Когда вернется папа… История одного предательства - Тони Магуайр

Надеялась ли я наладить отношения с родственниками? Наверное, в глубине души — да. С нейтральной улыбкой я приветствовала следующего гостя, который ждал, чтобы подойти к гробу. Люди подходили один за другим, наклонялись и смотрели в лицо отца, а потом занимали свои места. Комнату наполнили тихие голоса. У некоторых в руках были носовые платки, чтобы смахнуть навернувшуюся слезу.

Директор похоронного бюро, высокий, прекрасно сложенный мужчина, который был очень добр ко мне во время организации похорон моей матери, почувствовал, что что-то не так, и подошел к родственникам отца, чтобы сообщить им, что после похорон будет накрыт стол и он надеется увидеть их там. Они вежливо, но категорично отказались. Они пришли лишь с одной целью — увидеть Джо, их брата, дядю и кузена. Его дочь по-прежнему оставалась для них чужой. Меня отделял от них не просто проход, а целая пропасть, существовавшая много лет, — и я мгновенно это почувствовала. Я стояла одна, глядя на гроб отца. Казалось, он смотрел на меня, и его улыбка в моем воображении выглядела насмешливой. Я снова слышала слова, которые он повторял так много раз: «Люди станут плохо к тебе относиться, если ты им расскажешь, Антуанетта. Все осудят тебя».

И в нескольких шагах находилась семья, которая действительно меня осудила. Моя подруга, увидев, что я стою одна, подошла ко мне и встала рядом. Она нежно улыбнулась мне в знак любви и поддержки, и моя уверенность вернулась вновь. Я выбросила из головы этот голос из прошлого вместе с сожалениями, которые не позволяла себе чувствовать в течение тридцати лет, и продолжила приветствовать остальных гостей — горожан, которые выражали уважение моему отцу и оказывали поддержку мне, его дочери.

Мое внимание привлекла женщина, которая стояла поодаль, как будто желая побыть наедине со своими мыслями. Ей было около семидесяти лет, ее короткие седые волосы были стильно уложены на затылке, а прекрасно скроенный черный костюм подчеркивал точеную фигуру. У нее была красивая осанка — годы не согнули ее спину. Вокруг нее витал дух элегантности, и она привлекала к себе внимание в небольшом помещении похоронного зала. Было видно, что паутинка морщин у ее глаз и рта отражает милый, веселый характер, но сейчас на ее лице была одна лишь грусть. Она задумчиво смотрела на гроб.

Ее скорбь тронула меня, но, когда она заметила мой взгляд, на ее лице появилось выражение беспокойства и муки. Я ободряюще улыбнулась, и она решилась подойти ко мне. Я слегка дотронулась до ее руки, так как видела, что сейчас она не способна говорить. Она, полагая, что я была также удручена горем, присела рядом и взяла молитвенник.

Оставим все разговоры на потом, подумала я, ожидая, пока придет священник. Когда он вошел и встал на свое место, в комнате воцарилась тишина. Он повернулся к собравшимся и начал отпевание.

Когда служба подошла к концу, гроб запечатали, и я знала, что видела лицо своего отца в последний раз. Голос, который мучил меня десятилетиями, наконец замолчал. Пришло время идти на кладбище, чтобы посмотреть, как гроб зароют в землю.

Для всех остальных людей этот день был днем его похорон, но для меня это было прощание с Ирландией. Сегодня в последний раз я пойду на кладбище и в последний раз буду улыбаться друзьям своего отца, которым нравилось то, что он делал, но которые не знали его как человека. Я увижу могилу, на которую никогда больше не приду и за которой не буду ухаживать. Она порастет травой, и мои родители, лежащие вместе навечно, будут наконец забыты.

Мой отец указал в завещании, которое подписала также и моя мать перед смертью, что хочет разделить с ней место на кладбище. Ее гроб был зарыт, холм покрыт травой, скрывающей ее могилу от посторонних глаз, а сбоку было оставлено место для могилы отца. Во время короткой церемонии на кладбище, когда гроб опустили в землю, я, не обращая внимания на разговоры, стояла рядом. Родственники отца со склоненными головами заняли место с противоположной стороны.

Только я знала, что последний букет цветов, который я положила на крышку гроба в тот день, был предназначен для моей матери. Я все еще горевала о женщине, жизнь которой он разрушил. Я скучала по той матери, какой она была когда-то, и оплакивала отношения, которых у нас никогда не было.

В тот день я увидела, что гроб отца поместили в землю первым. К своему удовлетворению, я подумала, что гроб матери должен оказаться сверху. Теперь у нее будет вечное превосходство над ним, горько думала я.

Короткая церемония погребения подошла к концу, и гроб начали засыпать землей. Мой дядя уже бросил первую пригоршню на деревянную крышку. На следующее утро женщины будут восхищаться цветами, покрывающими могилу в доказательство популярности этого человека.

Но меня не будет среди них.

Я видела, как уезжают мои родственники, и знала, что больше никогда не увижу их. Я села в черный лимузин, направляющийся во главе череды машин в клуб «Британский легион».

Мой отец было гордостью Ларне. Он ушел из жизни уважаемым человеком, которым восхищались все жители города. Клуб «Британский легион» предложил взять на себя организацию стола после церемонии и тактично спросил моего разрешения. Я с благодарностью согласилась. Они приготовили великолепное угощение с поистине ирландской щедростью. Деревянные столы ломились от яств. Должно быть, женщины Ларне готовили с раннего утра, потому что все блюда, стоящие передо мной, были домашнего приготовления. На одном конце находились горы сэндвичей, маленькие колбаски, тонко порезанные куски пирога со свининой, порции кур-гриль и вазочки с салатами, а на другом конце располагался огромный ассортимент выпечки, начиная от воздушных домашних кексов и заканчивая тяжелыми фруктовыми тортами, которые были очень популярны в дни моего детства. Бисквиты, пропитанные сладким хересом, были щедро покрыты сотнями тысяч ярких точек из густого желтого заварного крема, а сбоку стояли горшочки с кремом для дополнительной порции холестеринового лакомства. И конечно, везде стояло множество чайников с крепким чаем, который добровольцы усердно разливали по белым керамическим чашкам.

Всем бросилось в глаза отсутствие родственников отца. Они уехали, не извинившись и без объяснения причин. Я знала, что их отъезд вызвал удивление, но не дала никаких объяснений.

Я чувствовала, что родным отца, знавшим, каким он был на самом деле, очень трудно общаться с людьми, видевшими его в другом свете. А может быть, они не смогли перебороть своего желания держаться от меня на расстоянии. Какой бы ни была причина, я почувствовала, как ноют от боли старые, давно зажившие шрамы, и ощутила приступ одиночества и отчуждения, как в старые времена. Взяв себя в руки, я смешалась с толпой друзей своего отца.

Мужчины, которые мимо чайников с чаем прошли в бар, предпочитая что-нибудь покрепче, рассказывали истории о «старине Джо» и делились своими воспоминаниями о нем. Под вечер их лица раскраснелись, походка стала размашистей, а поступь менее твердой. Их голоса становились все более и более хриплыми, а истории — шумными.

В тот день я узнала, что отец не только был лучшим игроком в гольф в любительском клубе и блестяще играл в бильярд, но и выиграл кубок лучшего танцора бальных танцев за много лет до смерти моей матери. В последние годы именно он был королем на ежемесячных танцевальных вечерах в клубе «Британский легион» и приглашал на танцы женщин одну за другой. Я вспомнила, как мать рассказывала мне о том вечере, когда они познакомились и он вскружил ей голову на танцах. Моя мать попала в плен его обаяния и жила с этим чувством пятьдесят лет.

Моя стеснительная мать, которая никогда не считала себя привлекательной, была не единственной женщиной, которой отец вскружил голову. Я догадывалась, но старалась не думать об этом, пока не осознала, что он делал это в непосредственной близости от дома. Среди шумных разговоров, взрывов смеха и неправдоподобных историй имя моей матери ни разу не упомянулось. Уже через три года после ее смерти от нее не осталось даже тени воспоминаний.

«Британский легион» всегда был центром его жизни. Рут не любила алкоголь и редко ходила туда. В тот день все говорили только о Джо, а о его жене, с которой он прожил пятьдесят лет, никто даже не вспомнил.

Меня представили его партнерше по танцам, и я узнала имя пожилой женщины, которую видела в похоронном зале. Я скрыла обиду, которую чувствовала за свою мать, и вежливо улыбнулась.

Она взяла мою руку, готовая расплакаться:

— О, Антуанетта, можно мне вас так называть? Ваш отец столько рассказывал о вас. Мне кажется, будто я хорошо вас знаю.

Не задумываясь, я ответила с улыбкой на лице:

— Теперь все называют меня Тони.

Я не могла сказать ей, что этим именем меня постоянно называл только отец и что Антуанеттой звали маленького испуганного ребенка, а не меня.