Молодость века - Николай Равич

Неожиданно я спросил его по-французски, кто он такой и куда едет.

Бедри-бей от удивления открыл рот.

— О, вы очень хорошо говорите по-французски…

— Относительно…

Выяснилось, что Бедри-бей возвращается в Кабул, к Джемаль-паше, в то время генерал-инспектору афганской армии. Немного погодя он сообщил, что при султане Вахидеддине был начальником полиции в Константинополе.

После поражения Турции в первой мировой войне младотурецкий режим рухнул, как подрубленное дерево. Теперь отдельные листья этого дерева носились по миру. «Великая тройка» — Талаат-паша, Джемаль-паша и Энвер-паша — бежали в разные стороны. Талаат — в Берлин, Джемаль уехал в Афганистан, а Энвер просил Советское правительство предоставить ему убежище. Отблагодарил же он его за это тем, что впоследствии поднял контрреволюционное восстание в Бухаре.

То, что рассказывал Бедри-бей, не представляло никакого интереса. Он был, как говорят на Востоке, «человеком, пользующимся чужим жилищем». Но зато он мог быть источником информации для других. Поэтому, как только освободились места в другом купе, мы перешли туда.

Впоследствии в Афганистане я слышал, что Бедри-бея однажды нашли в Кабуле мертвым. Кто-то убил его, заподозрив в нем английского шпиона.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

В ТУРКЕСТАНЕ

ТАШКЕНТ

Ташкент нас поразил. До этого я никогда не был на Востоке. Теперь трудно себе представить, каким Ташкент был сорок лет назад.

Как только вы переходили по мостику из русской части в так называемый Старый город, перед вами открывался необычайный мир.

Узкие улицы скрывали за глинобитными стенами затейливые дома, окруженные садами, в которых звонко журчала арычная вода. Все женщины ходили в длинной одежде, с закрытыми чадрой лицами. Попадалось множество стариков в чалмах и самых затейливых халатах. С утра и до вечера гудела человеческая толпа на базаре Старого города и звенели цепями вьючные лошади.

После голодного Харькова и еще более голодной Москвы обилие всякой еды производило удивительное впечатление. На каждом шагу шипели шашлыки на жаровнях, везде пекли лепешки, из огромных котлов продавался плов. Пряные запахи восточных блюд неудержимо тянули прохожего в чайхану, где, сидя на корточках, пили чай и ели бухарцы, узбеки, туркмены, киргизы, таджики. Множество лавок торговало всем чем угодно. Вы могли увидеть головки сахару в синей бумаге, пачки чаю в фирменной упаковке — «Высоцкий и сыновья», морозовское полотно «шесть нулей», расписные чайники Кузнецова и кальян со всеми приспособлениями для курения. Пронзительно визжали трубы около большой мечети при входе в Старый город. Среди пестрой толпы выделялись приезжие из русских городов — худые, бледные, одетые в военную форму, ошеломленные этим изобилием фруктов, мяса, хлеба. Люди покупали, продавали, меняли, ругались, кричали и толкали друг друга.

После первой прогулки по этому базару я вернулся в гостиницу, раздумывая над тем, что мостик, разделявший две части города — новую, где все было национализировано, а торговля шла по карточкам, и старую, где можно было купить все что угодно, фактически соединял два разных мира. Между прочим, тогда были и два разных исполкома — Нового и Старого города.

Туркестан с только что присоединившимися к нему Бухарской Народной Республикой и бывшим Хивинским ханством глубоко вклинивался в Среднюю Азию и граничил с Афганистаном, Северо-Западным Китаем и Персией. На его территории жило много народностей, и сложной жизнью этого огромного края руководило несколько высших организаций.

Помимо ЦК КПТ, ТуркЦИКа, и ТуркСНК, были еще Турккомиссия ВЦИКа, Реввоенсовет Туркфронта и представительство Наркоминдела. Уполномоченным Наркоминдела в Средней Азии был Д. Ю. Гопнер.

Тогда все на Среднем и Ближнем Востоке находилось в движении. Образовался независимый Афганистан, в Персии старая династия доживала последние дни, рухнули Бухарский эмират и Хивинское ханство. Синцзян и Кашгар фактически управлялись самостоятельно, не завися от Центрального Китая. Туда бежали остатки белогвардейских армий Дутова и Бакича.

Новое боролось со старым. Но тогда, сорок лет назад, это все-таки был еще Восток, с его в течение многих веков создавшимися формами управления, традициями, религиозным фанатизмом. И старое то переплеталось с новым, то сталкивалось с ним, ежедневно создавая неожиданности в форме сложных комбинаций.

Чтобы во всем этом разобраться и уметь принять нужное решение, иногда немедленное по ходу событий, помимо ума, нужно было обладать сильной волей и большой работоспособностью.

Д. Ю. Гопнер обладал этими качествами в полной мере.

Так как у меня было несколько обязанностей, то в один из первых дней по приезде я после того, как секретарь ЦК КПТ В. М. Познер позвонил Гопнеру, отправился к нему.

Гопнер — человек среднего роста, скромно одетый, с удивительно умными глазами, как бы освещавшими его бледное лицо, производил обаятельное впечатление. Он познакомил меня со своими помощниками и попросил приехать на следующий день в два часа.

В. В. КУЙБЫШЕВ

Но на следующий день я был приглашен на одно заседание под председательством руководителя ТуркЧека Я. Петерса, на котором присутствовали председатель Ташкентской чека Д. Вихорев, командующий войсками округа Л. Гордон и начальник милиции города Ташкента Ф. Цируль.

Приехав к Гопнеру на час позже, я застал у него в кабинете крупного человека, с серыми глазами, большим покатым лбом и зачесанными назад волосами. Он был в гимнастерке, подпоясанной армейским ремнем, и брюках, заправленных в сапоги.

Посетитель, по-видимому, собирался уходить. Я услышал конец его фразы:

— Так вот… Уезжаю я из Бухары в Москву с чувством беспокойства…

Тут он оглянулся на меня и нахмурился.

Гопнер улыбнулся:

— Ничего, ничего, продолжайте, этот товарищ будет У нас работать по Афганистану, познакомьтесь!

Человек с серыми глазами повернул ко мне широкое лицо и протянул руку:

— Куйбышев, — назвался он и продолжал: — Дело заключается в том, что большинство постов занято младобухарцами, которые никогда не думали о ломке старого государственного аппарата, о ликвидации ханского землевладения и феодальных пережитков, а представляли себе революцию как некое парламентарное ограничение власти эмира. Они и неспособны на радикальные революционные действия. А раз так, то реакционное духовенство, беки, купечество, остатки старого чиновничьего аппарата используют это при первом удобном случае. К тому же эмир бежал за границу, захватив с собой значительные ценности, и, вероятно, мечтает снова вернуться на престол…

Гопнер помолчал, потом тихо сказал:

— Все это совершенно верно. Но верно также и то, что в условиях Бухары провести коренные социальные преобразования в несколько месяцев невозможно…

Куйбышев, как бы соглашаясь, кивнул головой.

— Следовательно, именно там нужна величайшая бдительность…

Неожиданно он улыбнулся и стал удивительно похож на своего брата. Но он был гораздо крупнее Николая, и главное, чем была привлекательна его внешность, — это огромный, покатый лоб мыслителя…

— Кстати, — сказал я, — в Москве перед отъездом я видел вашего брата. Не знаю, застанете ли вы его, он должен был уехать на Кавказский фронт.

— Так вы видели Николая? — спросил, оживляясь, Куйбышев. — Как же он себя чувствует?

Я коротко рассказал ему о нашей встрече. После этого Куйбышев стал прощаться.

Подавая ему руку, Гопнер с грустью сказал:

— Здесь, в Туркестане, нам будет вас не хватать.

На меня Куйбышев произвел тогда впечатление человека большого ума и редкой скромности. В Красной Армии он пользовался репутацией талантливого организатора, способного иногда принимать самые рискованные решения. В историю гражданской войны вошла его экспедиция на Закаспийском фронте в тыл врага по пескам пустыни Кара-Кум в шестидесятиградусную жару, продолжавшаяся четыре дня. Красноармейцы должны были 110 километров тащить на себе грузы, которые не удалось разместить по вьюкам на лошадях и верблюдах. Вся операция до деталей была разработана командующим Г. В. Зиновьевым, В. В. Куйбышевым и председателем Реввоенсовета Закаспийского фронта Н. А. Паскуцким. На станции Казанджик были захвачены 1000 солдат и офицеров, 9 паровозов, 5 поездов, 3 бронепоезда, 16 орудий, 20 пулеметов, 1200 винтовок и много снаряжения. Однако путь к Ашхабаду прикрывала другая узловая станция — Айдын, район которой занимала отлично снабженная артиллерией, бронепоездами и бронеавтомобилями деникинская дивизия под командованием генерала Литвинова. Никому в штабе этой дивизии и в голову не могло прийти, что крупный отряд может зайти ей в тыл, в обход по пустынным пескам. Когда один из белых разведчиков доложил генералу Литвинову вечером, накануне атаки, что он заметил в тылу красноармейский отряд с двумя артиллерийскими батареями, генерал наложил на его рапорте резолюцию: «Арестовать паникера. Чтобы в четырех верстах могли очутиться красные, — это исключено. Генерал Литвинов». И лег спать. А утром генерал Литвинов в исподнем белье с несколькими всадниками бежал в пустыню.