Танец огня - Илана С. Мьер

Она думала, что между ней и дочерью Элиссана Диара все кончено после каждого такого случая. Но они часто шли бок о бок. Джулиен не понимала, почему. Может, потому что на уроках только с Сендарой можно было говорить, а после уроков Этерелл Лир был занят с избранными своими делами. Валанир Окун намекнул, что они заняты чем-то неправильным, и Джулиен было больно думать, что Этерелл там, как и другие ученики, которых она считала довольно талантливыми, пока на остров не пришел Элиссан Диар.

Она вспомнила другие слова Валанира Окуна. Среди шума учеников за ужином, смехом избранных Джулиен подумала о той ночи в комнате башни со сквозняком.

— Манайя будет другой в этом году, — сказал Пророк, глядя на нее, под конец их беседы, словно хотел, чтобы она запомнила. — Чары вернулись. Я не хочу тебя там. Не подходи к огням.

— Я буду петь с Сендарой, — сказала Джулиен. Это тоже связывало девушек, песня была написана вместе. Но Сендара переделала ее до неузнаваемости, сделала своей. Джулиен не смогла переубедить ее, ей нужно было еще многому учиться. Она знала, что ее творение было не лучшим. Они порой встречались и репетировали, голос Сендары был сладким соперником тихому голосу Джулиен. Сендара говорила, что и голос унаследовала от матери, Хаверен Дир, и этот голос с красотой очаровывал лордов и королей. — Я соревнуюсь, — сказала Джулиен Валаниру, хоть это звучало как ложь.

— Не советую, — Пророк склонился. — Слушай, Джулиен Имара. Когда-то фестиваль был просто песнями у огня, ради веселья. Мы знали, что он был связан с древними ритуалами весны, так что относились к его проведению серьезно, но только это. В этот раз будет иначе.

— Что иначе?

Он отодвинулся в тень высокой спинки стула. Его глаза были в тени.

— Оглядись, и ты поймешь, что происходит, — сказал он. — Сказки стали реальными.

* * *

Дорн Аррин расхаживал по комнате. Этим утром он столкнулся с другом — если Этерелл еще был его другом.

— Сим Олир? — сказал Дорн в спину Этереллу. Его друг сидел за их столом, что-то писал. Дорн не знал, и ему было все равно — записка это для Сендары Диар или письмо домой. — Одно дело с Гаредом Дексаном, — продолжил он. — Сим был… не таким. Это тебя не волнует?

Этерелл писал.

— А почему должно? Он поправится.

Дорн выругался.

— Глупо так думать. Ты не такой, каким я тебя знал. И я не верю этому.

Этерелл хотя бы повернул голову.

— Во что ты веришь, Дорн Аррин? — сказал он с долей насмешки.

— Я думаю, он мертв, — сказал Дорн. Слова упали дровами на пол. Комната стала очень тихой. Дорн заговорил едва слышно. — И Гаред тоже. Я говорил с поварихой. Она не понимала, когда парней переправили на континент — лодок ни разу не было. Она просыпается раньше всех. Я думаю, они умерли. Их тела где-то сожгли или зарыли.

Этерелл присвистнул и отвернулся к столу.

— Драматично. Из тебя выйдет хороший поэт.

— Хватит, — Дорн пытался не звучать умоляюще. — Что с тобой? Ты ведь не думаешь, что за Элиссаном Диаром… или Мариком… стоит следовать?

Миг. Ему показалось, что ладонь Этерелла сжалась на столе.

— Я ни за кем не следую, Дорн Аррин, — его ледяной тон Дорн ощутил спиной. — Следи за языком. Ночью в лес не ходи, — Этерелл сложил листок, на котором писал, и встал. Его лицо сочеталось с тоном голоса. — Я больше не могу тебя защищать.

Дорн не помнил, что ответил, он злился, но и ощущал себя брошенным.

Теперь он сидел на кровати, смотрел на озеро и ощущал себя удивительно пустым. Словно он уже готовился к этому мгновению. Может, он готовился к нему с того дня, как Этерелл вырезал морского конька. Стоял в свете солнца. Дорн смотрел, как деревья на берегу раскачивает ветер, как невидимая рука струны лиры. Их мелодия доносилась до него.

Ты не думал о приключении? Так говорил друг об избранных. А потом говорил, что не хочет такого.

Еще неделю назад щеки его друга не были впавшими. И глаза не блестели лихорадочно, как у Марика Антрелла. Это было от чар, что убивало избранных одного за другим.

«Я больше не могу тебя защищать», — слова мужчине. Хоть и простому по происхождению. Его уязвили эти слова, заставили ощутить себя маленьким.

Общение с высшими кругами заставило Этерелла Лира стыдиться дружбы с Дорном? Или было что-то еще?

А если он знал? И хотел защитить Дорна?

В любом случае, Этерелл с пониманием рисковал собой по своим причинам.

Дорн хотел, чтобы это было правдой. Он напомнил себе о других неопровержимых фактах про его друга и себя. Он не мог допустить желаниям скрыть правду. Это было для людей, что жили в рамках истории. Дорн сочинял истории и пел их, а не жил в одной из них. Его мысли должны оставаться ясными, без туч самообмана. Он верил, что это означало быть поэтом. Не работать с магией. Видеть и плести куплеты из жизни. Даже если правда жизни ранила.

Так почти всегда и было.

«Я ни за кем не следую, Дорн Аррин», — сказал Этерелл. Дорн еще не видел в нем такой жестокости. Ее вытащило то, что сжигало его плоть.

Было странно, что Этерелл хотел учиться у архимастера Диара. Казалось, его друг невольно увядал от его власти. Хоть изображал послушание.

Было что-то еще. Дорн обнаружил, что бренчит на лире, песня зазвучала по привычке. Старая песня о славном бое, которую учили на первом курсе. Дорн сжал инструмент крепче. Так он ощущал себя собой.

Его правда была открыта. Что бы ни чувствовал к нему Этерелл Лир, Дорн не мог допустить его смерти. Он не знал, мог ли остановить это, но для него было важно попробовать. Он играл песню о кровопролитии и победе, пытаясь призвать силы, хотя сам невольно ощущал иронию. Он мог погибнуть, если опасность была такой, как он думал. Это будет его песне в мире. В мрачном мире, где его дом рассыпался, а ним и его искусство и человек, которого он любил.

Дорн закрыл глаза и напевал тихо слова, чтобы его не подслушали.

В тот алый день бок о бок они пали в кровь.

Но встали, став еще сильнее,

Ведь не пришло еще их время.

* * *

— В этом году будет иначе.

— О чем ты?

Они стояли перед зеркалом в комнате