Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!» - Герман Романов

Но только всем давно известно, что черные вестники в одиночку, как вороны, не приходят. А на этот раз сам Григорий Орлов прискакал, да еще в растерзанном виде – на лбу кровоточивая ссадина, мундир кое-где разорван и окровавлен, взгляд дикий.

– Милорадович изменил, сукин сын. Два эскадрона сербов в одночасье к Петрушке переметнулись, подлые твари. Им в полк заслали плененных гусар с Ораниенбаумской дороги, вот они и уговорили своих переметнуться. Лишь один эскадрон, из малороссов, верен тебе, государыня, остался. Задержать попытался с ними и конногвардейцами – порубили мы их малость, с десяток, но остановить не смогли. Ушли, собаки!

Орлов спрыгнул с седла, вытер обшлагом кровь со лба. Бешено посмотрел на лакея, тот сообразил, поднес цалмейстеру полный бокал красного вина. Выпил его гвардеец залпом и снова заговорил, душимый сочившейся в голосе ненавистью.

– Обманул Петр князя Никитку Трубецкого, ложь ему впарил откровенную. А Никита тебя обманул, Като! Он войско немалое уже собрал, пока мы в Петербурге присягу чинили. Говорил же, идти на Ораниенбаум сразу надо было. А теперь Миних в Кронштадте уселся крепко, и флот ему покорен, и голштинский выродок в Гостилицах войско собирает – уже тысячи три народа собрал, и с Петергофа туда более тысячи ушло наших изменников да голштинская кавалерия с казаками. Ох! Промедлили мы напрасно…

– А мой супруг сейчас где?

– В Ораниенбаум с полусотней голштинцев отправился, Като. В осаду там сядет – с моряками и тамошним гарнизоном их более тысячи. Не знаю, но он другой стал…

– Как другой, с чего это, Гриша?

– Не верил бы, а люди глазами видели. Алексею плечо шпагой насквозь пронзил и с коня единым ударом сбросил. Братьев Федю и Вову так во дворце отметелил собственной рукой, что те, кто выжил там, чем угодно клянутся, что и смотреть на них страшно. Другой Петр стал! Лопатой своей без малого три десятка измайловцев умертвил собственной рукою, искромсал бедных в капусту. И сам первым в атаку на гвардейцев пошел, по стене дворцовой забравшись. Не верил бы, но десятки об этом говорят, что своими глазами зрели. А лопату, в кучу трупов воткнутую, уже собственными глазами видел. Может, и правда прошлой ночью…

– Да что же это, Гришенька? – не выдержала долгого молчания любовника императрица и сжала его окровавленную ладонь.

– Дух в него покойного деда, императора Петра Алексеевича, вселился, когда кровь пролилась. И дух деда другого, Карла Шведского, видать, перешел – тот рубака тоже изрядный был, первым в сечу кидался. Трость со шпагой откуда появились?! И на русском он теперь только и говорит, да на нем изрядно лаяться стал…

После слов фаворита наступило молчание – Григорий Орлов сказал то, о чем все думали, но гнали такие мысли от себя прочь. И если во всем хоть четверть правды имеется, то дело, предпринятое ими, обречено на провал…

– Не так все плохо, ваше величество, – неожиданно оборвал Орлова «генерал Салтыков», из-за кареты внезапно появившийся, – у ее величества есть намного больше возможностей уже завтра победить супруга…

Суворов ошалело уставился на явившегося господина в генеральском мундире. «Что за самозванец, почему не знаю?» – отчетливо читалось во взгляде старого генерала.

Остальных присутствующих новоявленный генерал не смутил – хорошо знали они господина Одара, а под таким именем он был известен руководителям гвардейского мятежа, хотя похвастаться давностью знакомства не мог ни один из них.

Сей знатный, чрезвычайно таинственный господин прибыл с рекомендательными письмами из Парижа и очень помог в организации мятежа, щедро ссудив заговорщиков немалыми деньгами.

Его настоящее имя знали только императрица и князь Волконский, глава русских масонов, и по его просьбе Като даровала господину Одару на время мятежа чин генерал-майора и фамилию Салтыков…

Ораниенбаум

До Ораниенбаума дошли быстро и с изрядным пополнением. Тот десяток казаков, что на дороге остались, там, где сербских гусар порешили, лошадок их переловили.

Вот в Ораниенбаум табуном громадным и пригнали, предварительно нагрузив трофеями и оружием. И лишь толпа крестьян из ближайшего селения осталась на месте: и раненых увезти, и трупы погибших захоронить, да и самим помародерствовать потихоньку из вечной крестьянской алчности – в хозяйстве все сгодится, тем более на халявку…

Над крепостными воротами и над дворцом колыхались на флагштоках императорский штандарт – черный орел на золотом поле, и флотские Андреевские флаги с косым синим крестом на белом поле.

Сейчас Ораниенбаум представлял собой нормальный укрепрайон – все, что можно, усилили окопами и срубами, все дороги и тропинки перекрыли рогатками и полевыми пушками. А тяжелые морские орудия уже практически установили на валах крепости Петерштадт. Везде возились под лучами утреннего солнца полуголые матросы – Григорий Андреевич Спиридов дело туго знал, и пахал у него гарнизон как проклятый.

В крепости пришлось делать короткую дневку: и люди, и лошади порядочно притомились. Вот только Петру пришлось вместо отдыха решать множество неотложных проблем.

В крепости оставалась рота голштинцев, прибывших из Кронштадта, и рота егерей – по тевтонской педантичности генерал Шильд, не получив прямого на то приказа, оставил их в цитадели.

Но, с другой стороны, решение было не только в голимый вред, но и во благо. Теперь сумки егерей заполнились спешно изготовленными новыми пулями – по три десятка турбинок у каждого.

Поразмыслив немного, Петр решил пойти на авантюру, наискосок перейти Гостилицкую дорогу и перехватить верстах в двадцати колонну генерала Гудовича, чтобы потом двинуться на Гостилицы объединенными силами.

И две оставшиеся в крепости легкие пушки с расчетами прихватить для усиления, и егерей с голштинской ротой артиллеристам на прикрытие поставить. А для ускорения марша повелел забрать все оставшиеся повозки и рассадить пехоту по трофейным лошадям.

Сказано – сделано. Петр начал суету и через полчаса выдохся, проклиная отсутствие Гудовича, который до этого снимал с его плеч чудовищное бремя нагрузки.

Оказалось, чтобы самому руководить войсками, нужны огромные знания – куда вести и по каким дорогам, чем кормить и где брать продовольствие, куда посылать дозоры, разработать порядок движения и прочую нужную штабную хренотень, без которой, как оказалось, и здесь армия воевать не может.

Петр малость обалдел, но впадать в прострацию не стал – резво выяснил, кто из его флигель-адъютантов хотя бы батальоном раньше командовал.

Такой быстро нашелся – подполковник Рейстер. Хоть и тевтон, но, по отзывам, знающий и опытный офицер с недавним боевым опытом. Причем воевал на нашей стороне, а не у пруссаков. Свой был немчик в доску, да и на русском языке говорил весьма прилично.