Полуденный бес - Павел Басинский

«Это у них мания какая-то, – подумал капитан, – чуть что, с собой кончать».

– Зачем вы мне это рассказываете? – тревожно спросил он.

– Ну ты-то меня не выдашь…

«Попробуй выдай, – подумал Соколов. – И пукнуть не успеешь!»

Генерал положил папку обратно и по новой налил коньяка.

– Что это я всё о Платоне? – сам себя спросил он. – Отвечай, Соколов, что ты знаешь об этом деле?

– Да то же, что и вы, – вздохнул Максим Максимыч. – Кто-то инсценировал убийство под Гнеушева, который зачем-то оказался в Малютове…

– Правильно, – насупился Рябов. – И я догадываюсь, кто этот «кто-то». Я ему яйца-то прищемлю! Да не смотри ты на меня так, капитан… Знаю, о чем думаешь. Мне самому эту девушку жалко. Пострадала почем зря!

– С мальчишкой зачем катавасию устроили? – спросил Соколов. – Для чего такой сложный расчет?

– А проще у нас не могут, – зло усмехнулся Рябов. – Новое поколение пришло, кибернетики, мать их!

Рябов лукаво посмотрел на него и налил по третьей.

– Как думаешь, зачем я тебе мальчишку дарю? Может, ты думаешь, я делаю это из человеколюбия? Думаешь, мне его жалко? Жалко у пчелки знаешь где?

– Так, значит… – ужаснулся Соколов.

– Молодец, догадался! С тобой будет легко работать. Да, капитан! На воробышка твоего, как на живца, мы поймаем того, кто в это дело постоянно путается. Возьмем его за кадычок и посмотрим в его честные глаза при ярком свете настольной лампы!

Соколов схватился руками за голову.

– Так и держали бы его в детском доме! – воскликнул он.

– А он и будет там находиться, но под твоим присмотром. Вырастишь мальчишку на казенных харчах. Тебе повезло, Соколов! Еще вчера тебя могли ликвидировать, а сегодня ты пьешь со мной и можешь сослужить родине службу, за которую тебя потомки будут благодарить. Увы, анонимно!

– Потомки?

– Конечно!

– Так ведь мальчик этот, товарищ генерал, и есть один из них! – почти закричал Соколов, стряхивая с себя наваждение. – Он и будет благодарить! И за то, что мать убили. И что отца своего не знает. И что убийца не наказан, а пьет сейчас где-то, сволочь, такой же коньячок! Нет, генерал! Не буду я больше с тобой за Родину пить!

– Правильно, что не будешь, – не обиделся Рябов. – Негоже к сиротинушкам в пьяном виде ехать, дурной пример подавать. Ты расскажи лучше, не было ли в деле Половинкиной чего-нибудь… как бы это сказать… ну, странного, необъяснимого?

– Было, – согласился капитан, – и Палисадов об этом знает. По первоначальному заключению медэксперта девушка скончалась от удушения, но при этом странным образом потеряла много крови. Между тем на ней не было найдено следов крови. В окончательном заключении, которое делали товарищи из Москвы, этот факт зафиксирован не был.

– Хм… – задумался Рябов. – Как это может быть? И почему Палисадов мне не доложил?

– Вы приказали спустить дело на тормозах? Он и спускает… Я хорошо знаю майора Диму. Он никогда не делает ничего лишнего. Но при этом всё протоколирует лично для себя.

– Вот засранец! – возмутился генерал. – А бывает потеря крови от удушения?

– Бывает, но не в таком количестве.

– Что еще? По лицу твоему вижу, есть что-то еще…

– В ночь убийства в Малютов пришел старец. Говорят, знаменитый в церковной среде, и не только в церковной. Я имел с ним разговор, причем он сам вызвался говорить со мной. Так вот старец сказал, что убийство Елизаветы – это преступление ритуальное .

– Что? – не понял генерал.

– Связанное с каким-то культом. Старик пытался мне это объяснить, но я ничего из его слов не понял и решил, что он сумасшедший. Но когда эксперт сказал о потере крови, я подумал, что старик, может, не совсем сумасшедший. Тогда я познакомился с Вирским.

– С кем?! – Рябов медленно вставал из кресла. – Сказать тебе? Только учти, капитан… После того, что я скажу, мы с тобой будем связаны крепко-крепко!

– Всё одно пропал, – вздохнул Соколов.

– Родион Вирский – двоюродный брат Платона Недошивина. Их отцы были двойняшками, сыновьями расстрелянного сенатора Недошивина. Оба ребенка родились одновременно, но были удивительно не похожи друг на друга. После революции Родион Недошивин отказался от своего покойного отца и взял фамилию отца приемного, Ивана Родионовича Вирского. Так Родион Недошивин стал Родионом Вирским. Потом его приемного отца тоже шлепнули. Впрочем, и Платону Недошивину, который от отца не отказывался, тоже не повезло… Он стал следователем НКВД и запутался в одном глупом деле, проявил свою дворянскую гнильцу. Занимался им лично я и тогда познакомился с его восьмилетним сыном, который честно заложил своего отца. Но мальчишка был хороший, а у меня своих детей тогда не было. Полинка поздно у нас родилась…

– Догадываюсь, что с ним дальше стало… А что было с Вирским-третьим?

– То же, что и с Недошивиным-третьим. Сыновья за отцов не отвечали. Родина их обогрела, воспитала. Только у Родиона гнилая дворянская кровь сильнее оказалась. Пошел парень по скользкой дорожке. Связался с каким-то старцем, возможно, с тем самым, что с тобой разговаривал. Потом и его предал, как его отец предал его деда. Теперь это крупный международный сектант, руководитель подпольной секты с идиотским названием «Голуби Ноя».

– Почему он до сих пор на свободе?

– А зачем его сажать? Он на нас и работает. Хотя порой выкидывает, подлюга, фортеля… Сдаст нам группу подпольных дурачков, помешавшихся на религии, а потом организует на Западе шумиху о подавлении религиозной свободы в СССР. Мы его, само собой, за яйца! Плачет, кается. Тьфу! Потом опять как-нибудь нагадит…

– Но пользы от него больше?

– В корень зришь, капитан…

– Что Вирский делает в Малютове?

– Ты понимаешь, есть у него дурная привычка, вроде онанизма, на время исчезать из нашего поля зрения. Мы и говорили с ним по-хорошему, и секту его маленько прижимали, и угрожали выдать своим же сектантам как агента КГБ. Но он не уймется. Вдруг выправит себе фальшивый паспорточек и пускается в бега. Наши люди его то в Туле выловят, то в Иркутске… Один раз до Камчатки добрался, кот блудливый! Вернется, раскается и в качестве отступного свежей информации нам принесет, как репьев на хвосте. Что делать, прощаем. От таких информаторов много бывает пользы.

– И что за секта?

– Да хрен ее знает! Вирский не по моему отделу проходит. Меня он интересует только из-за Платона.

– Недошивин знает о своем брате?

– Вот! Поэтому я и предупредил тебя, Соколов! Не только Платон, а никто – слышишь, никто! – не знает об их родственных отношениях. И ты, капитан, когда будет нужно, забудешь об этом навсегда. Ты меня понял?

– Тогда не надо было говорить, – иронически возразил Максим Максимыч. – Теперь мучиться буду, ночами не спать…

– Шутки в сторону! – рассердился генерал. – Я рассказал тебе, чтобы ты слепым кутьком в это дело не тыкался. Очень я надеюсь на тебя, Соколов! Распутай мне это дело! За мной не заржавеет. И Воробышка твоего досрочно выпустим, и парнишечку, когда подрастет, лучшим образом устроим… Хочешь, примем в Высшую школу КГБ?

– К себе в попы возьмете, как Платона? Нет – лучше не надо!

– Разберемся… Утомил ты меня, капитан. Машина ждет тебя у подъезда. Шофер дорогу знает. А по пути хорошенько подумай. Невидимку мне ищи! Слышишь – Невидимку! Если Вирский – это полбеды. Но сдается мне, что это не он. Вирский – трус! Он против меня пойти бы не рискнул.

«Думай не думай, – размышлял Соколов, покачиваясь в кресле генеральской „Волги“, – а попал ты, капитан, в неприятный оборот. Это же надо, как они все хорошо устроились! Генерал со своими врагами разделается. Палисадова в Москву переводят. На Недошивина начальство особые виды имеет. И даже ты, Соколов, в прибыли остался с мальчишкой. А уж Прасковья! (Соколов представил себе, как обрадуется Прасковья, давно умолявшая взять из приюта ребенка, и даже зажмурился от удовольствия.) И только Лизонька лежит неотомщенная в сырой земле да мать ее в сумасшедшем доме. Генка Воробьев окажется на лесоповале. Несправедливо как-то выходит!»

«Не ищите в этой истории справедливости, – вспомнил он непонятные речи отца Тихона. – Ищите одной правды Божьей! А она в вашем сердце, хоть вы и коммунист. Сейчас ваше сердце вам одну месть подсказывает, но завтра оно совсем другое скажет…»

И ведь как в воду глядел старик юродивый! В самом деле Соколову расхотелось мстить. Да разве он, Соколов, не убивал на фронте? Да, фашистов, но ведь тоже людей, таких же деревенских парней. И разве не был он исполнителем чужой воли? Разница, конечно, большая. Он Родину защищал, а эти? Черт знает, что они защищают! Вот Рябов. Тоже ведь есть у него какое-то о Родине понятие.

Соколов внимательно смотрел на красное лицо Вани Половинкина, сопевшего в казенной кроватке, разбросав ручки и ножки, как неживой лягушонок. С первого взгляда капитан отбросил всякие сомнения: это был сын Лизаветы! А вот кто его отец? Мальчишка был крупный, с упрямым подбородком и сердито поджатыми губами.

– Хороший мальчик, – говорила старая нянечка. – Тихий, спокойный. Серьезный такой! Когда пьет из бутылочки, смотрит на тебя так строго! И не скажешь, что недоношенный…