Ущерб тела - Маргарет Этвуд

– Звезды, – ответил Пол.

Над диваном висит карта, на противоположной стене – еще одна; навигационные карты с отмеченными уровнями глубин. Картин нет. На кухне – открытый стол для готовки, на стене – всякая утварь, все в идеальном порядке. Пол достает из морозильника кубики льда и наливает две порции рома с лаймом. Ренни рассматривает карты; потом проходит через двустворчатые двери на балкон с гамаком и опирается на перила, глядя вниз на верхушки деревьев и дальше на гавань. Там закат, как обычно.

Кровать застлана профессионально, углы туго, по-больничному заправлены. «Интересно, – думает Ренни, – он сам этому научился или к нему кто-то приходит помогать?» Возможно, это гостевая спальня, обычно пустующая. На кровати две подушки, хотя он живет один. Пол разматывает москитную сетку и натягивает ее над кроватью.

– Можем пойти поужинать, если хотите, – говорит он.

На Ренни белая рубашка и юбка с запáхом, тоже белая. Ренни думает, чтó снять сначала. И что будет? Может, вообще нет смысла что-либо снимать, может, она должна сказать, что будет спать на другой кровати. Он лишь сказал, что у него есть место.

Но все-таки она боится – неудачи. Может, надо быть честной и предупредить его? Но что она должна сказать? «Я тут не целиком»? «Мне кое-что отрезали»? Впрочем, ей не нужно ничего говорить, неудачи легко избежать. Если просто взять и уйти.

Потом она понимает, что ей все равно. Все равно, что он о ней подумает, она вообще может с ним больше не видеться, если не захочет. Она вообще ни с кем не обязана видеться, если не захочет. Она надеялась, что они покурят, он же в этом бизнесе, наверняка у него есть; она думала, это поможет ей расслабиться. Но Ренни чувствует, что сейчас не нужно; она и без того чувствует какую-то легкость, воздушность, словно и впрямь умерла, вознеслась на небо и вернулась обратно без тела. Ей не о чем беспокоиться, ничто не может повредить ей. Она туристка. Она исключение.

Он стоит перед ней в полумраке, с легкой улыбкой, ждет с интересом, что она сделает. Говорит:

– Я думал, ты не хочешь.

Он не прикасается к ней. Ренни расстегивает пуговицы блузки, он смотрит. Видит шрам, видит пустоту там, где ее поцеловала смерть, этакая предварительная ласка. Он не отводит глаза и не опускает, он видел людей и помертвее.

– Мне повезло, – говорит она.

Он протягивает к ней руки, и Ренни вдруг позабыла, чтобы к ней когда-нибудь кто-то прикасался. Никто не вечен, так с чего ты решила, что ты особенная? И этого достаточно, и столько – вполне хватит. Она раскрыта, ее открыли, она снова здесь и входит в свое тело, краткий миг боли, инкарнация, может быть, это отчаянная попытка, последняя вспышка, последняя попытка ухватиться за этот мир перед долгим сползанием в окончательную хворь и смерть; но сейчас она наконец вновь одно целое, она здесь, на Земле, она благодарна, он трогает ее, ее еще можно трогать.

V

Джейк любил держать ее за кисти рук, держать так, чтобы она не могла пошевелиться. Нравилось ему это, он считал секс борьбой, в которой он может победить. Иногда ей было довольно больно, а однажды он так сильно сжал ей шею, что она перестала дышать. «Опасность тебя возбуждает, – сказал он. – Ну признайся». Это была игра, они оба это знали. Он бы никогда не сделал так, будь она и впрямь прекрасной незнакомкой, или рабыней, или кем угодно, что там приходило ему в голову. Так что ей не стоило бояться.

За месяц до операции Ренни позвонили из «Вайзора». Главному редактору, Кейту, пришло в голову, что было бы забавно написать материал о порнографии как форме искусства. В относительно радикальных женских журналах недавно выходили статьи против порнографии, но Кейту они показались тяжеловесными и лишенными юмора. «Не хватает нотки игривости», – сказал он. И он хотел поручить эту задачу женщине, потому что они разделают под орех любого мужика, который осмелится на такое. Ренни попыталась уточнить кто эти «они», но Кейт был уклончив. «Можешь связать это с тайными женскими фантазиями», – сказал он. И возьми легкий тон. Ренни сказала, что эта тема скорее связана с мужскими фантазиями, но Кейт возразил, что ему нужна женская точка зрения.

Кейт назначил ей встречу с художником, который жил и работал в помещении склада на задах Кинг-стрит, он создавал скульптуры из манекенов в человеческий рост. Он делал из них столы и кресла; они выглядели как обычные витринные манекены с той разницей, что их части были не полыми, а цельными и покрыты слоем гипса для придания гладкости. На женских фигурах лифчики с получашками и стринги, они стоят на карачках, если это стол, или застыли сидя в виде кресел. Есть такое кресло: женщина стоит на коленях, ее спина выгнута, запястья привязаны к бедрам. Руки и веревки – это подлокотники, а зад – сиденье.

– Визуальная игра слов, – сказал скульптор, звали его Фрэнк. Одна женщина у него в собачьей упряжке, на лице у нее намордник. Называлась скульптура «Национализм опасен». А вот другая – полностью обнаженный манекен на коленях, прикованный цепями к унитазу, держит в зубах щетку, словно это роза. Называется «Разделение труда».

– Если бы автор была женщина, сказали бы, что это «воинствующий феминизм», – произнесла Ренни.

– В этом вся соль! – сказал Фрэнк. – Кстати, у меня есть не только женщины.

Он показал ей мужскую фигуру на вращающемся стуле в классическом деловом костюме в полоску. К голове манекена мастер приклеил с десяток пластмассовых вибраторов, которые смотрелись, как поросячьи хвостики или лучи нимба. «Клонированные отростки эрогенной зоны».

– Возможно, я покажусь ханжой, – проговорила Ренни, – но ваши работы меня как-то не возбуждают.

– А это и не предполагается, – ответил Фрэнк, ничуть не обидевшись. – Искусство не должно возбуждать, его нужно созерцать. В чем задача искусства? Взять явление, волнующее общество, и визуализировать его, так? Что вы и видите. Я имею в виду, есть темы, есть их вариации. А кому милее букеты цветов – пусть в галерею идут.

Ренни уже читала эти высказывания в досье на Фрэнка, полученном в редакции.

– Кажется, я понимаю, – сказала она.

– Скажите, в чем разница между мной и Сальвадором Дали, если уж на то пошло? – спросил Фрэнк.

– Трудно сказать, – ответила Ренни.

– Если мое творчество вам не нравится, взгляните на сырой материал, – сказал он.

Это и был второй пункт плана Кейта. Сырой материал. «В полицейском управлении хранится целая коллекция конфиската, – сказал он, – называется она „Проект П“, то есть порнография. И теперь ее открыли для публики». Ренни позвала с собой Иокасту – не потому, что не отважилась бы смотреть