Роман роялиста времен революции : - Шарль-Альбер Коста-Де-Борегар

"Мать не могла уснуть отъ безпокойства; она сѣла во дворѣ и читала библію при свѣтѣ луны.

"Это обстоятельство чуть было не погубило насъ. Одинъ сосѣдъ замѣтилъ, что мать читаетъ и рѣшилъ, что разъ она умѣетъ читать, она, безъ сомнѣнія, аристократка. По счастью, нашъ хозяинъ успокоилъ его, что мать истая гражданка. Я думаю, что изъ милосердія одинъ солгалъ, а другой повѣрилъ, потому что мать не могла скрыть присущаго ей изящнаго вида, по которому было легко догадаться, что она была путешественница иного сорта, чѣмъ Туанонъ Трико.

"На слѣдующій день, несмотря на страшную усталость, пришлось идти дальше. На наше счастье, днемъ намъ повстрѣчался мужичекъ съ осломъ. Туанонъ подрядила его для моей сестры, которая, болѣе слабая чѣмъ я, очень изнурилась за время осады и едва тащила ноги. До этихъ поръ всѣ большіе несли ее по очереди на рукахъ, но она была слишкомъ тяжела для бѣдныхъ, измученныхъ женщинъ… Ее посадили на осла, а на другой вьюкъ положили кой-какіе пожитки, которые мы спасли и которые были для насъ настоящею обузою.

"Мы прибыли въ Дюэръ [88], тамъ мы остановились въ трактирѣ, хозяинъ котораго велѣлъ намъ отправиться къ мэру.

"Мэръ этотъ получилъ строгое предписаніе относительно ліонскихъ бѣглыхъ и, чтобы не подпасть самому подъ подозрѣніе, исполнялъ это предписаніе съ трескомъ и шумомъ. А потому онъ повелительнымъ тономъ потребовалъ отъ матери ея паспортъ, угрожая ее арестовать. Туанонъ, замѣтя ея смущеніе, не дала ей времени отвѣчать и, принявъ на себя роль представительницы всей честной компаніи, отрапортовала, что она дѣйствительно изъ Ліона, отправляется же съ своими кузинами въ Сенъ-Жерменъ-Лаваль въ Форезѣ и что никто не имѣетъ права ее задерживать. Вотъ такимъ-то образомъ мы узнали, куда лежалъ нашъ путь…". . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Всѣ эти препирательства Туанонъ казались безконечными бѣглянкамъ. Но, покуда она вела переговоры съ мэромъ, жена этого гражданина, казавшагося столь грознымъ, который въ сущности старался всячески быть полезнымъ изгнанникамъ, пробралась къ m-me Вирье и шепотомъ сказала ей нѣсколько словъ утѣшенія.

Были еще, значитъ, и въ то время люди съ сердцемъ, которые имѣли состраданіе…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Письмо Жавога Робеспьерру. — Встрѣча графини Вирье. — Имя Анри. — Прибытіе въ Сенъ-Жерменъ-Лаваль. — Жилище для торговцевъ свиньяни. — Страхи и надежды. — Приключеніе съ ткачами. — Фуше въ Ліонѣ. — Онъ совершенствуетъ гильотину. — Гражданка Баленкуръ. — Уроки цинизма. — Письмо маркизы де-Шоланкъ. — Анри быть можетъ въ Швейцаріи. — Садовникъ изъ Пудеваса. — Отъѣздъ графини въ Лозаннъ. — Она застаетъ тамъ только аббата де-Вирье. — Съ горя не умираютъ. — Письмо къ графу де-Вирье Бовуаръ. — Маленькій Айнонъ у Рюбишона. — Онъ эмигрируетъ. — Онъ прекращаетъ свое incognito. — Рюбишонъ возвращаетъ ребенка матери. — Попытки розыскать Анри. — Еще "Воспоминанія" m-lle де-Вирье. — Картина Ліона. — Эмиграція маленькихъ дѣвочекъ въ Швейцарію. — Свѣдѣнія о послѣднемъ сраженіи. — Вдовья матерія.

"Жавогъ, комиссаръ Конвента, Робеспьерру.

"Изъ главной квартиры 10 окт. 1793 г.

"Гражданинъ коллега!

"Осада Ліона, наконецъ, окончена… Мятежники, чувствуя давленіе съ одной стороны войска Республики, съ другой — цѣлаго народа, питающагося овсомъ уже 18 дней… рѣшились сдѣлать вылазку…

"Они обогнули Монъ-Доръ черезъ Сенъ-Сиръ и направились въ горы, пройдя черезъ бывшій Бажоле. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Едва они вышли изъ предмѣстья (Веза), какъ ихъ нагнали. Началась битва.

"Битва была ожесточенная. Мы потеряли массу людей, у непріятеля тоже легло триста человѣкъ.

"Остальные всѣ разбѣжались въ виноградники, въ ущелья, и въ горы.

"Нѣкоторые бросались въ Сону, кто на лошади, кто вплавь, лишь бы спастись отъ смерти. Другіе бѣгутъ въ Треву, тамъ все или убито, или разсѣяно…

"Въ числѣ нашихъ многочисленныхъ плѣнныхъ находятся нѣкоторыя замѣтныя личности, между прочимъ бывшій маркизъ де-Вирье, бывшій членъ конституціоннаго собранія…" [89].

Въ то самое время, какъ курьеръ везъ это посланіе Жавога Робеспьерру, отрядъ революціонерной арміи, который возвращался изъ Ліона, встрѣтилъ на берегахъ Линьона жену и дѣтей Анри. Во время выпивки, у крыльца трактира, въ которомъ пріютились бѣглянки, люди эти разсказывали о послѣднихъ сраженіяхъ и хвастались своими жестокостями…

Всѣ предводители возстанія были взяты… говорили, что они всѣ приговорены къ разстрѣлянію… Одинъ изъ этихъ людей, перечисляя всѣхъ выдающихся плѣнниковъ, назвалъ имя Вирье…

Вотъ какимъ образомъ до его жены дошла первая вѣсть о немъ.

Туанонъ, замѣтя, что у m-me де-Вирье подкашиваются ноги, подбѣжала къ ней и усадила ее на маленькую скамейку около дома, и въ то время, какъ побѣдители шли мимо, распѣвая "Marseillaise", она наскоро расплела волосы дѣтямъ, чтобъ быть какъ будто при дѣлѣ, и стала расчесывать ихъ…

Герои прошли мимо этихъ двухъ женщинъ, подшучивая надъ ними, но наконецъ они прошли-таки. За ними вслѣдъ пошла и графиня Вирье, продолжая свой путь въ это тяжкое время, — было некогда останавливаться для своихъ печалей!

Ночи для бѣглянокъ были ночами бивуаковъ. Они избѣгали деревень боясь, чтобы ихъ видъ или какое неосторожное слово дѣвочекъ не выдали ихъ.

Наконецъ, на четвертый день, послѣ непомѣрной усталости, печальный караванъ добрался до Сенъ-Жерменъ-Лаваль.

Туанонъ пріютила графиню Вирье съ дочерьми у своего брата, мѣстнаго кузнеца.

Надъ кузницею было два помѣщенія и доски отъ двухъ старыхъ кроватей. Все это было грязно до отвращенія, такъ какъ въ дни ярмарки добрякъ-кузнецъ помѣщалъ въ этихъ канурахъ своихъ пріятелей, торговцевъ свиньями. Но какъ ни жалокъ былъ пріютъ, предложенный этимъ добрымъ человѣкомъ путешественницамъ, онъ былъ предложенъ имъ, по крайней мѣрѣ, отъ чистаго сердца.

Когда на кузницѣ было что поѣсть, кузнецъ дѣлилъ свои куски съ дѣвочками, а m-me Вирье вознаграждала его за это уцѣлѣвшими еще нѣсколькими ассигнаціями; что касается ее, она не могла ни ѣсть, ни спать.

Возбужденіе, которое поддерживало ее духъ, также, какъ та лихорадка, которая согрѣвала ея тѣло, пропало. Напрасно силилась она забыться сномъ на своемъ ужасномъ ложѣ.

Послѣ той встрѣчи съ солдатами-революціонерами она не имѣла никакихъ вѣстей изъ Ліона. Но развѣ можно было сомнѣваться, что тамъ не мстятъ самымъ ужаснымъ образомъ? Несмотря на розсказни этихъ людей, быть можетъ, Анри въ плѣну?..

Если онъ живъ, въ рукахъ ли онъ еще побѣдителей?

Или, быть можетъ, ему, какъ Преси, который, судя по слухамъ, спасся, удалось добраться до Швейцаріи или Фореза?

Быть можетъ, онъ тутъ… Тутъ, по близости, въ какой нибудь деревнѣ… Быть можетъ, она не сегодня, завтра, его увидитъ… Онъ проберется къ ней…

Въ своихъ воспоминаніяхъ ея дочь говоритъ, что нѣсколько разъ m-me Вирье получала косвенныя увѣдомленія, которыя превращали ея надежды почти въ увѣренность…

У пути печали есть тоже свои минуты отдыха, но какъ онѣ бываютъ коротки для несчастныхъ, которые его проходятъ!

Всякій разъ, какъ какой нибудь чужестранецъ появлялся въ деревнѣ, m-me Вирье посылала Туанонъ съ разспросами къ нему, и все это были все тѣ же ужасные разсказы о разстрѣливаніи и смертной казни. Къ этимъ страданіямъ присоединялся еще и наступающій голодъ.

Хлѣбъ становился все рѣже, все отвратительнѣе, все невозможнѣе. Чтобы существовать, приходилось шить толстыя рубашки.

Наконецъ настало время ярмарки; кузнецъ просилъ m-me де-Вирье уступить "ткачамъ" двѣ кровати и половину комнаты.

Отказать, значило, заявить о своихъ аристократическихъ замашкахъ. Результатомъ явилось одно приключеніе, которое могло кончиться весьма трагично…

"Туанонъ и Софи, наша горничная, — разсказываетъ m-elle де-Вирье, — легли въ одну изъ оставшихся кроватей, въ другую легла, съ нами обѣими, наша мать. Мы, дѣти, уже спали, когда пришли наши гости. Прежде всего они обошли комнату и, увидавъ женское платье, подошли въ кровати, въ которой лежали Туанонъ съ Софи. И вотъ они уже раздвигаютъ лоскутья, замѣняющіе пологъ кровати… Но тутъ имъ и былъ конецъ. Увидавъ на кровати сидящую женщину съ угрожающимъ взглядомъ выпученныхъ огненныхъ глазъ, окруженныхъ большими бѣлками, на зеленоватомъ лицѣ, они въ ужасѣ отскочили.

"То были точно стеклянные глаза мертвеца, вырытаго изъ земли черезъ четыре дня послѣ смерти.

"Вамъ что нужно, безстыжіе?.. — раздался замогильный голосъ. Убирайтесь, и не смѣйте шелохнуться!

"Наглецы опустили пологъ и повиновались. Скоро ихъ маленькая лампочка была потушена. Утромъ они потихоньку исчезли… Туанонъ еще разъ была нашимъ провидѣніемъ".

Былъ ноябрь мѣсяцъ. Фуше и Колло д'Эрбуа прибыли въ Ліонъ, чтобы исправить умѣренность Кутона.