Р.А.Б. - Сергей Минаев

Через полтора часа мы встретились с Загорецким у метро «Кропоткинская» и пошли вверх по Гоголевскому бульвару, ведя бессмысленные разговоры. Я зачем-то говорил о вытащенной из ящиков и шкафов куче барахла, оставленной эсбешниками у каждого на столе, и о том, что теперь в нашем пенале жуткий бардак.

А Загорецкий сетовал на то, что при обыске повредили его iPod. Он сказал это таким будничным тоном, будто обыски проходят у нас каждый день. Мне внезапно приспичило в туалет, и я начал расспрашивать, знает ли он, где находятся синие кабинки, которые обычно стерегут вечно лузгающие семечки тетки. Загорецкий предложил мне зайти в ближайшее кафе, выпить кофе и воспользоваться там заведением, а я глупо заметил, что это дороже выйдет. Загорецкий рассмеялся и сказал, что метания лирического героя в поисках туалета и его мучительный выбор между чашкой кофе за семьдесят рублей в городском кафе и десятью рублями за использование заплеванного общественного туалета могли бы стать темой для двадцатистраничного интеллигентского монолога в книге Гришковца. Но я не читал ни одной его книги и не произносил долгих монологов. Я глядел на Загорецкого и чувствовал, что меня отпускает, и в этот момент он произнес:

– Расслабься, старичок. Все уже закончилось. Понимаешь? Все закончилось…

А утром я обнаружил у себя на столе аккуратный фирменный бланк, лежащий поверх куч, которые эсбэшники вытащили накануне из наших ящиков. На бланке значилось, что каждый из нас оштрафован на две тысячи шестьсот рублей за «несоблюдение порядка на рабочем месте» и «халатность, вследствие которой третьи лица могли получить доступ к закрытой информации о работе Корпорации». Ниже стояла ссылка на статью внутреннего положения и личный контракт. Такой бланк лежал на каждом столе. Даже на столе Нестерова…

18

Началась последняя предновогодняя неделя. Несмотря на то что газеты уже тихо подвизгивали о грядущем падении рубля, основной новостью для офисных жителей были сообщения на «Одноклассниках», типа: «Максим Лейкин и Екатерина Фадеева больше не друзья» или: «Иван Мохов вступил в сообщество “Антилузер”, теперь в нем 87 342 члена». Или обсуждение новогодних подарков, или «горячих» туров куда угодно. «Колхозники», отложившие «подарочные» поездки в Москву на последние дни, заполонили улицы. Пробки стали просто невыносимыми.

Сквозь шум распродаж потихоньку стали просачиваться слухи о всеобщем кризисе, который ухнет в январе. Клерки в курилках многозначительно морщили лбы, проводя аналогии со Штатами и Европой и рассуждая о проблемах нашей банковской системы. Но единственный кризис, интересовавший меня, был личного характера.

Мы с Аней начали методично планировать будущее. Обсуждать мой уход из дома, детали быта, разговоры на работе, которые непременно возникнут, благо моя жена знакома с одной из офисных секретарш, так некстати переехавшей в наш дом, возможные последствия.

Я собирал дополнительную информацию. Разговоры с друзьями, как правило, ни черта не дают. Их советы сводятся к «забей, все так живут!» или историям вроде: «у меня дядя прожил с женой сорок лет, имея двух постоянных любовниц» или философскому: «и с этой будет то же самое». Постепенно ты приходишь к выводу, что страна живет быдло-формулой: «Хороший левак – укрепляет брак», и начинаешь двигаться дальше. Потому что не хочешь стать одним из всех – пузатым Васей, вечным соседом с одутловатым лицом и похотливыми глазами.

Когда хочешь уйти из дома, ты вдруг обращаешь особое внимание на семейное положение коллег, клиентов и просто знакомых. Ты жадно цепляешься за разговоры разведенных о том, как это происходило. По дням (если можно, по минутам). Ты негласно приветствуешь всех имеющих любовниц или готовящихся расстаться с женой. Ты ищешь союзников. Ты вербуешь в свои ряды единомышленников. Ты вливаешься в новую социальную группу.

В тот день я ехал со встречи с директором магазина, моим старым приятелем. Из тех, с кем уже почти не общался, но неожиданное изменение твоих обстоятельств вдруг делает такое общение особенно ценным. Прослушав его подробный рассказ о трехлетнем романе, закончившемся уходом из семьи, где было двое детей, я малодушно обрадовался, что у других это бывает еще сложнее, а вслух восхитился твердостью его духа и героизмом, проявленным на романтическом пути, и, ободренный, отбыл восвояси.

Я очень быстро долетел от «Динамо» до Нового Арбата, попав в ничем не объяснимый отрезок времени, когда машин по маршруту моего следования практически не было. Этакая коллективная дыра в массовом сознании, когда все синхронно решают «не ехать по Тверской, потому что там глушняк», и улица магическим образом пустеет. А Новый Арбат был совершенно свободным, возможно, после очередного «перекрытия», и на долю секунды мне показалось, что Москва замерла: завтра начнется метель, потом – Новый год. И еще многое другое…

Первым встреченным мной в коридоре был Загорецкий, вышагивавший с сияющим видом из кабинета Юсупова.

– That’s how people grow up, aaah, that’s how people grow up, – напевал Загорецкий, направляясь ко мне.

– Типа поздравляю и все такое! – Я протянул ему руку. Честно говоря, я был несказанно рад, что все так закончилось. – Наливаешь?

– Сам нальешь. – Загорецкий улыбнулся.

– Ну вот, не успел пост получить, как уже начался тоталитаризм. Тебя назначили, а наливать должны подчиненные? – Я приставил руку к виску. – Когда бежать за бутылкой, ваше благородие?

– Ты к Юсупову зайди сначала, – Загорецкий показал большим пальцем себе за спину, – вызывает.

– Зачем?

– Я отказался, Саш, – развел руками Загорецкий. – Такие дела!

– Как? Ты чо, дурак? – непонимающе вылупился я на него.

– Let me live before I die, – снова пропел он. – Не хочу. Я сказал Юсупову, что лучшего кандидата, чем ты, в департаменте нет. Так будет лучше. Для всех.

– Ты? Ты… правда, что ли?

– Нет, пошутил. Все, хватит мусолить, иди к Юсупову, пока он не передумал.

– Не пойду! – Я замотал головой.

– Мне тебя донести? – Загорецкий припал на одно колено. – Боюсь, не дотащу, ты толстый. Все, Саш, хватит комедию ломать, ступай к Юсупову.

Дальше все было как в тумане. Скользкая ручка двери кабинета коммерческого директора, его располагающее рукопожатие, доверительный тон беседы, дежурные фразы о том, как меня ценит компания, и какая на мне теперь ответственность. Было еще что-то про «стараться не допускать ошибок прежнего руководства», «жестче контролировать коллектив», «стратегические цели и задачи», «первая ступень в карьере топ-менеджера», «полномочия», «представительские расходы», «доклады на совете директоров» и… я не разбирал и половины сказанного. Просто не мог сосредоточиться. Я сидел и спрашивал себя: почему? Почему именно теперь?

У меня была четкая цель: обеспечить себе комфортное существование на ближайшие полгода, пока я не подыщу новую работу, не разведусь с женой, не налажу новый быт. И вот теперь выходило так, что я становлюсь ответственным за тех, с кем был вчера на равных. Я многому научился за этот год. Я стал настоящим офисным бульдогом. Ошибки «прежнего руководства» были для меня ясны как день. Мои коллеги были хорошими людьми, но «жестче контролировать» их у меня никогда не получится, равно как и выполнять с ними «стратегические цели и задачи». Их придется менять, если я действительно хочу чего-то добиться. Выгонять к чертовой матери и набирать молодых, двадцатипятилетних. Но я не хочу чего-то добиваться. Не хочу устраивать соковыжималку. Не так ли думал Загорецкий, когда отказывался от поста в мою пользу?

Потом были хилые аплодисменты в пенале. Поцелуй Захаровой, объятия Старостина. Все хотели куда-то сорваться и немедленно отметить «это дело». И Старостин сказал, что завтра нужно собрать всех «торгашей» и объявить им о моем новом назначении, а Захарова настаивала, что официальное объявление должен сделать сам Юсупов, и у них завязался спор, а из колонок компьютера Загорецкого заиграла «God Save the Queen», и я подошел к его столу, чтобы задать всего один вопрос: зачем? Но мой взгляд упал на коробку из-под компакт-диска, на которой был изображен лежащий навзничь человек с восковым лицом и сложенными на груди руками, а на диске значилось:

«THE SMITHS. The Queen Is Dead».

Все происходящее настолько диссонировало с моими чувствами, что я просто развернулся и вышел. Прочь от этих идиотских постов, хлопающих коллег, «торгашей», которым кто-то должен сделать официальное заявление, от мертвых и живых королев, от поцелуев. От всего.

Приехав домой, я тихо разделся, прошел в ванную, включил оба крана и уставился на себя в зеркало:

– Ты чего так рано? – увидел я в зеркале озабоченное лицо жены.

– Так вышло.

– А что с лицом? Тебя уволили? – Впервые за многие месяцы это была искренняя заинтересованность моими делами. Вероятно, из-за незаконченного ремонта.