Физиология брака - Оноре Бальзак

Говорят, один из наших прославленнейших художников, воспылавший к жене друга любовью, которая не осталась безответной, испытал все ужасы подобного свидания, подстроенного мстительным мужем; однако в этом случае, если верить слухам, постыдная напасть одолела обоих любовников и они, выказав куда больше мудрости, чем господин де Б., не стали сводить счеты с жизнью.

Наилучший образ действий по возвращении домой зависит от множества обстоятельств. Пример.

Лорд Кэтсби обладал поразительной силой. Однажды, объявив жене — несомненно, для отвода глаз, — что едет охотиться на лис, он почти тотчас возвращается домой и направляется к изгороди, окружающей его парк, ибо видит там лошадь необыкновенной красоты, а лошади — его слабость. Неподалеку от изгороди он обнаруживает также леди Кэтсби и понимает, что ради сохранения собственной супружеской чести обязан прервать ее преступную беседу с некиим джентльменом. Ринувшись на соперника, он хватает его за пояс и перебрасывает через изгородь. «Имейте в виду, сударь, — хладнокровно говорит он джентльмену, приземлившемуся на краю дороги, — если вам угодно о чем-либо спросить, обращаться в этом доме следует только ко мне!..» — «Быть может, милорд, вы будете так любезны, что подбросите мне и мою лошадь?..» Однако флегматичный лорд не ответил, ибо был занят беседой с женой; взяв ее под руку, он сказал с самым серьезным видом: «Отчего же, моя дорогая, вы не предупредили меня, что мне следует любить вас за двоих? Отныне все четные дни я буду любить вас за этого джентльмена, а все нечетные — за себя самого».

В Англии эта история слывет лучшей из всех историй о мужьях, вернувшихся домой в неурочный час. Нельзя не признать, что ее герой сумел на редкость удачно сочетать красноречивый поступок с красноречивой репликой.

Впрочем, искусство возвращаться домой, зиждущееся на политике учтивости и скрытности, которую мы рекомендовали вам в предшествующих Размышлениях, служит лишь для того, чтобы беспрерывно готовить почву для брачных Перипетий, к рассказу о которых мы и намерены приступить.

Размышление XXII

О перипетиях

Слово перипетия — литературный термин, обозначающий резкую неожиданную перемену в течении действия.

Устроить в разыгрываемой вами драме перипетию — дело столь же легкое, сколь и ненадежное. Советуя вам прибегать порой к этому оборонительному средству, мы не станем скрывать, что оно чревато многими опасностями.

Брачные перипетии можно сравнить с теми обострениями горячки, которые могут свести больного в могилу, а могут раз и навсегда возвратить к жизни. Так и перипетия: если она оканчивается удачно, то на долгие годы возвращает женщину в непорочное царство добродетели.

Вдобавок, перипетия — последнее из средств, известных современной науке.

Варфоломеевская ночь, Сицилийская вечерня[302], смерть Лукреции, две высадки Наполеона во Фрежюсе[303] суть перипетии политические. Предприятия столь обширные вам недоступны, но и те неожиданные развязки, какие вы устроите на вашем супружеском театре, могут оказать воздействие ничуть не менее значительное.

Однако, поскольку искусство создавать положения и переменять с помощью естественных происшествий течение эпизода доступно лишь гению, поскольку возвращение на стезю добродетели той женщины, чья ножка уже оставила несколько следов на мягком золотом песке, усыпающем тропы порока, есть сложнейшая из всех перипетий, а гению нельзя ни научить, ни научиться, лиценциат супружеского права с прискорбием признается нынче в своей неспособности свести к жестким принципам науку, переменчивую, как обстоятельства, мимолетную, как случай, неизъяснимую, как инстинкт.

Воспользовавшись выражением, которому Дидро, д'Аламбер и Вольтер, несмотря на все их энергические старания, не сумели предоставить в нашем языке права гражданства, скажем, что брачную перипетию возможно лишь чуять нюхом[304]. Поэтому единственное, что нам остается, — уподобиться древнему философу, который, отчаявшись постичь, что есть движение, принялся ходить, дабы таким способом познать его неуловимые законы, и описать вам несколько брачных перипетий.

Допустим, муж, действуя в согласии с принципами, изложенными в Размышлении о полицейском надзоре, категорически запретил жене принимать того холостяка, который, судя по всему, грозит сделаться ее любовником; она обещала никогда больше с этим холостяком не видеться. Всякий муж может лучше нас нарисовать в своем супружеском воображении эти мелкие сцены домашнего быта, мысленно перенесясь в те дни, когда пленительные желания рождали искренние признания, а тайные пружины его политики приводили в движение иные весьма хитро устроенные механизмы.

Предположим, дабы сообщить повествованию бóльшую занимательность, что вы — вы, муж, читающий мою книгу, — обнаружили благодаря тщательному полицейскому надзору, что жена ваша намерена принять у себя господина А-Я в то самое время, когда вы будете наслаждаться обедом в министерстве, куда она же сама и выхлопотала вам приглашение.

Налицо все исходные данные, которые необходимы для подготовки одной из прекраснейших перипетий.

Вы возвращаетесь домой чуть позже предполагаемого прибытия господина А-Я: оставлять его наедине с вашей женой слишком надолго было бы неразумно. Но как именно вы возвращаетесь? Отнюдь не так, как рекомендует предыдущее Размышление. Значит, вы возвращаетесь, объятый гневом?.. Ни в коем случае. Вы возвращаетесь с видом простака и ротозея, который забыл дома кошелек или записку, подготовленную для министра, носовой платок или табакерку.

Вернувшись, вы либо застигаете влюбленную пару врасплох, либо застаете жену в одиночестве, поскольку она, упрежденная горничной о вашем возвращении, успела спрятать любовника.

Рассмотрим обе эти ситуации; каждая из них любопытна по-своему.

Для начала замечу, что все мужья должны уметь навести ужас на своих жен, причем подготовку к этому семейному второму сентября[305] следует начинать заблаговременно.

Так, заметив проявление какого-нибудь из первых симптомов, муж не преминет поделиться — и желательно не единожды — своим мнением о наилучшем образе действий главы семьи в трудную пору супружеской жизни.

— Если бы я застал мужчину у ног своей жены, — скажет он, — я убил бы его, даже не задумавшись.

Сами наведя разговор на нужную тему, вы выскажетесь в том смысле, что закон должен был бы предоставлять мужьям, как в Древнем Риме, право распоряжаться жизнью и смертью своих детей и, следственно, право убивать детей, прижитых вне брака.

Подобная кровожадность, ровно ни к чему вас не обязывающая, внушит вашей жене благодетельный трепет; уместно также со смехом спрашивать у жены что-нибудь вроде: «Да, любовь моя, видит бог, я вполне мог бы тебя убить; хотела бы ты пасть от моей руки?»

Женщины всерьез боятся этих шутливых угроз, доказывающих, что в сердце мужа еще живет любовь; вдобавок женщины, сами прекрасно владеющие искусством говорить правду под видом вымысла, охотно допускают, что и мужчинам случается прибегнуть к этой женской уловке.

Поэтому, даже если беседа супруги с любовником еще не перешла пределов дозволенного, супруг, заставший их наедине, должен произвести на преступников то же действие, какое производила в мифологические времена прославленная Медуза Горгона.

В этом случае перипетия принесет свои плоды, если, смотря по характеру вашей жены, вы либо разыграете патетическую сцену в духе Дидро, либо прибегнете к иронии в духе Цицерона, либо схватитесь за пистолеты, заряженные порохом, и даже выстрелите, если убеждены, что без крупного скандала не обойтись.

Один даровитый муж ограничился в подобной ситуации умеренной порцией сантиментов. Он входит, видит любовника и взглядом приказывает ему выйти вон. Избавившись от соперника, он падает перед женой на колени и разражается монологом, содержащим, среди прочих, фразу: «Увы, дорогая Каролина! Я не сумел любить тебя так, как ты того заслуживаешь!..»

Он рыдает, она рыдает; перед нами — слезная перипетия во всем ее великолепии.

Живописуя перипетию второго рода, мы разъясним, каким образом следует мужу соразмерять свои действия с силой характера жены.

Итак, к делу.

Если, на ваше счастье, любовник успел спрятаться, перипетия станет еще прекраснее.

Если вы обставили ваши покои согласно предписаниям, изложенным нами в Размышлении XIV, вы без труда догадаетесь, в какой угол забился холостяк, пусть даже он, вослед байроновскому Дон Жуану, сумел съежиться под диванной подушкой. Если же в доме вашем как на грех царит беспорядок, вы обязаны знать назубок все места, где может притаиться посторонний.