Серебряный змей в корнях сосны - Наумова Сора

– Я… замерз.

На лице Кенты сначала отразилось недоумение, а потом – понимание. Он посторонился.

– Проходи. Стоило догадаться, что для тебя в замке слишком холодно.

Хизаши прошел мимо и вдохнул нагретый воздух с запахом бумаги. На низком столике горела свеча в подсвечнике и лежали заготовки для талисманов. Кента откинул волосы с лица, и на его ладони Хизаши заметил следы неаккуратности – свежие разводы туши. Темный росчерк остался на щеке.

– Располагайся, – Куматани неопределенно махнул рукой. – Арата предлагал помощь, но мне хотелось справиться самому.

Он смутился, когда Хизаши посмотрел на плоды его каллиграфических трудов. Среди белых полосок бумаги попадались и готовые талисманы, но писал их точно не Кента.

– Откуда это у тебя?

Хизаши опустился на татами возле столика и взял в руки офуда. По отдельности начертанные на нем иероглифы имели смысл, но вместе не собирались ни во что определенное. Кента тоже сел рядом и с интересом следил за реакцией Хизаши.

– Этот талисман не имеет смысла, – сказал он и бросил бесполезную бумажку на стол. – Кто тебе его дал?

– Я купил его у бродячего торговца.

– Зачем?! – ужаснулся Хизаши. – Он и одного медного мона[53] не стоит.

– Но написано красиво, – признался Кента, – я хотел повторить.

И тут до Хизаши дошло.

– Ты тренируешься писать талисманы, копируя чужие, даже если они бесполезны?

– Если честно, – скулы Кенты заалели, – я этого не знал.

Хизаши никогда особо не задавался вопросом, почему у него самого все получается настолько легко. Если кто-то из соучеников не мог чего-то сделать, то записывался им в идиоты и слабаки. Он и не думал, что Куматани приходится прикладывать столько усилий, чтобы овладеть умениями, в которых Хизаши не видел ничего сложного.

Он вздохнул и взял чистый лист.

– Какой именно талисман ты хочешь создать?

– Который бы отпугивал злые силы.

– Для Юрико-химэ?

Кента кивнул.

Хизаши покрутил в пальцах простую дешевую кисть и обмакнул в тушечницу.

– Сперва надо подобрать подходящие иероглифы и выставить в нужном порядке. Для защиты человека от мелкого зла и болезней лучше всего подойдут «ворота», «глаз», «запрет». Смотри, сначала так…

Он вывел столбик символов и взмахнул листком, чтобы подсушить. Потом зажал между указательным и средним пальцами и поднес к губам – далее шла активация. Нужно было поделиться своей ки, дабы обычная надпись стала магической.

– Готово!

Кента взял талисман и поднес ближе к свече.

– Красиво, – выдохнул он. – Неужели когда-нибудь у меня тоже так получится?

Хизаши молча сунул ему в руки кисть.

Он не понимал его желания помочь Юрико-химэ, тем более что одним старанием за ночь многому не научишься. Предполагалось, что будущие ученики приходят в школу оммёдо уже обученные всем необходимым навыкам. Они легко могут писать талисманы, владеть мечом, они начитаны, а многие знают базовые заклинания, которыми пользовались даже обычные люди. Хизаши тоже все это знал, ну, разве что кроме фехтования. Откуда? Вероятно, думал он, из-за его настоящей сущности. Змеи-оборотни нередко служили богам, были их вестниками и охраняли храмы. Хизаши таким не занимался точно, но в свою исключительность верил охотно.

Люди же в основном довольно несовершенные создания.

Он зевнул, подтверждая последнюю мысль. Пригревшись, он захотел спать, одним глазом наблюдая за старательно водящим кистью по бумаге Кентой. Уже наступила ночь, когда Хизаши засобирался к себе.

Куматани прервался и посмотрел ему в спину.

– Останешься?

Хизаши недоверчиво обернулся.

– Что?

– Я говорю, если хочешь, оставайся тут. В твоей комнате наверняка холодно, а у меня есть второй футон.

Хизаши следовало уйти, но он развернулся и прошел к стенному шкафу, достал футон и одеяло, разложил и лег. Отблески свечи дрожали на ширме с мифическим кирином на водопаде, и зверь будто бы подмигивал Хизаши. А может, просто насмехался. Куматани еще долго сидел за столом и шуршал бумагой. Он не сминал раз исписанные листки, а пробовал снова на обороте. В какой-то момент стало темно, тихо прошелестели шаги за спиной, и Кента улегся спать. Вскоре его дыхание замедлилось, стало ровным и глубоким.

Хизаши прислушивался до тех пор, пока сам не заснул. Кажется, это случилось очень быстро.

Проснулся он так же мгновенно, как недавно провалился в сон. Угли в жаровне еще тлели, тем более странно было видеть, как дыхание превращается в пар, а кожу стягивает от леденящего чувства страха. Хизаши широко открыл глаза и не сразу смог пошевелиться, нарушить зябкое оцепенение. Рядом заворочался Кента, простонал что-то сквозь сон и, вскрикнув, сел на футоне.

– Что это? – хрипло спросил он, и Хизаши покачал головой, тоже садясь на своем матрасе. Нечто приближалось к ним, распространяя вокруг сильную зловещую ауру. Кента поднялся и сделал шаг к двери. Хизаши едва успел потянуть его за локоть.

– Тссс, ни звука, – прошипел он ему прямо в ухо и сам почти перестал дышать. Предчувствие беды, замешанное с тоской и обидой, ставшими такими необъятными, что захотелось выть, лишь бы стало легче, переполнили его. Хизаши сильнее стиснул плечо и локоть Кенты, да так, что тот зашипел сквозь зубы от боли.

Цок-цок-цок.

Все, как и рассказывал управляющий Янагиба. Звук неторопливых шагов раздался прямо за стенкой, сейчас особенно тонкой – казалось, замерших посреди комнаты юношей и это пугающее что-то в коридоре разделяло расстояние тоньше шелковой нити. Слабое пятно света проплыло мимо, будто заблудшая душа.

Цок-цок…

Звук отдалился, и Кента все-таки выскользнул из цепкой хватки и подошел к двери. Застыл на мгновение, и рука, протянувшаяся отодвинуть створку, бессильно опустилась.

Слабые остатки тепла от жаровни снова наполнили комнату. Хизаши провел ладонью по лицу, смахивая липкую испарину и досадное ощущение печали.

А потом Кента все-таки распахнул сёдзи и вышел.

– Что это было? – спросил он оттуда. – Мне казалось, я испытывал чьи-то чужие эмоции. Как такое возможно?

Он вернулся и плотно прикрыл за собой дверь. Хизаши развел огонь заново, чтобы прогнать даже воспоминание о пережитом. Он, проживший два века, был потрясен, ведь он не боялся ничего и никого в мире сверхъестественных существ, но человеческие чувства, способные вывернуть саму душу наизнанку, привели его в ужас.

– Чем бы это ни было, именно оно мучает женщин лорда Киномото, – ответил он.

– Но почему? Я не знаю ёкаев, которые способны на такое, – недоумевал Кента. – Неужели демон?

Это был бы наихудший расклад, они оба это понимали. Но выйти сейчас за пределы комнаты казалось смерти подобным. Хизаши прислушался к себе – шел час Быка, самый темный, самый колдовской час. В это время у всякой нечисти прибавлялось сил, потому-то и он так хорошо, так ясно все чувствовал. И знал, что нельзя идти за этим. Пока нельзя.

– Может, и демон, – ответил он, осторожно подбирая слова. – Тогда тем более лучше не высовываться до утра.

Он лег обратно на футон и по самый подбородок укрылся одеялом. За стенами цитадели бесновался ветер, отголоски его воя доносились до чуткого слуха. Хизаши чувствовал себя тревожно, как будто упускал что-то важное из виду, а найти не мог.

– Надеюсь, никто не пострадает этой ночью, – тихо произнес Куматани и лег. Таинственно мерцали уголья, от них пахло сухим жаром и дымом. Хизаши не смыкал глаз, пока красноватые точки окончательно не смазались, и даже сквозь сон он все еще внимательно слушал, как Кента дышит – не так, как раньше.

Он тоже не сумел заснуть.

А наутро их разбудили голоса со стороны лестницы. Кто-то подошел к комнате Хизаши и позвал его по имени.

– Беда, Мацумото-сан, – сказал Сасаки. – Управляющий умер!

Известие прогремело как гром посреди ясного неба. Кента тут же вскочил и принялся торопливо одеваться. Хизаши привел себя в порядок, плеснул в лицо холодной водой и вместе с Куматани вышел к ждущему у двери соученику. Арата если и удивился, виду не подал.