Королева Камилла - Таунсенд Сьюзан Сью

– Интересно, а «Вулкан» знает, что я влюблен в Пэрис Баттеруорт?

Чемодан на колесиках так дребезжал на неровных тротуарах, что люди подходили к окнам. Грэм не оповестил родителей о приезде – хотел сделать приятный сюрприз. Приближаясь к дому в переулке Ад, он понимал, что вступает на главный перекресток своей жизни. Миновав калитку, он двинулся по короткой дорожке к крыльцу мимо странного сооружения, судя по всему – какой‑то затеи для птиц. Грэм с первого взгляда понял: чтобы опрокинуть всю конструкцию, хватит доброго порыва ветра и веса птички пожирнее.

Грэм постучал в дверь и вытер ладони о брюки. Однажды он нечаянно подслушал, как один сослуживец говорил:

– Когда здороваешься с Грэмом за руку, будто дохлой рыбе искусственное дыхание делаешь.

Раздался лай собак, потом женский голос. Грэм соорудил, как ему казалось, дружелюбную полуулыбку. Открыв дверь, Камилла увидела на пороге плохо одетого мужчину средних лет с оттопыренными ушами и перекошенным лицом. И поняла, что это ее сын.

– Рори? – спросила она.

– Нет, я Грэм.

– Ой, конечно, Грэм, – поправилась Камилла. – Пожалуйста, входите же.

Она не могла придумать, что сказать: между собеседниками разверзлась пропасть. Вскоре выяснилось, что беседовать с Грэмом – тяжелая работа. На вопрос, как добрался, он ответил: «Поездом и на такси». Камилла спросила, хорошо ли ему ехал ось, и Грэм обошелся коротким «Нет». Чарльз, который любил повторять, что Камилла могла бы защитить докторскую по светской болтовне, скоро сдался. Камилла же решительно продолжила борьбу. Она чувствовала, что Грэм немного смешался в необычной обстановке.

– Нам очень понравилось ваше видео, – сказала Камилла. – Нашли вы ту искристую девушку, которую искали?

– Нет, – ответил Грэм.

Его охватило унылое разочарование. Он, конечно, не рассчитывал, что родители бросятся ему на шею и прослезятся, радуясь обретенному сыну но и столь ледяной вежливости тоже не ждал. А посмотреть на них! Конечно, понятно, что они не ходят в протокольных костюмах, но… оба выглядят просто оборванцами. Вроде тех, что копошатся на огородах позади его бунгало.

Выждав подобающее время, Камилла объявила, что пойдет наверх приготовить комнату. Услышав, что он намерен остаться на четыре долгих дня и три долгие ночи, она не на шутку перепугалась. Кто скажет, чем заполнять все эти часы? И чем его кормить? У них не осталось ни пенни, а из мяса в доме только собачий корм. Может, смешать банку «Педигри» с соусом карри и красным перцем?

Камилла села на голый матрас, со стопкой белья на коленях, и постаралась взять себя в руки. Наставления, полученные в швейцарском пансионате Мон – Фертиль, барабанной дробью стучали в голове. «Хозяйка должна сделать все, чтобы гость чувствовал себя непринужденно».

Камилла услышала, как Фредди трусит по ступенькам, и, когда он вошел, тихонько шепнула:

– Фредди, золотко мое, что ты думаешь о Грэме?

Фредди пролаял:

– Конфуций говорил: «Рыба и гость через три дня начинают вонять».

Камилла потрепала Фредди по спине:

– Эх, Фредди, жаль, что ты не умеешь говорить.

Вечером за ужином, состряпанным из сарделек – карри, одолженных у Тредголдов, и выкопанных в огороде овощей, Чарльз и Камилла сообща попытались узнать своего сына поближе. Аперитив из репяного вина развязал Грэму язык, и он добрых десять минут без остановки говорил про то, какие законы о безопасном быте в Эстонии, – про то, что их там нет.

Чарльз попробовал сменить тему и поинтересовался:

– Грэм, у вас есть сад?

– Да, в основном там только лужайка, но и несколько грядок шалфея и нарциссов есть. Это весной, конечно. А тюльпаны я не люблю. Никогда не знаешь, будут ли они в вазе стоять прямо, верно?

– Э… да, именно… э… тюльпаны ужасно… своевольны в поведении.

– Вы ездите верхом? – пришла на выручкку Камилла.

– На лошадях нет, – ответил Грэм таким тоном, будто на лошадях ему неинтересно, а вот верхом на верблюде или ламе, а то и на слоне его часто можно увидеть.

– А искусством вы интересуетесь? Живописью… э… ну, такими вещами.

– Современное искусство не люблю, по– моему, это жульничество, шимпанзе лучше нарисует. А что, у Майкла Джексона шимпанзе Бабблз нарисовал несколько вполне приличных акварелей. Его последнюю выставку скупили за час.

Чарльз, который сам баловался акварельками (как и Камилла), ощутил легкую обиду пополам с завистью к удачливому шимпанзе. Недавно он выставлял в торговом центре серию размытых «импрессий» переулка Ад, так ушла только одна работа – купила королева.

Когда они перешли к кофе, вопрос о Грэмовом рождении и усыновлении еще не был затронут. То и дело гладили собак, а Лео, Тоска и Фредди дивились, отчего к ним такое внимание? Фредди воспользовался моментом и исполнил свой коронный трюк – погоню за собственным хвостом. Смех Грэма нельзя было назвать мелодичным. Наконец Фредди, бешено крутясь, врезался в кофейный столик и опрокинул стакан с вином. Камилла прикрикнула на него, и вслед за этим в комнате повисло молчание.

Каждый из троих хотел бы оказаться в каком‑нибудь другом месте. Наконец Грэм отправился спать, прихватив свой ингалятор и то, что назвал «книгой», – номер журнала «Ежемесячные блошки». По ходу вечернего разговора стало ясно, что Грэм страстный любитель этой игры и участвует в соревнованиях.

Уже лежа в постели и сознавая, что за стеной спит их сын, Чарльз прошептал:

– Наверное, игра в блошки требует отменной ловкости пальцев. Я хочу сказать, большие пальцы должны быть необычайно сильными.

Камилла выставила в темноте большие пальцы:

– У меня они всегда были сильные. Я могла раздавить лесной орех между большим и указательным.

– Значит, это у него от тебя.

Ни один из них не сказал, что удручен встречей с Грэмом, но в комнате волглой пеленой висело печальное разочарование.

Уже засыпая, Камилла спросила:

– Все‑таки, наверное, здорово – три года подряд быть чемпионом Руислипа по блошкам, а?

Это был искренний вопрос.

– Дорогая, это замечательное достижение, – ответил Чарльз.

– Я не уверена, что смогу полюбить Грэма, – призналась Камилла.

Чарльз скорчил гримасу: он чувствовал ровно то же.

– Может быть, когда мы узнаем его получше…

– Но тюльпаны… А эти туфли…

Чарльз рассудительно заметил:

– Наружность ему можно подправить – хороший портной, приличный парикмахер.

– Но он какой‑то не… не милый.

– Да, – согласился Чарльз, – однако мы не вправе судить его строго.

– И он не любит собак.

– Многие не любят, – прошептал Чарльз.

– Но люди нашего типа любят, – возразила Камилла, поворачиваясь в темноте к Чарльзу.

– Значит, нужно сделать Грэма человеком нашего типа, – сказал Чарльз.

Они поцеловались и повернулись друг к другу спиной. Обоим без слов было понятно, что физическая близость невозможна, пока Грэм находится с ними под одной крышей.

37

Утром, спустившись заварить чай, Камилла обнаружила, что Грэм сидит на диване полностью одетый и стучит по клавишам ноутбука. Она запахнула халат и затянула пояс: ей не хотелось, чтобы Грэм видел ее ночную рубашку с портретом Халка на груди, купленную в магазине «Все за фунт».

– А вы рано встаете, Грэм, – сказала она.

– Рано? – въедливо переспросил Грэм. – Утро уже на исходе.

Камилла бросила взгляд на часы над камином: без десяти восемь.

– Вы, наверное, считаете меня соней.

Грэм любезно возразил:

– Полагаю, к вашим годам потребность в сне возрастает.

Наливая воду в чайник, Камилла думала: он такой недушевный. Пока она заваривала чай, собаки теснились вокруг. Видно, тоже не хотели оставаться в комнате с Грэмом.

Когда Камилла собралась отнести чашку наверх Чарльзу, Грэм заметил:

– Не советую вам ходить в этих шлепанцах по лестнице. Во всяком случае, с чашкой горячей жидкости в руках и когда волосы лезут в глаза.