Зов предков - Даниэла Стил

Анжелика определенно хотела, чтобы Вачиви исчезла, пока не приехали гости. Арман молчал, но был полностью согласен с супругой, однако Жан не собирался отступать.

— Вачиви не цветная. Она индианка из племени сиу и дочь великого вождя.

— Еще лучше! Значит, она из тех краснокожих дикарей, которые бегают голыми и убивают белых людей? Ты не спрашивал, сколько белых она прикончила, прежде чем ты ее подобрал? Нет, Жан, по-моему, ты просто болен…

— Как это отвратительно — то, что вы говорите, тетя. К сожалению, после всего, что случилось, я не смогу воспользоваться вашим гостеприимством. Мы немедленно возвращаемся в Новый Орлеан. Распорядитесь приготовить экипаж, — твердо сказал Жан.

— Прекрасная мысль! — воскликнула Анжелика, окончательно выйдя из себя. — Не знаю только, удастся ли тебе снять комнаты, потому что ни в один приличный пансион индианку не пустят. Это все равно что притащить с собой в город рабыню с плантации.

— Вачиви — свободная женщина, и я ее люблю, — отрезал Жан.

— Ты сошел с ума, — констатировала Анжелика де Маржерак. — Слава богу, что твои родители умерли и не слышат, что ты говоришь! Они и сейчас, наверное, в гробах переворачиваются.

Пока они пререкались, Вачиви переводила взгляд с Анжелики на Жана и обратно. Она не понимала, о чем идет речь, но интуиция подсказывала девушке, что разговор касается ее и что в этом доме ей не рады. Почему — она не могла понять, однако ей меньше всего хотелось, чтобы из-за нее Жан рассорился со своими родными. То, что он рассержен, Вачиви сразу поняла. За непродолжительное время их знакомства она никогда не видела его в таком состоянии — с ней Жан всегда был терпелив, мягок и нежен, но сейчас он буквально метал громы и молнии. Впрочем, и его родственники, похоже, были в не меньшей ярости.

— Ничего, что-нибудь найдется, — сказал Жан.

— Очень сомневаюсь! — почти взвизгнула Анжелика, и тут все услышали скрип колес по гравию перед крыльцом. Это прибыли гости, и на лицах обоих де Маржераков отразилось настоящее смятение.

— Немедленно убери эту женщину из моей гостиной! — прошипела Анжелика, и Жан, не сказав больше ни слова, взял Вачиви под локоть и повел к лестнице. Они едва успели подняться на верхнюю площадку, когда в дверях появились первые гости, но Жан даже не обернулся. Он отвел Вачиви в свою комнату, усадил на кровать и попытался самыми простыми словами объяснить ей, что произошло и почему они возвращаются в город.

— Твои родственники разозлились из-за меня, — печально сказала Вачиви. Сама она не испытывала обиды, но ей было грустно, что теперь Жану придется уехать из этого красивого дома.

— Я тоже на них рассердился, — признался Жан. Он, впрочем, не спешил объяснять Вачиви все, не желая ее ранить. Да и для него самого бурная реакция Анжелики и ее мужа стали неприятным сюрпризом. Неужели, думал он, с чем-то подобным им придется столкнуться и в Новом Орлеане? Он, разумеется, знал о существовании расовых предрассудков, но не подозревал, что они могут быть настолько глубоки, в особенности среди его соотечественников-французов. Дядя и тетка представлялись ему просвещенными, образованными людьми, и Жан рассчитывал, что в их доме он получит, как бывало и раньше, теплый прием, но то, что произошло, стало для него полной неожиданностью. А главное — он понятия не имел, куда им теперь направиться. Жан не хотел расставаться с Вачиви, но где они будут жить? В убогой хижине где-нибудь на окраине Индейской территории? Как временная мера, это годилось, но Жан понимал, что долго жить вдали от цивилизации он вряд ли сможет, да и для Вачиви он желал лучшей участи. Ну почему, думал он в отчаянии, его самые близкие люди оказались такими непримиримыми, такими закоснелыми в своих предрассудках?

Кроме новоорлеанских де Маржераков, никаких других родственников в Америке у него не было. Его немногочисленные друзья и знакомые сами были путешественниками, исследователями и охотниками и зачастую не имели своего угла, кочуя от форта к форту, от одной стоянки до другой. Самому Жану подобный образ жизни нравился, но он понимал, что нельзя странствовать вечно, к тому же одно дело — путешествовать одному, и совсем другое — вместе с Вачиви. Отправляясь в усадьбу де Маржераков, Жан рассчитывал пожить у родственников несколько месяцев. Этого срока, казалось ему, будет достаточно, чтобы определиться с дальнейшими планами, но теперь никакого запаса времени у него не было. Нужно было что-то решать — и срочно.

Повозку, уже не такую шикарную, им подали через полчаса. Ни Анжелика, ни Арман попрощаться с племянником не пожелали. Тобиас и двое слуг погрузили вещи, черный кучер хлопнул бичом, и Жан с Вачиви двинулись в обратный путь. На этот раз они ехали гораздо медленнее. Только около полуночи они добрались до Нового Орлеана и сразу отправились в гостиницу на улице Шартрез, где уже останавливались раньше. Жану казалось, что коль скоро тогда никаких проблем не возникло, он сможет снова снять здесь номер, но ошибся. Утром, договариваясь насчет номера, Жан сказал служащему, что комната нужна ему всего на несколько часов, но сейчас был вечер, и этого оказалось достаточно, чтобы клерк уставился на него с нескрываемым подозрением. Он долго думал, потом — несмотря на поздний час — пошел советоваться с управляющим и в конце концов выдал им ключ от крошечной комнатушки в задней части дома, куда обычно селили недостаточно почтенных постояльцев. Что ж, по крайней мере, у них было где переночевать.

— Как долго вы намерены у нас пробыть, сэр? — с беспокойством спросил клерк.

— Не знаю, — ответил Жан честно. Он и правда не знал, поскольку никакого желания снова встречаться с родственниками и подвергать Вачиви еще одному испытанию у него не было. Но как им теперь быть? Что делать?

— Может быть, несколько недель, — добавил он мрачно. Жан надеялся, что со временем он что-то придумает, но сейчас у него не было ни одной мало-мальски подходящей идеи.

В комнате Жан снял синий дорожный камзол и, повесив его на спинку стула, помог раздеться Вачиви. Платье, корсет и белье они сложили в сундук. В Сент-Луисе Жан купил ей несколько ночных рубашек и пеньюаров, но сейчас она надела вместо них свое индейское платье из оленьей кожи. Вачиви до сих пор чувствовала себя в нем удобнее и привычнее, чем в европейской одежде. Впрочем, сам Жан тоже с удовольствием сбросил камзол и бриджи и облачился в рубашку и просторные штаны для верховой езды, к которым привык за время своих странствий.

Чтобы отвлечь Вачиви от неприятных мыслей, Жан решил рассказать ей о своей родной Франции. Он не знал, что еще можно сделать, чтобы девушка не думала об инциденте в усадьбе. В чем именно было дело, Вачиви вряд ли поняла, но недоумение и, возможно, обида у нее в душе, несомненно, остались. И пока Жан описывал ей родительский замок и природу родной Бретани, у него появилась идея. Что, если им отправиться во Францию? Вряд ли, рассуждал он, им удастся найти в Новом Свете такое место, где к Вачиви будут относиться терпимо, как к равной белым людям. Только индейцы приняли бы ее, но жить в глуши, вдали от цивилизации… Нет, Вачиви заслуживала большего. Во Франции же люди были свободны от предрассудков и умели смотреть на вещи непредвзято. Жан надеялся, что его соотечественники сумеют оценить не только красоту Вачиви, но и ее способности, ее ум и душевные качества и им будет все равно, какого цвета у нее кожа. В конце концов, побывала же в Париже мавританская принцесса, и никто не заставлял ее есть на кухне; наоборот, все называли ее «ваше высочество» и оказывали подобающие почести. Чем Вачиви хуже? В конце концов, она тоже дочь великого вождя!