Нова Свинг - Майкл Гаррисон

Сколько там людей, на карантинных орбитах? Сколько беглых?

Кто его знает!

Меж корпусами в космосе перемещались кораблики поменьше, в неопределимом числе. Они оставались уязвимы. Траектории их не удавалось толком закартировать. Они представляли опасность для любого трафика, учитывая, как хрупки их временные корпуса и активно содержимое. У них имелись иллюминаторы и люки. Среди них был и K-рабль «Poule de Luxe», первоначально занятый довольно темными делишками в Радиозаливе, а впоследствии перемещенный в карантин.

«Poule de Luxe» – всеобщая любимица среди кораблей, уцелевших в войнах с ужасниками, – вращалась из стороны в сторону без цели и курса, погасив огни, вытягивая и втягивая выносные манипуляторы. Она проделала долгий путь, подобрав Поли де Раада на Окраине в Саудади. Когда на борту поняли, что де Раада уже поздно перемещать в медотсек (поздно не только для Поли, но и для них самих), вакуум-коммандос попытались похитить корабль. К их чести, они успели проделать полпути через гало, прежде чем K-питан вернул себе власть над судном. Обратный полет отнял много времени. Возникали определенные трудности. В каютах команды раздавались вопли и рыдания, вызванные нарастающей полнотой понимания того, что именно занес на борт Поли. Теперь миссия корабля была завершена, и математичка отключилась. K-питан тоже отключился – на случай, если его позднее сумеют с корабля эвакуировать. И заглушил все источники энергии.

В каютах было холодно, но не темно. Искореженные и обгоревшие переборки удерживали внутри продукт побега, представлявший собою, как и в большинстве случаев, подвижную светящуюся жидкость, иногда консистенции рисового пудинга или чечевичной похлебки; порою могло показаться, что туда вылили содержимое бассейна хлорированной воды, неспешно колышущейся под ярким солнечным светом, таким ярким, что больно смотреть, и там без видимых источников возникали мощные внутренние течения. Если это код, то никто не понимал, что он делает. Никто не знал, как он сцепился с субстратом без белков и наномашин. Выглядит красиво, а воняет подгоревшим жиром. Поглотить человека может за считаные секунды. Конечное ли это состояние? Новая ли среда? Никто не знал ответа. На корабле его было полно. Никто не знал, как его использовать. Никто не знал, что это такое; впрочем, в данном случае можно было с уверенностью утверждать, что некогда, в прошлых жизнях, части кода выступали, с одной стороны, саудадийским гангстером, а с другой – его дружками из ЗВК. Ударные волны перемешивали среду. На дно отсека оседали случайные продукты изменений внутреннего состояния. Там и сям с трудом очерчивала себя новая форма, продиралась к иллюминатору и шептала едва слышно:

– Вау! Блин! Видите? Алькубьерре прямо за кормой! Видите?

Может, это и был Поли, если ему удалось в достаточной мере сохранить самосознание. Но вероятно, нет в мире ничего безнадежного, и он каким-то образом сумел вернуть себе возможность наслаждаться жизнью. Меж тем остальная масса протестующе бурлила и шипела:

– Де Раад, ‘от же ж сука!..

После смерти Эмиля Эдит Бонавентура долго не знала, чем себя занять. Она работала у ворот порта и заманивала туристов. Она каждый вечер посещала новые бары, потом уходила домой с намерением выкинуть вещи Эмиля – и не могла, и спать не могла тоже, и кончалось дело тем, что она садилась на пол рядом с кроватью, словно Эмиль еще был жив, читая вслух его дневники.

«Зона, – писал он, – как взбалмошная девчонка с тайной. Никто не должен знать ее секрета, но все обязаны его угадывать».

У Эдит, впрочем, имелись и другие потребности, кроме как перемещать отца на подобающее ему место в своей жизни, но цели эти были не так четко определены. Они вынуждали ее слоняться летними вечерами в подступающих сумерках, а запахи жареного хавчика, алкопопов и гемоглобина из «Prêter Cur» ей теперь разонравились. (Можно было утверждать, как люди часто и делали, что каждый бой отличается от прочих, но Эдит начинала понимать, что, повидав один огромный член, считай, повидала их все.) Они гнали ее в круги света рядом с отделениями франшиз Дяди Зипа и «Нуэвы Кат», но она не могла поверить ни во что новое, хотя и стремилась измениться. Ее тянуло в странствия, но покидать город она не хотела. Однажды ранним вечером, прибарахлясь немного на Стрэйнт-стрит для другой своей половинки, она проходила мимо бара «Белая кошка, черный кот» и, увидев объявление в окне, заглянула внутрь. Хозяйка в своеобычном трансе дежурила за оцинкованной стойкой.

– Это местечко и вправду продается?

Лив Хюла, которая утро провела вытирая со стен десятилетнюю пыль и грязь, а после обеда завалилась спать, зевнула и ответила:

– Я недорого возьму.

– Вижу.

– Например, когда я здесь появилась, вон та стена была белая.

Эдит отключилась, закрыв глаза, а когда открыла снова, зрение ее приспособилось к полумраку. Первое, что она увидела, был свет, омывающий, подобно воде, черные полки, пускающий зайчиков по бутылкам за барной стойкой, сочащийся по беленой стене, которая вопреки усилиям хозяйки оставалась желтой. Увидела она также столики разной высоты на хромированных ножках, с покорябанными мраморными столешницами, а наверху, в углах потолка, паутинообразную массу теневых операторов. Увидела мокрую тряпку на цинковой пластине барной стойки. В баре было двое или трое посетителей, но их Эдит с легкостью могла игнорировать, зная, что в этот час «Белая кошка, черный кот» обычно пустует: слишком поздно обедать, слишком рано надираться. Подойдя к окну, она посмотрела вверх-вниз по Стрэйнт-стрит, на миг вообразив улицу частью нового Глоуб-Тауна, представив, как, открой Эдит здесь свое дело, сюда потянется бизнес-клиентура если не на весь вечер, то хотя бы не из праздного любопытства. Впрочем, она не могла быть в том уверена. От бара она хотела не этого. И тем не менее сказала:

– Знаешь, что я вижу в этом месте?

– Что?

– Пока ничего. Но музыку слышу. Слышу.

– Тебе налить? – спросила Лив.

Эдит сказала, что да, налить рому.

– И так, чтоб заколбасило.

Она быстро выпила половину порции и перегнулась через барную стойку.

– Ты же в любой момент, – почувствовала она потребность заметить, – могла попросить, чтобы теневые операторы расчистили для тебя эти стены.

– Это бы выглядело недостаточно аутентично.

– Я не стану так сентиментальничать, – пообещала ей Эдит.

Женщины глядели друг на друга, и каждая взвешивала в уме последствия избранной формы разговора. Потом Лив сказала:

– Может, ты меня не помнишь. Но я помню, что ты тут раньше бывала.

Ответа не последовало.

– Мне жаль, – добавила она настойчиво, – что между вами с Виком так все вышло.

– Я о нем не думаю, – предостерегающим тоном заметила Эдит.

Они еще минут пять перекидывались репликами в той же манере; сверху спустился парень, которого Лив подцепила на пляже, и несмело улыбнулся Эдит.

– Приветик, – сказал он.

Налив себе стакан воды из-под крана, он обнял Лив, жадно выпил и побрел к дверям, где уличное освещение выгодно подчеркнуло его ноги в льняных шортах до колен. Лив смешала еще коктейли. Затем Эдит спросила, сколько Лив хочет за бар, и Лив ответила, добавив:

– Там наверху жилая комната с удобствами. Но сантехника пока не доделана.

– Думаю, что мы договоримся, – сказала Эдит, поразмыслив.

– Перебирайся сюда, когда посчитаешь нужным.

– И еще одно, – уточнила Эдит, – этот парнишка входит в цену?

Они рассмеялись, Эдит отсчитала деньги в цинковую кассу и вышла, и так вот оно получилось. Десять минут спустя дочь Эмиля Бонавентуры, новоиспеченная владелица недвижимости без особых на то планов, способных ограничить ее обостренное восприятие, оказалась в том конце Стрэйнт-стрит, что граничил с Зоной. Там она стояла довольно долго, глядя, как краснеет солнечный свет – любому известно, что это мера скорости удаления объектов, – и думая про Эмиля. Она впервые сюда явилась. Она испытывала ревность и была озадачена. Значит, вот каков был предмет его многолетних услад: приключения в заброшенных домах и заводских зданиях, среди куч мусора, сохранявших примерные очертания улиц, точно после бомбежки в войну; ржавые дорожные знаки, словно сигналы подсознания; акры пустого бетона, уходящие в туман, к атмосферным линзам и прочим оптическим иллюзиям. Тут много чего происходило, но трудно было уразуметь что. Она слышала музыку как из волшебной страны. Возникло и стало садиться второе солнце, исполинские крутящиеся полосы света попеременно, как в мультфильме, становились пурпурными и зелеными.

– Ты на полном серьезе думаешь, что я в это поверю? – спросила Эдит.

После ухода Эдит Бонавентуры Лив почувствовала слишком сильное облегчение, чтобы обрадоваться. Она вымыла посуду – просто чтобы согреть руки теплой водой. Поглядела на деньги, вырученные за бар. Пересчитала их снова. Разделила на две кучки, более крупную отнесла к одному из столиков в углу и аккуратно выложила на столешницу.