Они кормят соседского ребенка, совсем уже не маленького. И вот какой: Они делятся кашей с голубем. И вот какой еще: Девочка уходит в школу, и там узнает из учебников про поваренные книги, а из поваренных книг про всякие телосложения.

Уходит, стало быть. А ее мама шепчет: «Вари, горшочек, вари».

Горшочек варил, мама ела, горшочек варил. Мама ела и полнела, и просила горшочек перестать…

Но слов-то, которые останавливали горшочек, она не знала.

Ее стройная дочка знала эти слова. Однако дочка была в школе, изучала теоремы и томаты, и генералов, любивших томаты. А горшочек варил. А мама ела. А каша кипела, переваливаясь через край. Он так и варил — и в следующем абзаце, и в последующем. И вскоре пол кухни покрылся кашей, и столы покрылись кашей, и стулья. Потом кашей покрылась плита, потом спальня, в которой горел свет, да только каша его потушила. В городе стало темно.

А горшочек занимался тем, чем обычно занимаются горшочки.

Каша начала затекать на мощеные тротуары, на потрескавшиеся лестницы. Скоро сладкой кашей покрылся соседний дом и ближняя улица: ее парикмахерская и портняжная, и пекарня. И соседи сидели на тротуаре, и ели печенья, и хлеб, и вкусные пироги, все покрытые кашей. А пекарь говорил: «Кушайте, кушайте!» Пока его кубышка не наполнилась кашей.

Сладкая была каша.

Она поднялась до ветвей березы, до обледенелых ветвей, и птицы садились на них, и плавали, и купались. И ели. И собаки тоже плавали и ели. И куры, тихо кудахтая. А после стали тонуть. Все умоляли горшочек остановиться, и все ели.

Никто его остановить не смог.

Только один дом и остался не накрытым сладкой кашей по самую его медную крышу. Только один. Все соседи сидели на крыше и ели, свесив ноги в кашу. Ногам приходилось туго. Вытянуть их из каши было трудненько, но соседи вытягивали. В конце концов. И тут девочка возвратилась из школы. Маленькая девочка, плывшая по каше на двух больших книгах. Она как закричит: «Стой, горшочек, стой!» Все горожане посмотрели друг на друга и покачали головами.

Таким я помню мое детство. Сначала мечты об изобилии, да; а потом — потом мне пришлось прогрызаться сквозь время, возвращаясь назад.

Тут начинается вторая история: восемнадцатилетней крестьянки Тальи, и ее мужа, офицера Белой армии, и их малышки-дочери шести месяцев отроду. Они гуляли с коляской по улицам Одессы и ели на Дерибасовской шоколадные плюшки. Он купил ей зонт, она учила французский. На седьмой месяц переменилось правительство. Офицеру Белой армии пришлось бежать, потому что цвет его мундира оказался политически некорректным. А может быть, в нем и что-то еще некорректное было. В общем, бежал он из этой истории. А Талья осталась — с малышкой-дочерью семи месяцев отроду.

На восьмой месяц правительство перекрыло границы. Талья начала шить голубые платья, чтобы было на что купить молоко. Шила день и ночь для оперных певиц, приходила после спектакля за сцену, снимала мерки, рассыпала комплименты, снимала мерки. Они ее любили. Талья шила, опера пела, в горшочке варился суп, малышке-дочери исполнилось девять месяцев.

На десятый месяц правительство прекратило завозить в нашу губернию продукты. Месяц получился нетрудный. Опера еще не закрылась, публика еще посещала ее. Но вскоре публика начала исчезать с наших улиц. Публика думала, что сможет найти еду в соседних деревнях. А еды не было даже в самых отдаленных, однако публика об этом не знала. Вот и умирала по пути. Границы же оставались закрытыми. И на столе еды не было, и самого стола не было, и не было еды даже в горшочке. И в животах у всех заурчало, а после перестало и урчать.

Между тем, малышке пошел одиннадцатый месяц. Оперные певицы уехали. Талья не уехала. Талья ела землю. Вырыла яму, положила в ящик от швейной машинки тельце малышки-дочери, и стала рыть дальше. Яму она вырыла сама. Она все сама делала. Даже выжила непонятно как, но сама. Даже непонятно как замуж вышла. И даже ухитрилась не родить другого ребенка — продержалась до сорока двух лет. Все делала сама — вопреки желаниям своего нового мужа. А когда ей исполнилось сорок, все переменилось. Все. Она усыновила моего отца. И все переменилось. Она рассказала моему отцу сказку про горшочек, когда учила его стряпать, резать овощи, добавлять в горшочек щепотку пряностей. Палец ее, пока она говорила, витал в воздухе. А потом опускался на лоб моего отца. «Обязательно это запомни».

Здесь страница переворачивается. Жил однажды человек, и жил он в империи, помешавшейся на еде. И рассказывают, что открыл он подпольное дело — продажу супов таких вкусных, что стоило правительственным чиновникам попробовать их, как глаза чиновников вспыхивали, и они уносили этот свет в высшие учреждения и в суды, но изображать верность системе, которая правила нами, становилось им не по силам, и все они лишались своих высоких постов. Однако фабрика супов продолжала работать, производя томатные супы, и шпинатные супы, и луковые с рыбой. Человека этого звали Витей. Роста он был среднего, а когда родился я, его второй сын, средними были уже и лета его.

Томатный суп — не просто явление физического мира, во всяком случае — у моего отца. То, что мы вкладываем в наши рты, питает не только наши тела, но и все в них обитающее. Было что-то странное в том нелегальном суповом производстве на улице Советской Милиции, все так говорили, да только никто не мог сказать, что именно.

Сказку Ханса Кристиана Андерсена «Горшочек» я услышал от моей бабушки, не закончившей даже начальной школы, но в шестьдесят лет освоившей грамоту, чтобы читать сказки мне и моей двоюродной сестре. Когда она заканчивала сказку, палец ее опускался на мой лоб: «Обязательно это запомни».

Годы спустя, в Соединенных Штатах, я увидел «Горшочек» в принадлежавшем моей жене томике Андерсена и поразился, до чего сильно отличается он от сказки, которую помнил я. Разумеется, воображение — это всего лишь то, что мы помним, но помним с изнаночной стороны.

— И. К.

ОБ АВТОРАХ

Сара Шун-льен Байнум написала два романа — «Хроники мисс Хемпел», вышедший в финал премии «ПЕН/Фолкнер» в 2009 году, и «Мадлен спит», ставшего финалистом Национальной книжной премии 2004 года и выигравшего премию Кафки. Она — лауреат писательской премии Уайтинга и стипендиат Национального фонда поддержки искусств, а ее проза печаталась в журналах «Нью-Йоркер», «Жестяной дом», «Ревю Джорджии» и антологии «Лучшие американские рассказы».

Кэрен Бреннан — автор поэтического сборника «Вполне убедительный мир», сборника рассказов «Сад, в котором я гуляю» и книги воспоминаний «Вместе с Рэчел».

Шелли Джексон — автор романа «Полужизнь», сборника рассказов «Меланхолия анатомии», гипертекстового романа «Лоскутная девушка», нескольких книжек для детей, а также «Кожи» — рассказа, опубликованного в татуировках на коже более двух тысяч добровольцев.

Рикки Дюкорне — автор романов «Нефритовая горка», вышедшего в финал премии Национального круг критиков, «Дознание веерщицы» (рус. пер. «Дознание») — «книги года» по версии газеты «Лос-Анджелес Таймс», «Нэцкэ» и др. Стипендиат Лэннана, лауреат литературной премии Лэннана и премии Американской академии искусств и литературы.

Илья Каминский родился в Одессе (бывш. СССР) и переехал в Соединенные Штаты в 1993 г., когда американское правительство предоставило его семье убежище. Автор «Танцев в Одессе», за которую получил писательскую премию Уайтинга, премию Меткалфа Американской академии искусств и литературы, премию Дорсет; стипендиат Лэннана. Преподает в Университете Сан-Диего. «Горшочек» впервые опубликован в антологии «Братья и звери» под ред. Кейт Бернхаймер, 2007 г.

Майкл Каннингем — автор романа «Часы», получившего Пулитцеровскую премию и премию «ПЕН/Фолкнер», экранизированного под тем же названием и завоевавшего также награду Киноакадемии; кроме того, написал романы «Дом на краю света» (тоже экранизированный), «Избранные дни» и «Плоть и кровь».

Джонатон Китс — писатель и художник. Автор сборника рассказов «Книга неведомого» и двух романов — «Патология лжи» и «Легче тщеты» (рус. пер. «Химеры Хемингуэя»). Художественный критик «Сан-Франциско Мэгэзин».