Закон и честь - Максим Шторм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эффектная девушка с внешностью принцессы привлекала многих желающих вкусить запретный плод. Вот только она сама с трудом могла себя заставить позволить к себе прикоснуться. Выйти на панель Генриетту заставили определённые обстоятельства, но она никак не могла привыкнуть к своей новой роли в этом проклятом жутком мире, где девушки вроде неё вынуждены торговать своим телом, лишь бы только… Она, вздрогнув, торопливо прогнала прочь настырно вползающие в голову мысли. Она даже не хотела думать об этом. НЕ думать и не вспоминать. Воспитанной в приличной семье, в достатке и атмосфере тёплых родственных отношений, Генриетте претила её нынешняя жизнь. Ха, жизнь! Это не жизнь, с горечью говорила она себе. Это жалкое подобие жизни. А она сама из порядочной и воспитанной девушки превратилась в презираемую сама собой продажную девку. Да ещё в неимоверно тупую и бездарную, не способную даже как следуют прокормить себя!
Сутенёром Генриетты был Большой Вилли — здоровенный и злобный малый, который плевать хотел на её душевные терзания и проблемы с нравственностью. Он то и не поколотил её до сих пор лишь потому, что был далеко не глуп и понимал, что негоже бить курочку, способную нести золотые яйца. Рано или поздно Генриетта «созреет» и тогда денежка потечёт рекой. Так зачем же портить эту смазливую мордашку, ради которой клиенты будут готовы платить полновесными фунтами? Вот и получалось, что Генриетта зачастую склонялась одна одинёшенька по улицам центральных кварталов города. А одинокая беззащитная девушка привлекает людей разного сорта. У Генриетты никогда не было проблем с представителями городского дна или товарками — репутация у Большого Вилли была не меньше чем он сам и бежала впереди него. Никто не посмел бы и пальцем тронуть собственность Вилли, без согласия на то самой девушки. Другое дело — некоторые клиенты. В тех редких случаях, когда Генриетта, доведённая до отчаяния, соглашалась на интимные предложения, далеко не всё складывалось хорошо и гладко.
Неоднократно она шла на попятную в самый последний момент, когда распалённый страстью и желанием клиент был уже, что называется, готов. За что частенько ходила с ссадинами и синяками, тратя последние гроши на косметику, чтобы замазать следы побоев. Она старалась. Честно старалась. И делала вроде всё правильно. Зазывающе улыбалась, соблазнительно надувала губки, мурлыкала бархатистым голоском пошлые словечки, но обычно этим всё и заканчивалось. Максимум, что она могла заставить себя сделать, так это помочь клиенту руками. Некоторые соглашались и на такой облегчённый вариант, остальные (а их было большинство) оскорбляли её последними словами и пускали в ход кулаки. За последний месяц девушка выплакала столько слёз, что, казалось, её глаза давно должны были пересохнуть как пустыня Тархида. Но нет, всякий новый раз, получив взбучку, она убегала, пряталась в каком-нибудь закутке и рыдала. Рыдала так сильно, что потом у неё начинала болеть голова и першить в горле.
Генриетта Барлоу, вероятно, была самой никудышной проституткой города. И, вероятно, самой красивой. На неё постоянно клевали. На неё засматривались и днём, и ночью. И взгляды эти были самыми разыми, в зависимости от времени суток, от восторженных до похабных. Конечно, девушка такой красоты и воспитания не должна была заниматься этим ремеслом, но порой жизненные обстоятельства бывают гораздо сильнее…
Пройдя ещё несколько шагов, Генриетта остановилась у пекарни. Ещё издалека она почувствовала потрясающий аромат свежевыпеченного хлеба. Пекарня работал круглосуточно, чтобы начать отправку первых партий хлеба с самого раннего утра. Запах выпечки игриво щекотал ноздри, ввинчивался в нос и сводил с ума, дразня вкусовые железы. Девушка непроизвольно пошарила в карманах кофточки, в надежде, что отыщет хоть завалящуюся монетку. Но последние деньги она потратила ещё позавчера и с тех пор сидела на мели. В сумочку она заглядывать не стала. За исключением нехитрых женских вещичек в ней ничего не было, ни единого пенни.
Генриетта стояла перед калиткой, ведущей во внутренний дворик изобилующей соблазнительными запахами пекарни, и никак не могла себя заставить идти дальше. Она знала, что если в ближайший час ничего не поест, то просто-напросто упадёт на холодные, безразличные к её мучениям камни тротуара. Голод терзал её желудок и туманил голову. Ну что ж, Генриетта решительно сжала кулачки, этой ночью ей придётся отработать по полной программе. Сейчас ей казалось, что ради куска хлеба она готова на что угодно, готова выполнить любой каприз самого прихотливого клиента. Если бы только эта решимость не испарилась, когда настанет пора преступить от слов к делу!
Отринув последние сомнения, Генриетта толкнула незапертую калитку и пошла по хрустящей мелким гравием дорожке к приземистому двухэтажному зданию пекарни, из открытых окон которой выбивался свет и восхитительные ароматы свежей выпечки. Тут же, на подъездной площадки стояли три грузовых кареты, предназначенные для развоза хлеба по магазинам. Но девушка знала, что купить хлеб можно и прямо здесь. Стоит только подойти вон к тому окошку с широким лотком вместо подоконника и… И попробовать договориться. Осталось только надеется, что продавцом окажется мужчина.
На полпути к заветному строению её перехватил бдительный сторож — средних лет грузный мужик в холщовой куртке и брезентовой широкополой шляпе. Он вырос словно из-под земли, вынырнув из ночного сумрака и остановив девушку недвусмысленным жестом.
— Эй, дамочка, стоп-стоп, куда это вы намылились? — он замахал перед носом Генриетты руками. — Это частная территория, и посторонним вход воспрещён!
— Я… Я хотела всего лишь купить хлеба, — испуганно пролепетала Генриетта.
Сторож, сдвинув шляпу, озадачено почесал затылок:
— Купить хлеба? Среди ночи? Дождитесь утра и занимайте очередь! Мы не продаём выпечку до семи часов.
— Но… Но я бы хотела сейчас. Понимаете, мне очень нужно, — голос девушки совсем сник. — Я уже давно ничего не ела. Пропустите меня, пожалуйста!
Однако сторож был неуступчив:
— Нет-нет, и не думайте. Мы ни для кого не делаем исключений. И вообще, что это значит — давно ничего не ела? Вы… Хм, ты что — бродяжка какая, а?
Несговорчивый поборник неприкосновенности частной собственности достал из внутреннего кармана куртки закрытый колпаком из толстого стекла алхимический фонарик и, щёлкнув переключателем, направил яркий жёлтый луч прямо в лицо зажмурившейся девушки.
— Да нет, на бродяжку ты вроде не похожа, — недоумённо констатировал сторож, с немалым удивлением разглядывая золотые вьющиеся локоны, глубокое
