Угонщик (СИ) - Путилов Роман Феликсович

Человек сел на табурет и скуля, опустил голову. Он не помнил, что вчера произошло, но понимал, что ничего хорошего.

За спиной, из коридора, раздался щелчок замка и в тесную квартирку вошел, выглядевший знакомо, парень, лет двадцати пяти, с такими довольными глазами, что человек понял, что где-то он очень сильно проиграл. Борис еле–еле успел запнуть резиновый хер под кровать и накрыться тоненькой простыней.

— Доброе Борис Семенович. Как спалось?

— Вы кто?

— Вы меня не узнаете? Странно. Вы приложили так много усилий для того, чтобы меня посадить, а теперь узнавать не хотите. Даже, знаете ли, немного обидно.

— Прекратите! Отвечайте, вы кто такой?

— Давайте вы орать не будете, хорошо? Вот возьмите, вам будет легче.

В протянутой Борису руке темнела бутылка-чебурашка коричневого стекла, судя по этикетке, с «Жигулевским». Борис Семенович машинально взял бутылку и тут же приложил ее к, разламывающемуся от боли, лбу.

— Ах да! — парень отнял бутылку, вытащил откуда-то, с пояса настоящий черный пистолет, вынул из него обойму и, поставив его на затворную задержку, ловко откупорил бутылку, зажав пробку между рамкой и стволом.

— Возьмите, пиво свежее, всю ночь в холодильнике стояло.

Адвокат поколебался, но, все-таки взял бутылку и одним глотком, с страдальчески стоном, высосал половину содержимого, замер, прислушиваясь к процессам, происходящих в отравленном сивухой, организме.

— Вы опер…как вас там… — Борис прищелкнул пальцами: — а, Громов! Ну и что, Громов? Вы понимаете, что я с вами сейчас сделаю⁈ Да вы знаете, что я спецсубьект! Я сейчас позвоню в прокуратуру области и вас…!

Судя по смеху присевшего на табурет мента, мыслительный процесс Борис запустил в каком-то не том направлении.

— Та-а-а-к. — задумчиво протянул адвокат: — Смеетесь, значит. Получается, что провокация у вас более обдуманная. Что, обвините меня в изнасиловании вашей подстилки, как ее там, Маргариты?

— Почему моей подстилки? Скорее вашей подстилки, Беляевой Кати.

— Она же только что родила! Я бы с ней не стал…- Борис непроизвольно сморщил морду лица.

— Ну, значит, не срослось! — забавлялся на своей табуретки мент.

Вдруг лицо адвоката побелело.

— Вы меня фотографировали! Вы меня фотографировали…- глаза Бориса непроизвольно скосились под кровать, где вызывающе блестел своими анатомическими подробностями огромный фаллоимитатор.

— Ну! Ну! Договаривайте! — подбодрил его торжествующий мент.

— Вы меня сняли с этим! Вы меня собрались шантажировать!

— Ну, не надо так горячиться. — попытался успокоить раскрасневшегося и задыхающегося от переполняющих его эмоций адвоката мент: — Если и собираюсь вас шантажировать, но не на столько, как вы подумали.

Мент торжествующе развел ладони примерно на сорок сантиметров.

— Я же не зверь. Если и соберусь, то совсем немного, вот настолько. — опер развел пальцы примерно на четыре миллиметра.

— Хорошо, чего вам от меня надо. Денег, наверное?

— Я от вас, любезный, денег даже в голодный год не возьму. — став мгновенно серьезным, прогавкал мент: — Мне от вас надо, чтобы вы больше не занимались делами, в которых фигурирую я. На этом пока все.

— А что, последует продолжение? — стараясь говорить насмешливо, но в душе леденея от страха, спросил Борис.

— Не знаю. Мы просто будем с вами дружить. Ну, наверное, не друзья-друзья, но хорошие приятели. И вот вам приятельский совет — прекращайте играться с бандитами, вас адвокатские корочки не помогут, умрете очень скоро.

— А если я откажусь? Что вы сделаете? Пошлете фотографии в газеты, как я с этим…- адвоката всего передернуло от отвращения, когда он ткнул пальцем под кровать: — Да вы не посмеете! И никто не посмеет это опубликовать!

— Вы серьезно? Не будьте таким наивным. Скоро по центральному телевизору покажут человека, похожего на генерального прокурора с девушками, похожими на проституток в месте, похожем на баню, а вы про себя тут возомнили… Да и публиковать не придется. Если пойдет слух, что адвокат такой-то тыкает себе во все места резиновым членом, многие ваши клиенты, с кем вы, возможно, за руку здоровались, пили вместе или деньги давали-брали, скажут, что это не по понятиям. Последствия вам рассказать? Ладно, засиделся я у вас, пойду.

— Постойте. Отдайте мне снимки, я вам готов дать за них…

— Борис Семенович, разговор этот пустой. Денег, как я сказал, я от вас не возьму, и все, что у меня есть, останется у меня в залог наших хороших отношений.

— Хорошо, хорошо! А где моя одежда?

— Вот, в тумбочке ваша одежда лежит, обувь в коридоре.

Борис, завернувшись в одеяло, бросился к тумбочке, с облегчением достал оттуда свой портфель, расстегнул его и… в его глазах, которыми, он смотрел на меня стояла такая глубокая детская обида:

— А где? Вы же сказали, что деньги у меня не возьмете! А сами! Где?

От этой не замутненности я даже упал на табурет:

— Борис Семенович, вы это серьезно? Вы надеялись найти в своем портфеле и прикарманить мои деньги, которые вы обманом выцыганили у Риты, якобы на подкуп судей?

— Почему обманом? Она сама мне их дала!

— Борис Степанович, вы так долго рассказывали наивной девушке, что вы со всеми судьями вопрос решаете, открывая ногой дверь в их кабинеты. И так живописно рассказываете, в каких позах вы добивались оправдательных приговоров от молодых судей прямо в совещательной комнате, что мы решили, что вам, такому супермачо, деньги для взяток не нужны, вы же так- я сделал несколько возвратно-поступательных движений тазом: — все вопросы решаете!

Борис содрогнулся: — Вы и это записали? Боже мой, какой я идиот!

— Конечно, идиот. — не стал спорить я: — Тащить в постель женщину, которую впервые видите, вымогать у нее деньги на взятку и еще нажираться с ней до поросячьего визга, вы действительно оригинальный человек. Кстати, о постели. В этой постели недавно дедушка старенький умер, долго болел и умер. Это вам так, для информации. Дверь захлопните за собой. — я вышел, больше не обращая внимание на крики адвоката, несущиеся в мою спину.

Я поднялся на последний этаж и открыл ключом дверь в свою квартиру. За окном еще было темно, из комнаты доносилось сонное сопение нескольких существ. На ощупь я снял куртку и обувь и прошел к кровати. Из темноты меня схватили сильные руки и потянули к себе.

— Рита, Рита, прекращай. — я уперся во что-то мягкое.

— Ты мне должен, Громов! — в полумраке, женщина, обряженная в мою футболку, приподнялась на локте: — Ты мне не дал такого самца изнасиловать. Так что, давай, компенсируй.

— Рита, я тебе должен буду. Ты не забыла, что ты еще подсудимая, а я милиционер.

— Какой ты нудный бываешь, Громов. Ну и ладно, через неделю кода сроки на обжалование пройдут, я с тебя не слезу. Лучше расскажи, почему ты снимать Борюсика с членом в жопе не стал?

— Рита, ну как ты себе это представляешь — я буду трогать пьяного голого мужика и засовывать ему во все места резиновую письку? — меня аж передернула от отвращения.

— Ну, я бы взяла и засунула. — Рита сказала так решительно, что я даже заволновался.

— Ну он все равно решил, что у меня есть фотографии, компрометирующие его. Причем, самое смешное, я ему об этом ни слова не сказал, он все сам решил.

— А если Борис передумает? — Рита повернулась ко мне, потянулась рукой, ее пальчики побежали по моей груди.

— Ну и что? Ты такую шикарную запись сделала, как он судей имеет в коленно-локтевой позе, что если кто-то услышит ее… Мне даже жалко его стало, ему в Городе жизни точно не будет.

— А кто все сделал? Я все сделала! Я молодец?

— Рита, ты, конечно, молодец и сыграла на уровне американского Оскара, только не задавайся.

— Что ты, Громов, я буду паинькой и во всем, во всем, буду тебя слушать, честно-честно. — женщина, лежа на боку, изобразила пионерский салют.

— Все Рита, давай сорок минут поспим. — я демонстративно отвернулся и засопел, меня пару раз чувствительно ткнули тонким пальчиком, но поняв, что я бесчувственное бревно, оставили в покое.