Рюрик - Галина Петреченко

— Опомнись, Триар! — прошептал он. — Решиться на… — Он запнулся на словах «твое убийство», но брат понял его и кивнул головой: «Продолжай».

Рюрик вобрал голову в плечи и глухо произнес:

— Я не знаю, это же заговор какой-то… Против него надо осторожно идти!

— Как? — вскричал Триар и уставился на Рюрика. Но князь и сам не знал, как надо действовать. Он так и не встретился с Гостомыслом для разговора об убийстве Сигура: новгородский посадник куда-то уехал за день до приезда князя русичей, хотя и знал, что гости будут.

Рюрик пошел было к новгородскому князю, но тот неожиданно уплыл куда-то с торгом. Неделю томился в ожидании предводитель ладожской дружины в маленьком туманном бревенчатом Новгороде, простудился там, проводя ночи у костра под открытым небом, да так ни с чем и вернулся. Понял: пока он ничего не добьется. Необходимо сохранить все свои силы, все дружины и еще запастись терпением.

Выслушав и поняв брата, он сказал только одно:

— Будь осторожен! Ведь мы в чужой земле!

— И осторожность вряд ли поможет! — удрученно ответил Триар, словно ведая свой конец…

Это была их последняя встреча. А в начале осени, разукрасившей все вокруг пестрыми красками, дозорные с Ладожской пристани прибыли к Рюрику и угрюмо доложили:

— В Изборске убит Триар. Кривичи и словене безмолвствуют.

У Рюрика ноги подкосились. Он опустился на ступеньки крыльца и низко склонил голову.

Дворовые разбежались по углам, шепча новую грозную весть.

Дозорные молча ждали указаний.

— Приготовьте двадцать ладей, — тихо приказал Рюрик, не поднимаясь с крыльца. — На рассвете отплываем…

Весь путь из Ладоги до Изборска был водным: если плыть вниз по Волхову, а затем войти в озеро Нева, круто взять влево и плыть до могущественной реки Невы, преодолеть ее, а потом, войдя в Варяжское море, держаться его южного побережья, найти исток реки Нарвы и по ней-добираться до Чудского озера, а его пересечь с севера на юг, то можно добраться до Изборска, вернее — до его пристани. Сам Изборск находится далеко от берега, пиратам и торговцам с воды до него не достать. Конным людям или пешим, терпеливым он — под силу.

За восемь дней преодолел Рюрик весь путь до Изборска. Все это время был молчалив, угрюм и дум своих никому не выдавал…

Взломав ворота двора Триарова дома, он увидел ту же страшную картину, что и в Белоозере: Триар был заколот мечом прямо возле изуродованной машины…

Совершив захоронение по всем обычаям своего племени, Рюрик собрал остатки недовольной разноязыкой Триаровой дружины и предложил ей влиться в свою.

— Нас уже много в Ладоге, — хмуро объявил он. — Соединим свои силы и устрашим врагов своих. Пути назад нет! — жестко закончил он.

Ратники хмуро обдумали его предложение и склонили головы в знак согласия: пути назад действительно нет. Вывели свои ладьи из затона, погрузились, предварительно предав огню дома свои, и — в путь, в Ладогу, начинать новую жизнь.

Укрепление

На сей раз Рюрик не поехал в Новгород объясняться с союзными правителями. Он собрал дружину во дворе своего дома и, стоя на высоком крыльце, решительно объявил ей свою волю:

— Хватит! Год терпел! Думу лелеял добрую: не посмеют, мол, убить второго брата. Посмели! Они все смеют! — со злой иронией крикнул Рюрик и, окинув горячим взором войско, заявил: — И я смею! Отныне живем сами собой! Сами себя обеспечиваем! Эту крепость расширим! Пусть только попробуют учинить нам спрос! — гневно крикнул он и ударил ладонью по перилу крыльца. Князь стоял среди друзей-военачальников, высоко подняв седовласую голову, и пытался внушить свою злую волю соплеменникам. Рядом с князем, по правую руку, в обрядовой одежде жреца стоял Бэрин. Злость и возмущение ратников-рарогов были ему близки и понятны. Всеми силами он стремился помочь сородичам выстоять в столь неравной борьбе и победить. Он внимал князю, а в душе его уже рождались молитвы, которые непременно он будет читать всем русичам.

— Верно! — закричали в ответ ратники и взметнули мечами. — Не дадим себя в обиду! Давно пора!

Ратники взбодрились. Их было почти четыре тысячи.

— Ну и что же, что холода начинаются, здоровых крепких рук много, сладим с любой работой! — продолжил Рюрик так же настойчиво. — Главное, мы теперь вместе! — с вызовом крикнул он объединенной дружине.

— Мы теперь вместе! — трижды повторила дружина злым хором.

— За работу! Да будет с нами Святовит здесь, на земле ильменских словен! — воскликнул Рюрик.

— Да будет с нами Святовит здесь, на земле ильменских словен! троекратно повторила дружина вместе с верховным жрецом…

И закипело все вокруг Ладоги. Там лес рубят, там бревна обтесывают, там остро колья обтачивают, там крепкую стену ставят, где земля с водой дружна, там глины, камней, песку подсыпают, основу укрепляют — не на год стараются, на долголетия закладывают…

Но затуманился словенский народ здешний, ладожский, глядя на кипучую работу варягов-россов. «Только было кланяться друг дружке начали, а поди-ка вот какая напасть на них: крепость невиданную строят, от кого-то хорониться собираются; а мы, словене, как же? Коль гости нагрянуть — мы сами по собе, а оне — сами по собе? Зачем же дружину?.. А-а, какой пустой вопрос в душу лезет… Обидели их, крепко обидели, вот они и обособляются… Кто-то дела черные вершит, а народ расхлебывает… Ну, почто не живется добром!..» сокрушались ладожане-словене, ревниво наблюдая, как трудятся варяги.

Но зазлорадствовали викинги, чуя разногласия пришельцев с хозяевами. И хотя к открытым действиям против рарогов-русичей они не прибегали, но и не упускали ни единого случая посмеяться над их усилиями: то при виде тяжелых строительных работ жестами показывали, как надо легко это делать, а то канатами возьмут да и растащат заготовленные рарогами бревна в разные стороны.

В ответ Рюрик не приказывал — просил всех молчать: боев впереди еще хватит…

…Ну а что же Гостомысл? Что же Полюда, седая умная голова? О чем думу думает Домослав?

В огромной гридне дома посадника все трое вели ярый разговор.

— Чую! Ведаю! Срам и позор! — запрокинув голову к низкому потолку, кричал Гостомысл. Меховая перегиба распахнулась на нем, лицо покрылось пятнами, серые проницательные глаза спрятались под лохматыми бровями, толстая, покрасневшая от напряжения и неестественной позы шея нависла над туго затянутым воротом льняной рубахи. — А что я мог с ним поделать! прокричал он, не меняя позы. — До сей поры никто не может показать пальцем на Вадима и трижды обвинить его в содеянном! — торжествующе проговорил он, затем опустил голову и хитро оглядел послов. — По нашей земле много чужого люда бегает и зло чинит. Разве всех поймаешь! — опять прокричал он, не дав послам слова. — Это мы думу черную имаем: Вадим — соперник, Вадим — злодей, а кто сюда приидет и укажет, что сие есть так?! — крикнул он в последний раз и затих.

Послов словно прорвало.

— Все это мы понимаем, — узрив хитрость новгородского посадника, хмуро проговорил Полгода. — Но мы сами их позвали! Сами дали им дела управительские и суд над злодеями, а кровь пролилась, и мы, яко дети малые, руками разводим, ничего сделать не можем! — перешел на крик посол, тяжело дыша: ярость требовала выхода, и он не всегда успевал подбирать нужные слова. — Хитрим, темную душу в лисью шкуру заворачиваем! Да разве так мы когда-нибудь прекратим разбой! — Полюда кинул злой взгляд на посадника и подождал, что скажет тот в ответ.

Гостомысл молчал. Он без удивления слушал своего посла и ждал, когда тот выскажет все. «Ну, глаголь-глаголь. Я послушаю. Дела вершить все одно буду по-своему», — думал он, глядя на именитого словенина.

Полюда понял, о чем про себя подумал новгородский посадник, но отступать не захотел:

— Менять пора древние обычаи! Они хороши были для тесной общины! горячо проговорил он и посмотрел на Домослава. Тот промолчал. — Теперь живем объединенным племенным союзом, большой страной, старыми порядками не обойдешься. — Полюда перевел возбужденный взор на Гостомысла.

— Вот и начните! — сердито, но явно подыгрывая самому себе, прокричал ему Гостомысл. — Придумай новый порядок и доведи его до всех людей! напевно, как гусляр-сказитель, проговорил он и при этом выразительно глянул и на второго посла.

— Начну! — сорвался опять на крик Полюда. — Но прежде я приведу тебе человека, который трижды укажет на Вадима, — неожиданно объявил он.

Гостомысл вскочил.

— Зачем тебе сие надо?! — загремел он, но тут же замолчал. Он подошел к послу, ласково заглянул ему в глаза и тихо спросил: — Ты что, хочешь дальнейшего кровопролития? Полюдушка, да ты же первый устал от него, — уже примирительно сказал Гостомысл и положил руку на плечо словенина, миролюбиво погладив его.