Проект «Пламя» - Юрий Козловский

Старший сын Пантелея, Никита, взметнулся со своего места и, мгновенно оказавшись около Карла, неуловимо быстрым движением снизу вверх раскрытыми ладонями нанес звонкие удары по его ушам. У Карла все поплыло перед глазами, и он не смог вовремя нанести ответный удар. Впрочем, очухавшись через две минуты, он тоже не смог его нанести. Все это время бандиты с любопытством смотрели на него, будто ожидая, что он будет делать дальше.

Придя в себя, Карл прикрыл себя полем ментальной защиты и со всей мощью, на которую был способен, атаковал подлых обманщиков. Но импульс, который должен был по крайней мере оглушить их, не причинил бандитам никакого вреда. Четверо остались стоять, насмешливо скалясь, а Никита снова подступил к Вайсману и принялся избивать его, как умеют это делать, перенимая друг у друга опыт, заключенные и тюремщики.

Никита наносил удары по самым болезненным точкам, артистически распаляя себя выкриками:

— Ты кого опустить хотел, падаль фашистская? Да таких, как ты, я на фронте, в штрафной роте, живьем ел, ты понял или нет, немчура поганая?

Разумеется, Никита врал как сивый мерин, потому что ни в каких штрафных ротах он не был, фронта не нюхал, а всю войну они с отцом вполне комфортно провели в уральском лагере. Они, воры, не бедствовали даже в самое трудное время, когда другие заключенные сотнями умирали от голода. Но на потерявшего от неожиданности способность здраво соображать банкира все это произвело определенное впечатление.

Карла Вайсмана не били ни разу в жизни. Даже в далеком детстве, не пройдя еще обучения, в случае опасности маленький Карл чисто инстинктивно пользовался врожденными способностями, и нападающие с дикими воплями бежали от него. Но сейчас он не смог воспользоваться ни ментальной силой, ни боевой подготовкой. Тайные методики из самых разных систем рукопашного боя в этой ситуации оказались бессильны против подлых уголовных приемов.

Вдоволь натешившись, Никита ловко застегнул на запястьях Карла наручники и швырнул его на стул. Избитый банкир с трудом соображал и даже не помышлял о сопротивлении. Пантелей подставил свой стул поближе к нему и спросил ласково:

— А теперь расскажи нам, друг любезный, какие миллиарды ты контролируешь?

6

Через десять минут после взлета самолет сначала погрузился в серое марево облаков, а еще через некоторое время вырвался из них в солнечное сияние. Жуковский немало летал за свою жизнь, но зрелище залитых ослепительным светом облаков внизу, под ногами, всегда приковывало его внимание. Вдоволь насмотревшись на них, похожих на огромные снежные холмы, Сергей повернулся к Бойцову и сказал:

— Ну все, хватит дуться! Я понимаю твою обиду, но не моя это тайна, пойми. Не моя! Да тебе и самому лучше никогда ее не узнать, поверь. А дел и без того хватит на всех.

Степан, уже полвека возглавлявший разведку, боевую группу и вообще все, что можно было назвать силовым блоком ордена миссионеров, и в самом деле чувствовал легкую обиду за то, что Сергей, бывший по сравнению с ним неоперенным птенцом, скрывал от него содержание разговора с главой китайской Семьи. И именно поэтому показать это было ниже его достоинства.

— Что ты себе придумал! — стараясь говорить спокойно и легко, ответил Степан. — Я отлично понимаю…

Там, где только что стояло кресло, на котором сидел Бойцов, и дальше, где продолжался салон самолета, возникла непроницаемая чернота, прореженная светлыми искрами. Это было как в кино при смене кадров, когда мгновенно меняется изображение. Исчезли все звуки — голос Степана и гудение моторов самолета. Сергей машинально моргнул несколько раз, пытаясь разогнать пятна в глазах, оставшиеся после ярких светильников салона, но чернота от этого стала еще гуще, а искры — ярче. Он обернулся назад — чернота окружала со всех сторон.

Откуда-то пришло понимание, что окружающая бездна — это космическое пространство, искры — звезды, а самая яркая звезда — Солнце, только с огромного расстояния.

Когда глаза полностью привыкли к темноте, то кроме неподвижно висящих звезд он увидел еще множество светящихся точек, но уже движущихся. Одни пролетали мимо него на огромной скорости, другие еле ползли, медленно сокращая расстояние до ближайших звезд, служивших ориентиром. Потом, повернувшись в другую сторону, он рассмотрел ближайшее к себе небесное тело и понял, что движется параллельным с ним курсом. Сам или точка обзора, сказать было трудно, потому что себя он не ощущал и, «поворачиваясь» в разные стороны, не чувствовал собственной шеи. Просто перед ним возникала другая картина.

Объект, привлекший его внимание, оказался гигантской каменной глыбой. Судя по ослепительно белому цвету, поверхность объекта была покрыта слоем замерзших газов. Увидев глыбу, он почувствовал в ней что-то зловещее, несущее хаос и разрушение. Но тут же пришло чувство облегчения.

Вызвано оно было вынырнувшим из тьмы хищным сигарообразным силуэтом, почти черным, едва различимым на фоне космической тьмы. Его размер был несравним с размером глыбы, и Сергею показалось, что это торпеда, выпущенная навстречу огромному, несущему смертоносное оружие кораблю. Это сравнение оказалось недалеко от истины. «Торпеда» стремительно сблизилась с космической глыбой и, не снижая скорости, врезалась в нее. При ударе сдвинулась перегородка, отделяющая отсек с божественным огнем от резервуара с жидким кислородом, и через долю секунды всепожирающее пламя не оставило следа от материи, из которой состояла глыба, превратив ее в световую вспышку, совсем незаметную на фоне огромной Солнечной системы.

Перед глазами снова был салон самолета и Степан, продолжающий фразу:

— Я отлично понимаю, что…

Большой зал полусферической формы, в центре которого возвышался каменный постамент с ведущими на него ступенями. На постаменте стояло похожее на трон каменное кресло. Повернувшись и при этом снова не чувствуя своего тела, он увидел, что вся поверхность купола покрыта искусно высеченными или нанесенными каким-то другим способом рельефными изображениями. Тут были люди с прекрасными, одухотворенными лицами, одетые в непривычные одежды, мужчины и женщины. Было что-то, напоминающее карту звездного неба, и выступающее из стены полушарие, которое при взгляде на него начало вращаться, и он понял, что это каменный глобус, только с несколько непривычными очертаниями материков и морей.

Постепенно взгляд освоился с множеством изображений и они перестали казаться хаотическими, выстраиваясь в четкую систему. Не то чтобы на него снизошло озарение, нет, просто становилось предельно ясно, о чем они говорят и что предписывают, если рассматривать их в определенной последовательности. Кроме того, каждая мельчайшая деталь барельефов, каждый маленький штришок был знаком древнего языка. Таким образом, в совокупности настенных изображений было скрыто огромное количество информации, целая энциклопедия древних знаний.