Лицом к лицу - Александр Николаевич Кутатели

его добровольцами на вокзал, умылся и в станционном буфете угостил всех завтраком. Позавтракав, отправился осматривать пункт боепитания батареи, помещавшийся на опушке леса, в деревянном здании школы.

На пункте капитана Алексидзе встретили бакурианский военный комиссар, старшина батареи и кладовщик. В одной из комнат помещалась канцелярия, в другой стояли два стола и четыре койки. Третья комната служила складом. Там был сложен небольшой запас снарядов, упряжь, обмундирование, мешки с мукой и сахаром.

Капитану вывели лошадь. Он лихо вскочил в седло и поехал к перевалу Цхра-Цкаро.

После полудня из Боржома прибыли наконец фургоны и двуколки, груженные продовольствием. Через два часа Корнелий и его друзья уже ехали по дороге к перевалу Цхра-Цкаро.

2

В двуколку была впряжена рослая гнедая лошадь, сильная и выносливая. Ее по очереди погоняли Сандро и Корнелий, сидевшие на козлах. В кузове двуколки развалились Петре Цхомелидзе и Джвебе Микеладзе, там же лежали солдатские пожитки и винтовки.

Дорога вилась зигзагами через дремучий лес, в котором яркая зелень лиственных деревьев перемежалась с массивами темно-зеленых елей. В торжественном безмолвии высились серые стволы гигантских осин. Чуть заметно покачивались сосны и ели. Часто дорога вилась по горному карнизу над пропастью. Снизу доносился шум горных ручьев, запах гниющих листьев, мха, лесной сырости…

Бакурианское плато быстро скрылось за лесом.

Поминутно фыркая и помахивая хвостом, лошадь поднималась в гору, твердо ступая своими крепкими мохнатыми ногами. Казалось, подъему не будет конца. Но вот за одним из поворотов деревья расступились, и взору путников открылся вид на широкую равнину. Внезапно лошадь навострила уши и испуганно раскрыла глаза. Вдалеке раздавался гул, который солдаты вначале приняли за раскаты грома. Гул повторялся равномерно, через определенные промежутки времени.

— Да ведь это орудия бухают! — воскликнул Корнелий.

Сандро придержал лошадь. Со стороны Ахалцыха теперь уже ясно доносился грохот артиллерийской стрельбы.

— Батареи Шавишвили и Капанадзе работают, — заметил Сандро и стегнул лошадь.

От Бакуриана до Цхра-Цкаро пятнадцать километров, но путники ехали уже три часа, а Цхра-Цкаро все еще не было видно. Незаметно небо заволокло тучами. Лес постепенно редел и мельчал. Навстречу стали попадаться карликовые деревья, уродливые, сучковатые. Затем потянулись кустарники и поляны с густой изумрудной травой. В ущельях еще лежал потемневший, ноздреватый снег.

Тучи опустились еще ниже и быстро неслись навстречу путникам. Миновав еще несколько поворотов, они заметили на самом перевале небольшую каменную сторожку. Стало так холодно, что солдатам пришлось накинуть на себя шинели. Взмыленная лошадь, тяжело дыша, преодолевала последний участок подъема. Корнелий и Петре соскочили с двуколки и по тропинке, напрямик, стали подниматься к перевалу. Тучи почти настигли солдат. Шедшие пешком побежали. Сандро пустил лошадь вскачь.

Не успели они достигнуть сторожки, как подул ветер и пошел мелкий косой дождь. Сразу стало темно. В тумане уже нельзя было разобрать ничего…

Их встретил дорожный сторож — Дмитрий Егоров. Он помог им закатить двуколку под навес, а лошадь отвел в конюшню. Они поднялись на балкон. В одной из комнат сторожки раньше жили солдаты. Здесь же находилось и караульное помещение.

Сторож затопил железную печь. Корнелий и его товарищи сложили на нары свои вещевые мешки и винтовки. В комнате собрались смуглые, точно арабы, крестьяне, бежавшие из Джавахетии. Они сообщили солдатам, что батарея остановилась в селе Хизабавра, рассказали о наступлении турок, но подробности излагали каждый по-своему. Из их слов несомненно было одно — турки уже заняли Ахалцых, Ахалкалаки, всюду безжалостно истребляют население, грабят крестьянское добро.

Беженцы с надеждой глядели на солдат, отправлявшихся защищать их деревни. Они вынули хлеб и сыр. Солдаты предложили им чай и сахар. Хозяин сторожки мигом вскипятил воду для чая и, предвкушая удовольствие, щурил свои голубые глаза, глядевшие из-под густых светлых бровей. Это был высокий, худощавый, но широкоплечий мужчина. На кем была шерстяная джавахетская куртка и каламани. По совету сторожа солдаты решили переждать у него непогоду.

Егоров выпил пять кружек чаю и принялся рассказывать — он прекрасно владел грузинским языком, — как во время войны через перевал проходили русские войска, направлявшиеся в Турцию. Своим внешним видом сторож больше походил на горца, чем на жителя равнины. Он был страстным охотником, привык бродить по горам и лесам, и горы наложили на него свой отпечаток.

Железная печка раскалилась докрасна. На дворе было холодно и темно. Сторожка в Цхра-Цкаро стояла на высоте 2400 метров. После Гудаурского перевала на Военно-Грузинской дороге Цхра-Цкаро — самый высокий перевал не только на Кавказе, но и в Европе.

Егоров взглянул в окно и улыбнулся.

— Скоро прояснится, — заметил он.

Солдаты недоумевали, по каким признакам определяет погоду этот живой барометр. Вскоре туман действительно рассеялся, и вокруг все прояснилось.

Корнелий вышел на балкон. За ним последовали его друзья. Облака, сквозь которые уже светило солнце, сгрудились над вершинами гор. Туман густыми космами опускался на землю и растекался по расселинам, ущельям и пропастям. Солнце зажгло края белых облаков багровым заревом.

На фоне лазурного горизонта, над облаками, высились вершины Ушбы, Эльбруса, Дихтау, Казбека, Борбало. Но солдатам казалось, что перевал Цхра-Цкаро, с которого они любовались величественной картиной природы, — самый высокий.

Когда туман окончательно рассеялся, стали видны и ближайшие горы: Санисло, Кодиани, Гвиргвина, деревни Бакуриан и Цихисджвари, а ниже синело покрытое лесами Боржомское ущелье.

— Подумать только, куда мы забрались! — восторженно воскликнул Корнелий. — Взгляните: разве эти вершины не напоминают вам сказочных богатырей в блестящих шлемах? Сколько веков уже стерегут они царство тишины, которую здесь только иногда нарушает своим клекотом горный орел.

Они неподвижно стояли, зачарованные неповторимой по своей красоте картиной.

— Господи, спаси Грузию от турок! — благоговейно произнес Петре Цхомелидзе.

3

На другой день Корнелий, Петре, Сандро и Джвебе выехали из Цхра-Цкаро в село Хизабавра. Утро было солнечное, но дул холодный ветер. Снова взору открылись склоны гор, покрытые густой росистой травой, в которой пестрели альпийские цветы.

Начался спуск. Сандро вел лошадь рысью и напевал: «Журча, бежал ручей в горах…» Солнце начало пригревать. Дорогу то и дело перелетали синички. В небе звенела песня жаворонка. Стремительно взлетев ввысь, он складывал крылья и, точно подстреленный, летел камнем к земле, а затем, вдруг остановившись на мгновение в воздухе, снова взмывал в голубое небо.

Песня жаворонка доносилась, как звон колокольчика, из бескрайних просторов неба.

Я жаворонка не убью,

Хоть вдоволь пороха в ружье, —

вспомнил с улыбкой Корнелий стихотворение, заученное еще в детстве. Душа его до краев была переполнена восторгом и счастьем, рожденными величием горной природы и какой-то первозданной чистотой утра…

Цхра-Цкаро остался позади. Перед путниками,