Молодость века - Николай Равич

— Обыкновенным способом, — отвечал я. — Ваши купцы зайдут в Управление Внешторга, заключат договор и в определенные сроки получат товар или его доставят им на границу…

— Поразительно… — сказал он. — Вы не представляете себе, что это значит. Ведь товары из Кабула в Герат караванами идут тридцать пять дней, а от вашей границы они придут через пять дней, не говоря уже о ценах…

Я был тронут, когда в местных газетах мне была объявлена благодарность от имени ЦК КПТ за организацию экономической выставки и отмечено ее большое значение.

НАЗНАЧЕНИЕ В АФГАНИСТАН

18 марта 1921 года я вошел в состав временно образованной в Ташкенте «чрезвычайной тройки». Кроме меня, в эту тройку входили Ф. Цируль (имя которого носит один из клубов Москвы), начальник милиции города и командующий Сыр-Дарьинским военным округом, известный участник гражданской войны, уже тогда дважды награжденный орденом Красного Знамени Л. Гордон. По должности на всех заседаниях присутствовал председатель Ташчека Ф. Вихорев.

Следует сказать о каждом из них несколько слов. Фриц Янович Цируль был человек высокого роста, полный, в очках, с бородкой и усами. Какое-то особенно серьезное выражение было свойственно его серым немигающим глазам. Аккуратно одетый, представительный и спокойный, он всем своим внешним видом как бы олицетворял непоколебимость власти. Цируль был очень характерной фигурой для всей многочисленной категории латышей-коммунистов, которые в первые годы Советской власти работали на самых опасных и ответственных постах. Он с большим уважением относился к науке и интеллигенции. Я помню, когда некоторые не в меру ретивые товарищи в те довольно беспокойные дни предложили произвести всеобщее переселение непролетарских элементов из центра города на его окраины, Цируль, страшно рассердившись, сказал с характерным для него акцентом:

— Это есть глупый вытумка и польше ничего. Как можно переселить профессор или какой-нибудь ученый? Он толшен шить спокойно и учить пролетариат. Мы толшны запотиться о культура фо фсех отношениях…

Теперь это ясно каждому, но в те годы находилось немало людей, которые были сторонниками крайних мер, даже когда они не вызывались необходимостью.

Население любило Фрица Яновича за его доступность, справедливое отношение к людям и честность.

Лев Михайлович Гордон, кавалер двух орденов Красного Знамени, отличный кавалерист и на редкость красивый мужчина, был одним из офицеров[8] примкнувших сразу после Октября к большевикам. Человек умный, хороший организатор и талантливый командир, он даже бывалых людей удивлял своей сумасшедшей храбростью. Однако Гордон не всегда мог сдержать свой темперамент.

Однажды, наблюдая в цирке скачку наездников через препятствия, он приказал привести своего коня и, к восторгу зрителей, сам взял все барьеры подряд. Случалось, что въехав по лестнице на первую площадку гостиницы, он кричал: «Ординарец, прими коня!» — и потом спокойно направлялся к себе в номер. Товарищ он был замечательный и пользовался большой популярностью среди командиров и бойцов.

Ф. Вихорев, председатель Ташчека, был грузный, высокий человек, в очках, редкой душевной доброты. Присутствуя как-то при допросе арестованного им контрреволюционера, я не мог сдержать смеха, чем вызвал его удивление.

Задав арестованному несколько вопросов и перелистав его дело, Вихорев глянул на него поверх очков и сказал с сокрушением:

— Как же ты, брат, оказался таким подлецом?..

Наша «тройка» работала очень слаженно, и мы навсегда остались в самых дружеских отношениях.

Через несколько дней, при пожаре в гостинице «Регина», где мы жили, я потерял близкого мне человека и пережил большое личное горе. Мое душевное состояние было очень тяжелое. Мне никого не хотелось видеть. Кроме одного товарища, который иногда посещал меня по поручению ЦК КПТ, ко мне никто не заходил. Однако вскоре меня вызвали в ЦК Коммунистической партии Туркестана, и секретарь ЦК В. М. Познер сообщил мне, что, по согласованию с Москвой, я назначен генеральным консулом в Афганистан, в город Герат. Подробные указания мне даст Д. Ю. Гопнер.

Приготовления к отъезду были короткими. Получив патент и нанеся визит афганскому генеральному консулу в Ташкенте, я собирался вместе с поступившим в мое распоряжение молодым комсомольцем, а ныне почтенным, седовласым полковником А. Х. Баратовым, выехать в крепость Кушку.

Хорошо помню унылый вечер в номере ташкентской гостиницы, где я сидел, вспоминая подробности недавней катастрофы. За окном шелестела свежая листва только что распустившихся деревьев, журчала в арыках вода, раздавались веселые молодые голоса. Иногда притаившаяся под самым окном пара выдавала свое присутствие шепотом или звуком поцелуя. Но мне не хотелось видеть людей, и я продолжал сидеть в темной комнате у окна. Я был предупрежден насчет опасности моей поездки. Но предупреждения эти меня нисколько не беспокоили. Неожиданно раздался стук в дверь. Она открылась, и вошел Лев Вениаминович Никулин. В те времена он был сравнительно молодым человеком, а вовсе не старым, почтенным писателем. Но за глаза его называли ласково «старушка», потому что говорил он медленно и, говоря, иногда жевал губами. Теперь «старуха» стояла передо мной и смотрела на меня с сочувствием и грустью. Никулина я знал с ранних лет моей юности, но последний раз видел в 1919 году, перед эвакуацией нашими войсками Киева, откуда он уехал в Москву, а затем в Петроград, на Балтийский флот. В Киеве он носил штатское платье и имел по тем временам довольно элегантный вид. Теперь же был в шлеме и в форменном армейском костюме. После ряда взаимных расспросов он мне сообщил, что прибыл с Ф. Ф. Раскольниковым, который назначен полпредом в Афганистан вместо Я. З. Сурица.

Ф. Ф. РАСКОЛЬНИКОВ И Л. М. РЕЙСНЕР

Не было ни одного матроса, красноармейца или партийного работника, который бы не слышал о Раскольникове. Раскольников был председателем Кронштадтского комитета большевиков; он поднял Кронштадт вместе с Дыбенко, Коллонтай и Рошалем. Раскольников сражался против англичан на Балтике, когда началась интервенция, был взят в плен и выменен на 17 английских офицеров. Раскольников был связным у Ленина, когда Владимир Ильич скрывался в Разливе, по указанию Ленина руководил потоплением Черноморского флота в Новороссийске и с отрядом матросов пробился оттуда через Ставрополь — Царицын — Котельниково на Москву. Он был организатором Волжской военной флотилии, которая прославилась в боях с белыми, взял с ней у англичан персидский порт Энзели. Затем Раскольников командовал Балтийским флотом и ушел с флота вследствие ссоры с Зиновьевым. Кронштадтский мятеж произошел, когда его на флоте уже не было.

Поезд Раскольникова стоял недалеко от станции и был окружен вооруженными матросами. Большинство из них были в дореволюционное время боцманами. Это были могучие люди огромного роста; у многих на шее висела дудка, а в ухе поблескивала серьга. Люди бывалые, серьезные, они любили порядок и знали службу. Весь сопровождающий Раскольникова персонал, за исключением Никулина, состоял из морских штабных офицеров. Это были командир линкора «Воля» Владимир Андреевич Кукель, который потопил Черноморский флот, выкинув сигнал «Погибаю, но не сдаюсь», капитан 1 ранга Сергей Андреевич Кукель, капитан Синицын, Семен Лепетенко, Михаил Калинин и другие. Все они были уже награждены орденами Красного Знамени, прославлены в боях и сохранили тот стиль вежливого и спокойного обращения, который был принят среди морских офицеров. К тому же они прекрасно знали английский язык.

Сам Раскольников был очень красив и в этом смысле составлял удивительную пару со своей женой Ларисой Михайловной Рейснер, выдающийся ум и красота которой поражали каждого встречавшегося с ней человека. Федор Федорович был человек высокого роста, с голубыми глазами, тонкими чертами лица, которому нежный румянец придавал юношескую свежесть, и редкими по форме, я бы даже сказал по изяществу, руками. Говорил он тихо, но, увлекаясь, начинал возвышать голос, и тогда его глаза загорались, румянец заливал щеки, и становилось понятно, почему этот человек мог повести за собой тысячи людей. Он был подлинным фанатиком революции и никогда не признавал никаких компромиссов. И в то же время какая-то истеричность и неуравновешенность чувствовались в нем. Бывали случаи, когда он впадал в ярость. Тогда самые бывалые моряки бледнели и, зная его нрав, старались не попадаться ему на глаза. Лариса Михайловна Рейснер была молодая женщина, крупного, но удивительно пропорционального, я бы сказал, сильного телосложения, с большими серыми глазами, копной светлых волос и обаятельной улыбкой. К тому же у нее был чарующий, мягкий голос. Отец ее, автор проекта первой советской конституции профессор Михаил Андреевич Рейснер, был начальником политотдела Балтийского флота. Брат, Игорь Михайлович Рейснер, впоследствии профессор, был тогда первым секретарем полпредства в Афганистане и уже в те годы считался выдающимся знатоком Афганистана и Индии.