Гусман де Альфараче. Часть вторая - Матео Алеман

Ваша милость видели эту цепочку и знаете, сколько она стоит. Я просил бы вас — без лишней, впрочем, огласки, чтобы меня не сочли безрассудным повесой и не говорили о моих ребячествах, — взять у меня эту цепочку под залог шестисот эскудо до ближайшего воскресенья, пока я не смогу вам выплатить эти деньги; в случае же выигрыша цепь останется у вас; я для того ее и принес, чтобы вы ее сохранили у себя, а разница в стоимости пусть останется вам.

Кстати я рассказал ему, как при подобных же обстоятельствах отдал одному человеку в залог совсем новую серебряную с позолотой посуду, а тот ею пользовался, и когда я получил ее обратно, она была в таком виде, что порядочному человеку неудобно было поставить ее гостям на стол, и мне пришлось ее продать, на чем я потерпел немалый убыток. Посему я и умолял его, во избежание подобных неприятностей, никому не показывать и не давать цепочку.

Он отказывался брать залог за такую пустяковую сумму; но я, хлопнув ладонью по крышке, защелкнул замок и вложил ларец ему в руки, говоря, что ни в коем случае не смогу принять от него деньги, если он не возьмет у меня цепочку. Ведь я принес ему именно эту вещь не потому только, что она дорогая и массивная, просто мне будет приятно, если она сохранится у него на память. Затем я прибавил, что все мы смертны, одному богу известно, что меня ждет, и лучше всего сделать так, как я прошу.

Он сдался на мои уговоры и обещал доставить деньги, как только выйдет из дому. Днем, когда я обедал у себя в трактире, ко мне вошел тот самый слуга, Эстефанелло, и принес шестьсот эскудо. Я велел поблагодарить, но не прошло и минуты после его ухода, как явился сам его господин. У меня вся кровь застыла в жилах и душа ушла в пятки.

Голова моя пошла кругом: я только что получил деньги и проводил слугу, и вдруг, вслед за ним, ко мне жалует сам хозяин! Я подумал, что сеньор открыл ларец, заметил подлог и поспешил вдогонку за слугой, чтобы воротить его. Но все обошлось, и я вздохнул с облегчением; улыбаясь самым приятным образом, он предложил свои дальнейшие услуги и сообщил, что эти деньги занял у одного из знакомых под проценты; но что это все пустяки.

А я подумал: «Пустяки-то пустяки, а вот посмотрим, что ты запоешь потом и такие ли это пустяки, как тебе сейчас кажется». А сказал я, что это ничего, ибо вещь стоит дороже, чем взятая им сумма вместе с процентами.

Он был еще у меня, когда явились те господа, что желали со мной играть. Я велел Сайяведре подать карты, и сражение началось. Родственнику моему сия месса показалась слишком длинной, он откланялся и ушел. Я же устроил славную облаву на их карманы, воспользовавшись на сей раз услугами Сайяведры, ибо церемониться было некогда: мы торопились поскорей допечь наш пирог. В скором времени у меня оказалось больше чем на пятнадцать тысяч реалов золота.

Кое-что я раздал присутствовавшим, а капитану, который тоже вскоре пришел, положил в руку пятьдесят эскудо, приобретя в его лице верного раба и преданного помощника. Он отвел меня в сторонку и шепнул, что я должен быть на галере в воскресенье вечером, то есть через четыре дня.

Понимая, что время не ждет, я затрубил большой сбор, разослав всем родственникам извещение о том, что свадьба назначена на понедельник и что я жду исполнения любезно данных мне обещаний.

Не с таким усердием стаскивают августовские муравьи в свои хранилища собранные на полях зерна, с каким мои родичи начали присылать со всех сторон ко мне в трактир драгоценности, соперничавшие между собой в количестве и качестве. Их набралось так много и все такой ценности, что мне стало почти совестно. Но я принимал эти вещицы приветливо, как дорогих гостей, ибо обошлись они мне совсем недорого. От дядюшки принесли наплечную цепь, шелковый пояс и гребень для прически, — все украшенное таким количеством золота, драгоценных камней и жемчугов, что одни эти предметы стоили не меньше трех тысяч эскудо. От остальных пришли броши, пуговицы, кружева, браслеты, серьги с подвесками, пряжки, перстни, застежки — все очень дорогое, превосходной работы и редкой красоты.

Сокровища все прибывали, и я, втайне, от капитана, переносил их на галеру и складывал в свои сундуки, стоявшие в трюме. За эти дни я посетил поочередно всех моих родственников, горячо благодаря их за любезность. Отплытие галер было назначено на утро в понедельник. В воскресенье вечером я сказал трактирщику:

— Сеньор хозяин, я ухожу играть в карты в один почтенный дом. Думаю, что там и отужинаю, а если игра затянется, то, возможно, заночую, если только не будем играть до самого рассвета. Так я попрошу вас приглядывать за моими вещами, пока один из нас не вернется; возможно, Сайяведра придет раньше.

С тем я и отбыл под покровом ночи, оставив сундуки в виде платы за постой. Правда, торопясь с отъездом, я не успел их опорожнить; они так и остались набитые доверху морской галькой общим весом в двадцать фунтов. Ночевал же я на галере, в гостях у капитана Фавелло, моего друга.

Не хватает слов, чтобы описать, с какими почестями вывез он меня из Генуи, какими заботами меня окружил, каким вкусным ужином угостил и какую приготовил постель! Он спрашивал, как мне удалось мое дело; я отвечал, что наилучшим образом и что подробности я расскажу позже. Больше он к этому предмету не возвращался. Мы поужинали, и я лег спать; впрочем, ночь провел неспокойно, хотя вполне достиг своей цели; но я был взволнован тем, что совершил.

Так или иначе, а ночь миновала. Когда я поднялся и стал одеваться, солнце только-только всходило. Царила полная тишина, не слышно было ни всплеска, ни шороха, словно кругом простиралась безмолвная пустыня; тут вошел ко мне капитан и сказал, что мы уже обогнули мыс Ноли[112]. Погода стояла великолепная. Впрочем, она недолго продержалась; нас ждала ужасная буря, как вы увидите из дальнейшего. Счастье не всегда благоприятствует человеку. Подобно луне, оно то прибывает, то убывает, и чем оно было благосклонней, тем горше с ним прощаться.

Во все время путешествия меня томило одно-единственное желание: узнать, что произошло среди моих генуэзских приятелей, когда я наутро не вернулся в трактир. Что подумал хозяин? А еще интересней было бы поглядеть хоть одним глазком, что там творилось на следующий день и как оплакивали мое исчезновение. Думаю, родичей моих не раз бросало и в жар, и в холод! То-то они меня проклинали! Ругали небось на все корки и ни одной не приберегли для бедняков! Как старательно меня разыскивали! Сколько судили и рядили о том, куда я девался, не убили ли меня грабители, не лежу ли я где-нибудь раненый. В конце концов они, конечно, сообразили, что я уплыл на галере и меня не воротишь. Немало же прошло ночей, пока к ним снова вернулся сон!

Воображаю, как они ринулись сбивать замки с моих сундуков в надежде возместить убытки! Как пререкались, оспаривая друг у друга право первыми ухватить свою долю и решая, кому сколько причитается!

Так и вижу довольного и успокоенного трактирщика, завладевшего двумя сундуками, которые, судя по весу, вполне возмещали плату за мое содержание; еще бы, ведь внутри находилась целая гранитная плита, как раз ему на могилу.

Старенький дядя щедро вознагражден каменьями, о которых толковал Сайяведра. А кузен, вероятно, поначалу посмеивался над другими, воображая, что он-то заполучил ценную вещь, которая покроет с лихвой и заем и проценты. А когда оказалось, что она из того золота, из которого делают кастрюли, как вытянулось у него лицо, как сокрушенно опустил он очи долу, сколько раз возвел их к небесам — не затем, чтобы возблагодарить того, кто создал небесную твердь и украсил ее звездами, а чтобы вместе с другими околпаченными сородичами изрыгнуть хулу на мать, родившую такого бессовестного вора! С тем и оставайтесь. Больше я вас не увижу! Я мог бы сказать им то же, что один толедский слепец сказал своему приятелю, тоже слепому, прощаясь с ним на сон грядущий: «Спокойной ночи, завтра увидимся!»

ГЛАВА IX

По пути в Испанию Сайяведра захворал от качки; у него сделался сильный жар, горячка повредила мозги и он сошел с ума. Несчастный твердит, что его имя Гусман де Альфараче, а затем в припадке безумия бросается в море и погибает

Когда галера наша вышла из генуэзского порта, стояла прекрасная погода, и во вторник на рассвете мы, как уже сказано было выше, обогнули мыс Ноли и шли с попутным ветром до самых марсельских рифов. Там мы дождались перемены ветра и со свежим восточным бризом плыли весь следующий день до вечера, когда, ко всеобщей радости, взору нашему открылись испанские берега.

Но тут переменчивая и многоликая фортуна явила, нам на горе, все свое непостоянство. Небо затянуло со стороны мистраля (так выражались моряки) темными тучами, разразился сильный крупный дождь; ветер вдруг спал, и сердца наши омрачились, словно и их охватила нависшая над судном черная мгла. Рулевой и старшие матросы собрались на корме и стали совещаться о мерах, какие следовало принять в предвидении грозивших нам бед.