Женщины да Винчи - Анна Берсенева

Но ведь и не плечи, не тело – только руки его были наполнены какой-то особенной тяжестью. И как ни относись к разговорам про необъяснимые энергетические явления, это было именно необъяснимо.

Белка чувствовала в его руках такую силу, не физическую силу, что в их кольце она была как будто в мегалитическом сооружении. Стоунхендж какой-то, ей-богу! Почувствуешь защищенность в таком энергетическом контуре, чего там. Удивляться не приходится.

У нее кружилась голова. Она любила его и ни секунды больше этому не удивлялась. Если чему и стоило удивляться, то лишь тому, что это не стало для нее очевидным сразу, в первую минуту, когда она его увидела. Он был из тех мужчин, в которых с первого взгляда должна влюбиться каждая женщина, у которой есть хотя бы разум, не говоря о чем-то большем, чем разум, и ведь она это, кажется, даже понимала, даже думала, кажется, об этом, глядя на него, так почему же тогда… Ах, да не все ли теперь равно, какое сонмище глупых и мелких совпадений застило ей глаза!

Он разнял руки, отпустил ее. Это было жалко, но надо же было как-то подняться наверх, не в обнимку же идти, как нанайские мальчики.

Они поднялись по лестнице, остановились перед Белкиной дверью.

– Пойдем ко мне, – сказал Костя. – Там, – он кивнул на комнату Зинаиды Тихоновны, – я не могу.

Это было ей понятно. Она пошла за ним в дальний конец коридора, где находилась его комната.

Она ни разу здесь не была. Он уходил сюда, как на Северный полюс или даже на Марс, и она никогда не думала, что же он делает на своей другой планете. Старалась об этом не думать, как ей теперь было понятно.

Белка была любопытна и приметлива, но сейчас не могла разглядеть в его комнате ничего. Ни-че-го! Взгляд скользил по поверхностям предметов, и ни один из этих предметов не значил ничего по сравнению с тем значительным, что происходило у нее внутри, что видела она загадочным способом, который называется внутренним зрением.

Она долго дергала крючки, наконец расстегнула шубку, сняла ее и на что-то положила, а может, просто на пол.

Пока она возилась с крючками, он разделся совсем и стоял перед нею, как будто ожидая, что она будет делать. Она чувствовала в эту минуту одну лишь досаду на то, что на ней так много всякой одежды, которую так долго придется снимать, и что она не умеет все это расстегивать и сбрасывать с себя так же быстро, как он.

Он не стал дожидаться, пока она разденется, и сам начал раздевать ее. Вот это было очень кстати и получилось очень хорошо.

Никогда ей не нравилось, что свет во всем доме тусклый из-за недостатка напряжения, а теперь оказалось, что это именно такой свет, какой нужно. Он охватывал Костю облаком, и это очень подходило к нему, быть в облаке света; казалось, что он сам его и излучает.

Белка подумала так и смутилась. Чересчур возвышенные мысли всегда казались ей нелепыми из-за развитой склонности к самоиронии. Но теперь ничто не имело значения – ни смущение, ни возвышенность, ни тем более ирония.

Имело значение только то, что они уже лежали на какой-то новой поверхности, которую Белка не видела и даже не чувствовала – ей казалось, что она лежит прямо на воздухе, и Костя тоже.

Не было у них голода друг к другу и жажды телесной не было в том, как они друг к другу прильнули, а была только любовь – беспримесная. С такой любовью прильнули друг к другу первые люди, созданные по образу и подобию своего создателя, в этом не было никаких сомнений.

Такие вещи становятся ясны только по опыту, вот что Белка сейчас поняла, и без собственного опыта вера в эти вещи бывает злой и беспощадной – доказующей, а с этим единственным опытом – ясной и самоочевидной.

Она все время чувствовала точки своего тела, которых он касался руками; острые, огненные ощущения возникали в этих точках. Неизвестно, знал ли Костя, как действуют его руки, но прикасался он к тем самым местам, из которых расходится по всему телу возбуждение. Нет, вряд ли знал, он не выбирал их, а касался сразу, и Белка сразу взрывалась от его прикосновений, которые даже ласками нельзя было назвать – он играл на ней, как на скрипке, ей всегда было непонятно, как же это скрипач знает, к какому месту скрипки надо прикоснуться, чтобы получился вот этот звук, а не другой, и уже потом она прочитала, что дело в миллиметровой, микронной даже разнице, которая превращает простого скрипача в единственного.

Костя мгновенно превратился в единственного, и отличие его от скрипача было лишь в том, что это произошло даже до того еще, как он коснулся ее тела.

Блестели над нею тревожные темные глаза, штрихи волос расчерчивали лоб между каплями пота.

Она потянулась вверх, коснулась губами Костиных губ. Они у него были прохладные, как будто он только что сгрыз сосульку. Белка в детстве грызла сосульки, отламывая их от карниза за окном Дома со львами. Никогда с тех пор она не испытывала такого счастья – вот только теперь.

Она засмеялась, и они стали целоваться очень крепко. Костя сжимал при этом ладонями ее щеки и виски, и от этого через ее голову шли такие импульсы и волны, что, может, она становилась в эти минуты каким-нибудь гением. Моцартом, может. Но это ей было все равно, гений она или нет, а вот что от его рук исходит счастье, это не все равно ей было. Это вошло в ее жизнь такой огненной чертою, после которой все остальное навсегда становится мелким и незначительным.

– Ну и руки у тебя!.. – прошептала она.

И тут же забыла и слова свои, и голову, и все на свете, потому что почувствовала его внутри себя, и волны, шедшие от его рук, вошли в этот момент к ней внутрь – вошли, влились, вплеснулись, как океан.

Белка коротко вскрикнула и забилась под ним, обхватила его руками и ногами, прижалась, примкнула к нему, как деталь, вошедшая в пазы какого-то именно для нее предназначенного целого. И так они бились вместе, сомкнувшись, сначала она, потом он бился и вскрикивал, потом они вздрагивали попеременно, потом замерли, потом тихо целовались.

– Костя, – сказала Белка, – если бы ты знал, как с тобой хорошо, ты бы ко мне, наверно, не прикоснулся даже.

– Почему?

В его голосе послышалось удивление.

– Потому что когда ты прикасаешься, то можно умереть, – объяснила Белка. – Как от удара током.

– Это слишком парадоксальный ход мысли, – сказал он и перекатился на спину.

Белка тут же подкатилась к нему под бок. Хоть вроде бы то, что называется пиком удовольствия, было уже пройдено, но она считала, в том, чтобы чувствовать щекой его плечо, удовольствия никак не меньше.

– Ничего парадоксального, – сказала она. – У тебя руки ужасно энергетичные. Ты ими камни можешь двигать бесконтактным способом.

– Ерунда какая-то.

– И ничего не ерунда! Скажешь, этого не бывает?