Черное эхо - Майкл Коннелли

Босх отпил из своего бокала и еще раз обвел взглядом комнату. Он так и не присел, но чувствовал себя очень комфортно рядом с Элинор. На лице его играла улыбка. Он кивнул в сторону висевшей на стене картины Хоппера.

– Мне нравится эта вещь. Но к чему здесь такая мрачность?

Она посмотрела на репродукцию и изогнула бровь, как если бы впервые задумалась над этим вопросом.

– Сама не знаю, – сказала она. – Мне всегда нравилась эта картина. Что-то в ней меня забирает. Женщина на картине – с мужчиной. Стало быть, это не я. Значит, если кто-то и похож там на меня, то это тот мужчина с чашкой кофе. Сидящий в полном одиночестве и словно наблюдающий тех двоих, что вместе.

– Я однажды видел ее в Чикаго, – сказал Босх. – Оригинал. Я выезжал туда на экстрадицию, и нужно было убить примерно час до того времени, когда можно будет забрать арестованного. Поэтому я пошел в Чикагский художественный институт, и там висела эта картина. Я целый час провел, глазея на нее. Вы правы – есть в ней что-то такое. Я уже даже не помню, что это было за расследование и кого я должен был сюда доставить. Но помню эту картину.

Они сидели за столом и болтали почти час уже после того, как спагетти были съедены. Элинор опять говорила о своем брате и о том, как трудно ей преодолеть гнев и боль потери. Прошло уже восемнадцать лет, а она все еще не может с этим справиться. Босх сказал, что он тоже до конца не справился с пережитым. Ему до сих пор порой снятся туннели, однако еще чаще вместо этого приходится бороться с бессонницей. Он рассказал ей, в каком смятении пребывал, когда вернулся, какой сумбур царил в голове, как тонка была грань между добром и злом, и надо было сделать между ними выбор. Выбор между тем, чем впоследствии занялся он, и тем, к чему склонился Медоуз. А могло выйти и наоборот, заметил он, и она кивнула – кажется, и впрямь хорошо понимая, насколько это верно.

Потом Уиш стала расспрашивать о деле Кукольника и об изгнании Босха из отдела ограблений и убийств полиции Лос-Анджелеса. Это было больше, чем просто любопытство. Он чувствовал: вместе с его рассказом ей передается что-то важное. Она принимала в отношении него какое-то решение.

– Думаю, в общих чертах дело вам известно, – начал он. – Кто-то душил женщин, проституток главным образом, а затем размалевывал их лица косметикой. Белил лицо, помадой рисовал губы, густо румянил щеки, черным карандашом обводил глаза. Всякий раз одно и то же. Кроме того, купал их тела в ванне. Но нам никогда не казалось, что он проделывал это затем, чтобы превратить их в кукол. Просто раз один придурок – кажется, это был парень по имени Сакаи, из коронерской службы – ляпнул, что именно грим объединяет все эти преступления. Потом этот кукольный антураж и эта кликуха – Кукольник – появились и начали обыгрываться в прессе. Мне кажется, первым запустил прозвище Четвертый канал. А от них оно уже пошло распространяться дальше. По мне, так это скорее смахивало на работу похоронного бюро. Но проблема была в том, что мы плохо продвигались в расследовании. Мы не могли наложить лапу на этого парня, пока число его жертв не перевалило на второй десяток. Маловато было материальных улик. Все жертвы были выброшены в произвольных местах, по всему Вест-Сайду. По найденным на двух трупах волокнам мы определили, что тот тип, очевидно, носил парик или какую-то еще маскировку в виде волос: фальшивую бороду и так далее. Что касается тех женщин, которых он снимал с панели, то нам удалось, например, установить время и место их встречи с последним клиентом. Мы обошли все мотели, где номера сдаются за почасовую оплату, но так ничего и не добились. Тогда мы сообразили, что парень снимал их, сам находясь в машине, а затем куда-то отвозил – возможно, к себе домой или в какое-то тихое, безопасное место. Оно было у него чем-то вроде обитой войлоком палаты в психушке, где он мог без помех расправляться со своими жертвами. Мы начали наблюдать за бульваром Санта-Моника и другими горячими точками, где работают проститутки, и успели распугать, наверное, сотни три парочек, пока наконец нам не улыбнулась удача. Как-то раз под утро в нашу специально созданную оперативную группу поступает звонок от проститутки по имени Дикси Маккуин. Она говорит, что только что вырвалась из лап Кукольника, и спрашивает: положено ли ей вознаграждение, если она отдаст его в руки правосудия? Ну, надо сказать, мы такие звонки получали каждую неделю. Я хочу сказать, что если имеется одиннадцать убийств, то изо всех щелей начинают выползать свидетели с уликами, которые на поверку оказываются и не уликами вовсе. Просто город был охвачен паникой.

– Да, я помню, – сказала Уиш.

– Но с Дикси все было по-другому. Я дежурил в тот день в опергруппе в ночную смену и как раз принял этот звонок. Я поехал и побеседовал с ней. Она рассказала, что клиент, которого она подцепила в Голливуде, возле улицы Спароу, ну, вы знаете, рядом с Домом саентологии, отвез ее в Сильвер-Лейк, в некое помещение над гаражом. Она сказала, что, пока парень раздевался, ей понадобилось в туалет. И вот, пока она там сидела, решила заглянуть в шкафчик под раковиной – видимо, проверить, нет ли чего подходящего спереть. И вдруг видит эти флакончики, тюбики и всю прочую дамскую атрибутику. Глядит она на все это, и в голове у нее начинает складываться картина. Дескать, вот оно что! Должно быть, он и есть тот самый маньяк! Тут она покрывается холодным потом и решает дать деру. Она выходит из ванной, а мужик уже лежит в постели. И она, не помня себя, удирает через парадную дверь. Фокус в том, что мы не давали в печать всю информацию о косметике. Или, точнее, тот паразит, который сливал газетчикам информацию, не все им выкладывал. Видите ли, мы знали, что преступник забирает себе вещи жертв. При убитых находили сумочки, но в них не было никакой косметики – ну, понимаете, ни губной помады, ни пудреницы, ничего такого. Поэтому, когда Дикси рассказала мне о том, что видела в умывальном шкафчике, я навострил уши. Я понял, что она не врет. И вот в этом месте я дал маху. К тому времени как я закончил ее допрашивать, было уже три часа ночи. Все наши оперативники из группы ушли домой. И вот я сижу и думаю: а вдруг тот тип догадается, что Дикси его расколола, и слиняет? Поэтому я поехал туда один. То есть Дикси тоже поехала, чтоб показать мне это место, но потом она осталась сидеть в машине. Когда мы туда приехали, я увидел свет в помещении над гаражом, позади того полуразвалившегося дома у Гипериона. Я вызвал на подмогу патрульную машину, и пока их дожидался, вижу, как в окне промелькнул туда-сюда силуэт этого парня. И что-то подсказывает мне, что он спешно собирается сделать ноги и забрать с собой весь тот хлам из ванной. А у нас после одиннадцати трупов не оставалось никаких улик. Нам позарез нужна была эта дребедень из шкафчика под раковиной. Было еще и другое соображение: а что, если у него там сейчас кто-то есть? Ну, понимаете, замена Дикси. Поэтому я двинул туда. В одиночку. Остальное вы знаете.

– Вы пошли туда без ордера, – кивнула Уиш, – и застрелили его, когда он сунул руку под подушку. Позднее перед комиссией, которая рассматривала правомерность применения огнестрельного оружия, вы объяснили свои действия тем, что были убеждены, что ситуация экстренная. Что у него было достаточно времени выйти на улицу и найти другую проститутку. Вы сказали, что это давало вам право взломать дверь без ордера. Вы также сказали, что выстрелили, потому что были уверены: подозреваемый потянулся за оружием. Вы уложили его одним выстрелом, в верхнюю часть туловища, с расстояния пятнадцать – двадцать футов, если я правильно помню тот отчет. Но Кукольник был там один, и под подушкой лежала только его накладка.

– Да, только парик, – повторил Босх. – Комиссия меня оправдала. С помощью волос от парика мы доказали его связь с двумя найденными прежде трупами, а от косметических принадлежностей в ванной потянулась ниточка к восьми другим жертвам. Сомнений не было, это был он. Но потом в дело вступили внутренние легавые из СВР. Бенефис Льюиса и Кларка. Они насели на Дикси и заставили ее подписать заявление, где говорилось, что она заранее сказала мне, что он положил парик под подушку. Не знаю, какие уж методы они применили против нее, но могу себе представить. СВР всегда имела на меня зуб. Там не любят всякого, кто не принадлежит на все сто процентов к полицейскому клану. Так или иначе, следующим номером я узнал, что они предъявили мне внутриведомственные обвинения. Они намеревались меня вышвырнуть, а Дикси передать Большому жюри присяжных по уголовному обвинению. Как будто вода окрасилась кровью, и туда тотчас ринулись две здоровые прожорливые акулы.

В этом месте он остановился, однако Элинор продолжила:

– Но детективы из СВР просчитались, Гарри. Они не учли, что общественное мнение будет на вашей стороне. В СМИ вы были представлены как тот коп, который перебил хребет Мяснику из салона красоты и Кукольнику. Как персонаж из фильма. Они не могли уничтожить вас без того, чтобы привлечь огромное сочувственное внимание публики и представить в невыгодном свете свой департамент.