Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества - Лев Клейн

Однако у нас есть летописные свидетельства, что такие идолы у восточных славян были (те, что при христианизации «исечены», а не сожжены или сплавлены). Поэтому находки типа промежицкой заслуживают разработки и в дальнейшем.

Деревянные идолы, конечно, имелись (их Владимир и Добрыня удаляли сплавом по реке или велели «сжечь»), но, к сожалению, почти все уцелевшие от сожжения истлели. При раскопках иногда попадаются лишь мелкие фигурки. Приводя сводку зарисовок таких фигурок из языческих слоев Новгорода (раскопки Арциховского), Рыбаков (рис. 24) интерпретирует их как домашних божков, «кутных богов», изображений домового, и считает, что такие фигурки помещались в божнице в красном углу в каждом доме. Возможно, он прав, хотя по иконографии они столь невыразительны, что трудно истолковывать их уверено и определенно.

Одца из таких же деревянных фигурок (рис. 25) давно описана К. Д. Лаушкиным. Фигурка из Старой Ладоги найдена в слое Д конца IX—начала X в. Высотой в 28 см она вытесана из тиса и представляет усатого и бородатого мужчину без рук с одной ножкой по центру. На голове конусовидный головной убор, на теле выделен пояс. Лаушкин счел эту фигурку изображением Перуна.

Рис. 24. Кутные божки — деревянные резные фигурки из Новгорода (раскопки Арциховского). По книге Рыбакова (1987, рис. 83)

Аргументация (1968; 1970, 1973) крайне сомнительна: исследователь исходит из того, что Перун ассоциировался у славян со змеем (в одном позднем фольклорном источнике его обругали «змиякой»), а Змей, по убеждению исследователя, при антропоморфизации превращался в одноногих персонажей типа Бабы-Яги (которая вообще-то не одноногая, а с костяной ногой, и то «нога», а не «ноги» — ради рифмы); тис Лаушкин объявил деревом Перуна.Все это цепочка слабых гипотез. Ни с одним из известных славянских языческих богов эта якобы одноногая и безрукая фигурка не ассоциируется. По «конической шапке» и поясу («Пояс Силы»?) она очень схожа со скандинавскими фигурками Тора —см. примеры в статьях Т. А. Пушкиной и В. Я. Петрухина о фигурке из Черной Могилы (Пушкина 1984, Пушкина и Петрухин 1995), — но одноногость и безрукость с этим не вяжутся, да и шапка не коническая, а из двух усеченных конусов, соединенных узкими концами (как бы перехваченный веревочкой цилиндрический колпак). У скандинавов был однорукий Тиу, бог войны, но одноногих и безруких богов не было. Возможно, нехватка конечностей у фигурки есть просто условность, следствие грубого, упрощенного изготовления, как у фигурок из Новгорода (они все безрукие, а большинство и ног не имеет). Белецкая (2000: 78) — усматривает в лице фигурки не лицо, а личину, маску, и поэтому трактует фигурку как изображение «умруна» (дальше еще будет речь об игре в «умруна»). Но и для этого основания сомнительны: скорее всего, это просто грубо высеченное лицо, а не личина. Никакого другого лица из-за нее не проглядывает, ни в одном месте она не отделяется от головы.

Рис. 25. Тисовая фигурка из слоя конца IX-начала X вв., Старая Ладога (раскопки В. И. Равдоникаса).

По Лаушкину — изображение Перуна (основания сомнительны). Фотоархив ИИМК РАН, I, 41839 и 41840, 1997-119 и 120

Что касается «змеяки Перуна», то рассмотрим этот фольклорный источник. Это рассказ «старика рыболова», записанный П. И. Якушкиным в 1859 г. под Новгородом — у самого скита Юрьевского, известного в народе как Перюньский (так Якушкин передавал особенности произношения старика — вместо Перунский).На вопрос о каменном столбе (оказался верстовым), старик рассказал (Якушкин 1860: 118)

«Был зверь-змияка. Этот зверь-змияка жил на этом самом месте, вот где теперь скит святой стоит, Перюньский. Кажинную ночь этот зверь-змияка ходил спать в Ильмень-озеро с Волховскою коровницею. Переехал змияка жить в самый Новгород; а на ту пору и народился Володимир-князь в Киеве; тот самый Володимир-князь, что привел Руссею в веру крещенную. Сказал Володимир-князь: «Всей земле Русской — креститься». Ну и Новгороду — тожь. Новгород окрестился. Черту с Богом не жить: Новый-Город схватил змияку Перюна, да и бросил в Волхов. Черт силен: поплыл он не вниз по реке, а в гору — к Ильмень-озеру; подплыл к старому своему жилью, — да и на берег! Володимир князь вели на том месте церковь рубить, а дьявола опять в воду. Срубили церковь: Перюну и ходу нет! От того эта церковь называется Перюньскою; да и скит тоже Перюнской... Да на то и столб поставлен: место, где, значит, Перюн из Волхова выскочил...».

М. А. Васильев (19996: 311), проведя дотошный анализ, показал, что это вторичный источник: ведь предание, рассказанное стариком-рыболовом, в основных сюжетных линиях (сплав вверх по реке, Перун в виде животного и проч.) повторяет «Повесть о Словене и Русе», списки которой послужили основой для пересказов. Правда, в народном изложении логики больше: вверх против течения плывет не мертвое тело, а сам Перюн. Крокодил же и вовсе народу незнаком. Литературный бесовской крокодил «Повести» и превратился в фольклорного «змеяку». Значит, с исконным образом Перуна у этого змея прямой связи нет.

Таким образом, вполне достоверным и отчетливым древнеславянским изображением Перуна археология пока не располагает, хотя, судя по письменным источникам, такие изображения, несомненно, должны были существовать.

Как глубоко в прошлое уходит традиция изготовления скульптурных изображений богов у славян, трудно сказать. Фигурка из славянского поселения Альтфризак по радиоуглеродным данным относится ко второй половине VI в. Винокур и Забашта (1989) подключают к изображениям времени Киевской Руси фигуры двух предшествующих тысячелетий, объединяя их в одну традицию. По мнению польского археолога-слависта Ст. Росика (Rosik 2000: 160—161), этому противоречит тот факт, что в праславянском языке не было термина для обозначения статуи, изваяния. Поэтому он считает, что перед периодом Переселения народов у славян изваяний не было и образы богов приурочивались к культовым столбам. Он присоединяется к мнению Ст. Урбаньчика (Urbanczyk 1991: 121, 160), который, подобно Ловмяньскому, уже давно полагает, что культ богов долго был у славян бесфигурным и лишь под чужим влиянием появились изваяния (возможно, при освоении новых территорий с традицией изваяний).

3. ГЛАВНЫЙ ИЗ БОГОВ

Атрибуты Перуна

У восточных славян наиболее сохранившимися остатки культа Перуна предстают в Белоруссии. Хорошо зафиксированы современные (второй половины XX в.) наблюдения в Вороновском районе Гродненской области, на стыке с Литвой (Судник 1979). В деревне Пеляса и соседних с ней терминология грозы такова (авторскую фонетическую транскрипцию транслитерирую в стандартную белорусскую): «блюкавща» «молния», «грымот(ы)» «гром», «пярун» «удар молнии», и мифический персонаж — тоже Пярун. Орудия Перуна — каменые топоры и стрелки. По поверьям, они при ударе молнии уходят глубоко в землю, а через некоторое время выходят на поверхность. Как уже отмечалось в начале книги, обычно это оказываются неолитические кремневые наконечники стрел и каменные боевые топоры. «Перуновыя камеш» или на местном диалекте «скалю» (займете, с литовского) обнаруживаются на полях нередко. «Пярун скалкай у камянь юня; поуныя паля скалкау, эта Пярун настраляушы, эта з яго стрэлау». Особенным почитанием пользуются камни с природным отверстием — «скалю з дзюркай — казал1 ат таго, што Пярун у руках патрымау (подержал), Пяруновыя камеш — дзюрачю як ямачю на jix». Таким камням приписывалась магическая сила — с их помощью можно обнаруживать чёрта в вихре, они служат оберегами скота от сглаза или от ведьмы. Погибший от удара молнии человек — блаженный, ибо взят Перуном: им «заб1ты чолавек шчасл1вы, бог яго rpaxi прасщу — ен ужо ня устане на суд» (имеется в виду: в Судный день).

Вера в могущество Перуна и в кару за его неуважение отражена в быличке, записанной в 1975 г. от 80-летнего жителя дер. Лелюши Доминика Ракутиса. Он рассказывал о временах крепостного права. Когда барин по имени Норкун гнал баб на барщину в поле, надвинулась большая туча. Надменный барин крикнул богу: «Ты Перун, я Норкун», — и выстрелил в нее из ружья. Тотчас грянули гром и молния и его конь был убит. Барин очень испугался, прекратил бить своих крепостных плетью и учредил праздник Перуна (Судник 1979: 230).

Похоже, что это местное этиологическое объяснение какого- то праздника, о котором было известно, что его совершали в честь Перуна. Праздник этот явно был весной или летом (в период гроз).

Перун выступает как грозный бог, который гоняет чертей: «чарта Пярун страну; як Пярун стрэлщь, то ета чорт схавауся (чёрт спрятался); дрэннага (плохого) бье Пярун».

Конечно, христианизация сильно ослабила этот культ и наложила на него свой отпечаток. Облик Перуна уже не столь ясен для крестьян, Перун уже не мыслится богом, он стал более похож на злую силу, на чёрта. На вопрос о том, кто такой Перун, отвечают: «Пярун... хто ж яго ведая, пэуна чорт таю» (наверное, чёрт такой). О гибели лихого человека говорят: «ен с Пяруном жыу, чорт яго i 3a6iý».