Счастье потерянной жизни - 3 том - Николай Храпов

После того, как Евгений Михайлович все осмотрел, со всеми познакомился и определил свои отношения с каждым, он решил в обеденный перерыв познакомиться с молодым человеком, который привлек его внимание.

— Извините меня, пожалуйста, — начал Комаров, подойдя к нему у речки, — только с вами мы остались не знакомы. А я к этому имею очень большое желание. Меня зовут Евгений Михайлович, да можно просто — Женя. Фамилия моя Комаров, из Ташкента я, баптист. Скажите мне, пожалуйста, а вы случайно не из верующих, и не знакома ли вам фамилия Тимошенко? Вот имя и отчество я забыл…

— Я напомню вам, — выручил юноша, — Михаил Данилович! Знакома, брат Женя, не только фамилия, но и жизнь его отчасти, и кончина его отца Даниила Мартыновича — это служители братства баптистов. Я, тоже христианин, баптист. Зовут меня Павел Владыкин. Приветствую вас, брат!

И они оба упали друг другу в объятия.

— Евгений Михайлович! Я… — начал Владыкин.

— Ну-ну, да ты что? Павел! Брат ты мой! — обнимая его, возразил Комаров, когда они объяснились в обеденный перерыв на берегу речки. — Да, какой же я тебе Евгений Михайлович? Впредь, пока мы живы на этой земле, я тебе просто Женя и, уже в крайнем случае — Евгений.

— Ну, ладно, я очень рад и благодарю тебя… Как хорошо, что ты подошел, а я как раз думал: "Как же подойти к нему?" Да ты понимаешь, как это нужно?!

— И важно, — подтвердил Женя.

— Да-да. А как это радостно!

— И чудно, — опять добавил он.

Так несколько раз они, перебивая и дополняя друг друга, торжественно обменивались любезностями.

— Ну, давай-ка, хоть спокойно познакомимся друг с другом, — спохватился Владыкин. — Так ты откуда, говоришь, сам?

— Из Ташкента, вот уже пять лет.

— Так вот, — продолжал Павел, — ведь я уже загорелся тобой давно, с Солнечного озера, знаешь такое?

— Ну, еще бы не знать… А-а-а! Ты, наверное, увидел там…

— Не просто увидел, Женя, а был потрясен. Ведь этот стих: "Предай Господу путь твой, и уповай на Него, и Он совершит", как ангел-хранитель утешал меня и двигал по моим тропинкам в минуты отчаяния. Спустя долгое время, его кто-то соскоблил, так я чертежным почерком восстановил его, подумав: "Пусть кто-нибудь еще осчастливлен будет этим напоминанием". Ну, а теперь расскажи коротенько, как и когда ты оказался там, на озере?

— Ох, Павел, Павел — это целая история, какую я бы назвал: "Путь мой лежал долиной смертной тени". Солнечное озеро — это чуть ли не единственное, светлое звено из всей цепи.

Здесь Женя на минуту остановился, вздохнул и неторопливо изложил весь свой этапный путь от Атки до Бутыгичага. По мере того, как он в рассказе упоминал долины ключей и речек; Малтан, Ударный, Мяунджа, Армань, Холодкан, Бохапча и другие — взгляд Владыкина становился все серьезнее, а голова опускалась все ниже и ниже.

— Вы что-то, молодые люди, я вижу, заговорились! — остановил их, подходя, начальник отдела Николай Сергеевич. — Обед ведь давно кончился, — с улыбкой обняв обоих, сообщил он.

— Простите, Николай Сергеевич, задержались. Обед-то, может быть, и кончился, а жизнь-то наша только начинается. Ведь мы не люди вот с ним, — кивнул Владыкин на Женю, отвечая начальнику, — а несколько раз — смертники. Мы ведь из могилы прибыли сюда к вам, причем — каждый из своей, а здесь вот встретились.

— Так вы что, братья, что ли? — спросил их Николай Сергеевич, внимательно сличая их лица.

— Да, братья, да еще какие, — ответил Женя, подходя уже к двери отдела.

После работы они вместе наспех поужинали и до глубокой ночи просидели на берегу Детрина, пока не замерзли, рассказывая друг другу о пройденных путях.

— Павел! — поднявшись на ноги по окончании беседы, обратился Женя к своему собеседнику, — я хочу тебе в заключение объявить два признания: во-первых, я первый раз в жизни встретился с тобой, но именно такой образ искал в людях, чтобы найденного от души назвать другом. Теперь же я могу, наконец, тебя обнять и назвать так?

— Да! — ответил Павел. Они крепко обнялись и поцеловали друг друга.

— Во-вторых, так, как пять лет назад, свободно, с чистой совестью называл христиан братьями и сестрами, сегодня назвать тебя или кого-то другого этим именем не могу. Палящий зной пережитых ужасов иссушил мой источник и, в лучшем случае, там остался скудный, заиленный родничок, — закончил Женя, испытывающе глядя в глаза своему другу.

— Женя! — обратился к нему Павел, — пусть постыдятся назвать нас с тобой братьями ташкентские, киевские, ленинградские, московские христиане, может, мы во многом не достойны их и не похожи на них, но зато с открытой душой назову тебя братом и другом — я и подобные нам в этой печи, так как мы равно достойны друг друга. А насчет источника — я верю, что Тот, Кто оказался другом самарянке, расчистит тину и в наших родниках. И верь, что из них еще потекут реки воды живой, а тогда обнимут нас, как родных, и ташкентские и другие.

Женя, я хочу запомнить это место в пойме Детрина и, когда Господь оживит нас, сделать его, как Авраам — жертвенником для молитв.

— Павел! — добавил Комаров, — а я хочу сейчас преклонить колени на этом месте и сказать всего несколько слов, что мы, несомненно, можем сделать перед Господом: Боже, будь милостив ко мне, грешнику! Аминь! (Лук.18:13).

— Аминь! — закончили они вместе.

* * *

Работая в отделе, Комаров очень скоро приобрел к себе всеобщее расположение мягкостью своего характера и высоким мастерством в отделке карт. Будучи осведомленным во многих жизненных вопросах, он был и замечательным собеседником как для молодых так и для пожилых мужчин и женщин.

С каждым разом и Владыкин располагался к нему все больше и больше. Однажды Женя увидел, как из клуба, по окончании демонстрации кинофильма, с толпой сотрудников вышел и Павел. Встретив его, Комаров спросил:

— Ты что, разве позволяешь себе развлечения подобного рода?

— Изредка, да. Сегодня шел фильм, очень близкий к библейскому сюжету, даже имена, персонажи и изречения были библейского содержания. Я жду твоего мнения, брат Женя. Что, если бы у нас демонстрировались христианские фильмы? Я думаю, что нравственность у молодежи не была бы на таком низком уровне, да и наша, христианская молодежь, нагляднее представляла бы себе эпоху библейских и евангельских времен.

А вот у православных и католиков, смотри, как картинно обставлено богослужение и богослужебные помещения. Прихожанин, в каком бы он ни был настроении, невольно, войдя в храм, поддается влиянию всей религиозной атмосферы, забывая мирскую суету. Может быть, и нам следовало бы быть более примирительными к кино? Ведь в домах наших, мы тоже с удовольствием вешаем картины евангельского сюжета и с изображением самого Христа Спасителя.