Роман роялиста времен революции : - Шарль-Альбер Коста-Де-Борегар

Былъ ноябрь мѣсяцъ. Фуше и Колло д'Эрбуа прибыли въ Ліонъ, чтобы исправить умѣренность Кутона.

Разстрѣливаніе и гильотина дѣйствовали слишкомъ вяло, по мнѣнію этихъ живодеровъ, имъ нужна была подстилка изъ труповъ. Они рѣшили замѣнить гильотину картечью. Картечи предстояло раздать члены жертвъ зрителямъ, созваннымъ въ Бротто.

Тамъ все было готово къ невиданному гражданскому торжеству.

Были вырыты два параллельныхъ рва, чтобы принять въ себя трупы умершихъ и умирающихъ. По окраинѣ этихъ рвовъ, во всю ихъ длину, солдаты, съ саблями въ рукахъ, стояли заборомъ, чтобы вернуть на линію стрѣльбы того, кто бы вздумалъ уйти съ нея.

Линія эта была на горизонтальной плоскости около трехъ футовъ ширины, которая и раздѣляла собою эти рвы.

Приговоренные были связаны по двое въ рядъ, такъ что первые соприкасались буквально съ пушвою, заряженною для казни.

Все еще оставалсь героями, несчастные, поставленные такимъ образомъ, грянули "Марсельезу". Имъ дали докончить первый куплетъ, но когда они подхватили припѣвъ:

   "Къ оружію, граждане!

Страшный залпъ прервалъ ихъ…

Успѣхъ однако для изобрѣтателей не оправдалъ ихъ ожиданій. Всего третья часть этихъ несчастныхъ была убита наповалъ, остальные, страшно обезображенные, обливаясь кровью, рыча отъ боли, падали въ рвы направо и налѣво.

Солдаты сейчасъ же принялись ихъ приканчивать прикладами ружей и ударами сабель. Но такъ какъ имъ приходилось впервые заниматься подобнымъ избіеніемъ, они употребили на это болѣе двухъ часовъ. Процедура эта пришлась, очевидно, по вкусу Фуше и его сообщникамъ, такъ какъ подобныя казни, все совершеиствуясь съ каждымъ разомъ, все ужаснѣе, повторялись въ теченіе нѣсколькихъ недѣль. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Быть можетъ, графиня де-Вирье была бы избавлена отъ этихъ ужасныхъ подробностей, если бы эпизодъ съ ткачами не принудилъ ее искать себѣ другого убѣжища.

Туанонъ не могла нигдѣ пріютить своихъ протеже, кромѣ только одной толстухи крестьянки, называвшейся гражданкой Баленкуръ.

Эта гражданка заподозрѣла, что мнимая кузина, которую поручили ея попеченью, — аристократка, съ снисхожденіемъ сообщала женѣ Анри всѣ самыя ужасныя извѣстія, какія получалисъ изъ Ліона.

Какую пытку переживала тогда бѣдная графиня Вирье! Тогда она жалѣла, что мужъ ея не палъ на полѣ битвѣ. Онъ бы спасся отъ этого избіенія, отъ этихъ неслыханныхъ пытокъ…

…Но къ чему еще отчаяваться?

У Анри было столько друзей въ Ліонѣ! Можетъ быть, какой-нибудь вѣрный человѣкъ въ Croix-Rousse и спасъ его отъ палачей? Вѣдь не разъ уже онъ спасался точно чудомъ. Отчего не быть ему спасеннымъ и на этотъ разъ? Для кого же существуютъ чудеса, какъ не для вѣрующихъ?

Но чудеса не повторяются для всякаго горя. Весьма скоро жена Анри переходила отъ своихъ мечтаній къ дѣйствительности. Одно слово, одна какая нибудь улыбка гражданки Баленкуръ, пытливо слѣдившей за впечатлѣніемъ своихъ словъ, заставляли быстро исчезать эти утѣшительныя галлюцинаціи.

"Наша хозяйка — разсказываетъ m-lle де Вирье, — чуть не произвела на свѣтъ въ нашей комнатѣ новаго гражданина или гражданку республикѣ. Мать моя при этомъ оказала ей не малую услугу. Съ этого времени между толстухою Баленкуръ и нами установилась нѣкоторая близость. Она пожелала даже содѣйствоватъ нашему республиканскому образованію.

"Въ то время серьезно поговаривали объ одномъ законѣ, воспрещающемъ учить грамотѣ дѣтей. По словамъ нашей хозяйки, для воспитанія французскаго гражданина было достаточно знать права человѣка, такъ точно, какъ трехцвѣтная кокарда, положенная на сердцѣ, была достаточнымъ одѣяніемъ для истыхъ республиканцевъ и республиканокъ…

"Это одѣяніе въ сущности не отличалось отъ нашего!

"У меня, напримѣръ, несмотря на холодную зиму, было только ситцевое платье, все разорванное. Никогда я такъ не зябла.

"Пища наша тоже истощилась. Часто не было даже хлѣба. Однажды, когда мою сестру повели гулять, ей на прогулкѣ какая то добрая женщина дала большой кусокъ хлѣба и дюжину маленькихъ яблокъ. Это было для насъ настоящимъ лавомствомъ и хотя Эммли не разъ получала такія подачки, нужда все увеличивалась"…

Поразительно, какъ могли дѣти m-me Вирье умирать съ голоду въ то время, когда у нея было еще около ста золотыхъ.

Но дѣло въ тохъ, что этихъ золотыхъ некуда было дѣть. Имѣть монету съ изображеніемъ тирана было преступленіемъ, достойнымъ смерти.

Но что были всѣ эти напасти, этотъ холодъ, голодъ, сравнительно съ тѣмъ отчаяніемъ, свидѣтельницею котораго пришлось быть этой хижинѣ въ Сентъ-Жерменъ-Лаваль, нѣсколько недѣлъ позже.

Нужда приковывала къ мѣсту m-me де-Вирье въ минуту, когда она получила письмо съ извѣстіемъ, что Анри живъ, что онъ въ Швейцаріи. Письмо это, написанное маркизою де-Піоланнъ, отдаленною родственницею Анри, было полно такихъ точныхъ подробностей, что ей нельзя было сомнѣваться въ счастьи.

Анри, доставленный съ плѣнными бѣжалъ изъ Ліона…

Онъ добрался до Швейцаріи… и она увидитъ его въ Лозаннѣ, у аббата де-Вирье.

Внѣ себя отъ радости, m-me де-Вирье хотѣла сейчасъ же, немедленно, ѣхать къ нему. Но какъ было это сдѣлать при той крайности, въ которой она находилась? Вдругъ она вспомнила о своемъ братѣ. Гдѣ онъ? — уже шесть мѣсяцевъ она не имѣла извѣстій о немъ.

Тѣмъ не менѣе, она рѣшила написать Дюкорне, садовнику въ Пуденасъ, освѣдомляясь о "Филиппѣ"…

"Это было имя моего дяди, — пишетъ m-lle де Вирье, — и мать подписалась въ своемъ письмѣ "Моника Прадесъ"; на это имя она дала и свой адресъ, убѣжденная, что дядя, узнавъ, что его сестра жива, догадается, что она нуждается въ его помощи.

"Садовникъ же отнесся къ этому письму, какъ къ какой-то мистификаціи, и умолчалъ о немъ.

"Тѣмъ не менѣе, черезъ нѣсколько дней, при встрѣчѣ съ своимъ бариномъ, онъ воскликнулъ: "вѣдь какіе есть, право, злые люди! Какая-то Моника Прадесъ заставляетъ меня платить четырнадцать су пошлины за свое желаніе получить отъ меня извѣстіе о Филиппѣ".

"Мой дядя взялъ письмо, — продолжаетъ m-lle де-Вирье, — и можно себѣ представить его радость при видѣ почерка его сестры, которую онъ считалъ умершею.

"Онъ сейчасъ же выслалъ намъ 800 ливровъ ассигнаціями. Это было цѣлое состояніе, а для матери — возможность попасть въ Лозаннъ.

"Она уѣхала полная надеждъ. . . .".

Сколько разъ, выражаясь словами поэта, потерпѣвшій кораблекрушеніе принималъ крыло алкіона за бѣлый парусъ.

Уѣзжая, графиня де-Вирье оставила дѣтей на попеченіе горничной Софи и вѣрной Туанонъ.

"Мы были полны надежды увидѣть отца, — пишетъ m-lle де-Вирье, — и были безконечно счастливы при мысли, что настанетъ конецъ постояннымъ слезамъ матери.

"Несмотря на нашу молодость, мы очень хорошо понимали ея горе.

"Мать наша, тоже полная надеждъ, прибыла въ Лозаннъ. Тамъ она отправилась съ аббату де-Вирье.

"Но дядя былъ одинъ.

— А Анри? — воскликнула она.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Аббатъ не отвѣчалъ.

"- А Анри? — повторила она еще разъ.

"Молчаніе дяди заставило ее понять, что не видали того, кого она надѣялась видѣть, что никто о немъ ничего не зналъ.

"Для нашей бѣдной матери эта обманутая надежда была такимъ же страданьемъ, какъ еслибы отецъ былъ убитъ на ея глазахъ послѣ того, какъ она надѣялась, что онъ спасенъ.

"- Не умираютъ съ горя, — говорила она позже. — Я помню мой пріѣздъ въ Лозаннъ"…

Между тѣмъ, какъ говорилъ аббатъ де-Вирье, не было новыхъ поводовъ отчаяваться. Въ то время жили подъ фальшивыми именами. Быть можетъ, самъ Анри разыскивалъ свою жену? Онъ могъ думать, что она скитается по Франціи, тогда какъ она была такъ близко отъ него.

Богъ, какъ послѣднюю милость, далъ несчастнымъ неизсякаемую надежду въ сердцѣ.

Разъ, что мужа ея не было въ Швейцаріи, m-me де-Вирье, въ силу слуховъ, дошедшихъ до нея въ Лозанну, надѣялась, что онъ въ Германіи, гдѣ постоянно находился виконтъ де-Вирье. 21 марта 1794 г. она написала ему въ Гейдельбергъ:

"Я жива, любезный виконтъ; но живъ ли тотъ, котораго вы любили, живъ ли мой Анри? Живъ ли онъ? Во Франціи говорятъ, что онъ въ Швейцаріи, въ Швейцаріи говорятъ, что онъ или въ Германіи, или во Франціи.

"Нѣкоторые изъ уцѣлѣвшихъ несчастныхъ говорятъ, что онъ былъ убитъ въ ихъ рядахъ при выходѣ изъ Ліона, другіе разсказываютъ, что у него была оторвана нога; есть и такіе, которые говорятъ съ таинственнымъ видомъ, что имъ извѣстна та точка на земномъ шарѣ, гдѣ онъ находится, но что они не желаютъ ее открыть.

"Однимъ словомъ, милѣйшій виконтъ, съ 9 октября, когда я видѣла его въ послѣдній разъ, я не имѣю отъ него извѣстій.

"Несмотря на ужасное состояніе, въ какое меня приводитъ эта неизвѣстность, я покойна, покойна настолько, насколько это возможно для того, кто былъ зрителемъ столькихъ преступленій и ужасовъ".