Новые мелодии печальных оркестров - Фрэнсис Фицджеральд

— Кто вам это сообщил?

— Люси Уортон. Она рассказала мне все.

— Тогда, сэр, вы целиком в курсе, — не без вызова парировал Кларк. — Вам известно все, что и надлежит знать.

— Что вы намереваетесь делать?

— Понятия не имею. — Дыхание у Кларка участилось. — Я не в состоянии это обсуждать. Это сугубо мое личное дело. Я…

— Сядьте, Ллуэлин.

Юноша сел. Его лицо вдруг неудержимо сморщилось, а из глаз выкатились две крупные слезы, к которым примешались пыльные частицы, оставшиеся после рабочего дня.

— Ах ты черт! — судорожно выдохнул он, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

— Я вот никак не могу уразуметь, почему вы вдвоем не способны все уладить и утрясти. — Гарнет не отрывал глаз от своего письменного стола. — Вы, Ллуэлин, мне по душе, по душе мне и Люси. К чему дурачить всех вокруг и…

Ллуэлин энергично затряс головой:

— Меня увольте! Ради нее я и пальцем не пошевелю. Пускай хоть утопится — мне все равно.

— Зачем нужно было увозить ее тайком?

— Не знаю. Мы были влюблены друг в друга почти год, а свадьба, казалось, когда еще будет. А потом на нас вдруг ни с того ни с сего что-то нашло…

— И почему вы не ужились вместе?

— Разве Люси вам не рассказала?

— Мне нужна ваша версия.

— Что ж, все началось однажды вечером, когда она взяла все наши деньги и выкинула на ветер.

— Выкинула на ветер?

— Взяла и купила новую шляпку. Стоила она только тридцать пять долларов, но это была вся наша наличность. Если бы я не обнаружил в старом костюме сорок пять центов, нам не на что было бы пообедать.

— Ясно, — сухо заметил Гарнет.

— А потом — ну, потом одно пошло за другим. Люси мне не доверяла, вообразила, будто я о ней не забочусь, твердила, что отправится домой к мамочке. И под конец мы друг друга возненавидели. Это была громадная ошибка — и ничего больше; мне, наверное, чуть ли не всю жизнь придется за нее расплачиваться. Погодите — это дело еще выплывет наружу. — Ллуэлин горько рассмеялся. — А я прослыву филадельфийской парочкой Леопольд и Лёб[23] — вот увидите!

— Не слишком ли много вы о себе возомнили? — холодно заметил Гарнет.

Ллуэлин воззрился на него с неподдельным удивлением.

— Я возомнил о себе? — переспросил он. — Мистер Гарнет, даю вам честное слово: я только сейчас впервые взглянул на ситуацию с этой стороны. Ради Люси я готов пойти на что угодно, лишь бы ей было хорошо, кроме одного: жить с ней я не стану. У нее богатейшие задатки, мистер Гарнет. — Глаза Ллуэлина наполнились слезами. — Она смелая и правдивая, бывает и нежной; я никогда в жизни не женюсь на другой, клянусь вам, но… но мы друг для друга хуже всякой отравы. Я не желаю больше ее видеть.

Да, размышлял Гарнет: собственно, это и есть тот извечный случай, когда люди хотят что-то получить, ничем не поступившись; и тут ни один из этой пары не внес в брачный союз хотя бы толику терпения и нравственного опыта. Их несовместимость обусловлена причинами самого тривиального свойства, однако укоренилась она в их сердцах достаточно прочно, и — быть может — им хватает мудрости осознать, что злополучное путешествие, которое они предприняли слишком поспешно, подошло к концу.

Вечером у Гарнета состоялся долгий и нелегкий разговор с Джорджем Уортоном, а на следующее утро он отправился в Нью-Йорк, где провел несколько дней. В Филадельфию он вернулся с известием, что брак между Люси и Ллуэлином Кларком властями штата Коннектикут объявлен недействительным ввиду их несовершеннолетия. Оба теперь получили свободу.

Почти все знакомые Люси ее любили, и все друзья героически встали на ее защиту. Кое-кто, правда, при встрече с ней отводил глаза; кое-кто просто проигнорировал случившееся, любопытствующие сверлили взглядами, но поскольку, по совету Чонси Гарнета, было разумно объявлено, что Уортоны сами настояли на аннулировании брака, то главную вину за происшедшее возложили не на Люси, а на Ллуэлина. Не то чтобы он стал изгоем: городская жизнь течет слишком стремительно, для того чтобы подолгу обсасывать какой-то один скандал, однако Ллуэлин совершенно выпал из круга, в котором вырос, и до ушей его доходили самые едкие и нелестные комментарии.

Кожа у Ллуэлина была тонкая, и поначалу, угнетенный всем этим, он подумывал, не уехать ли из Филадельфии. Но постепенно им овладело безразличие, не без доли вызова: сколько бы он ни старался, а не смог бы внутренне убедить себя, что совершил неверный с точки зрения морали шаг. Он видел в Люси не шестнадцатилетнюю девочку, а девушку, которую полюбил, сам не зная почему Какое значение имел возраст? Разве люди не заключали браки чуть ли не детьми — тысячу или две тысячи лет назад? День их тайного бегства представлялся ему неким упоительным сном: он — юный рыцарь, отвергнутый ее отцом-бароном (недоросль, дескать), глухой полночью увозит возлюбленную, с готовностью к нему прильнувшую, на своем скакуне во мрак.

А потом — не успело еще развеяться перед его взором романтическое видение — пришло понимание того, что брак означает замысловатую притирку друг к другу двух разных личностей и что любовь — это всего лишь малая частичка долгого-долгого супружеского союза. Люси была преданным ему ребенком, которого он обязался развлекать, — милым и чуточку испуганным ребенком, только и всего.

И вот все кончилось так же внезапно, как и началось. Ллуэлин упрямо шел своей дорогой, наедине со своей ошибкой. Его роман расцвел и рассыпался в прах так стремительно, что спустя месяц начал обволакиваться милосердной призрачностью, обратившись в нечто навевавшее смутную печаль, однако случившееся давным-давно.

Однажды июльским днем Ллуэлина вызвали в кабинет Чонси Гарнета. За месяц, истекший со времени их последнего разговора, они едва обменялись несколькими словами, но в отношении патрона к себе Ллуэлин не улавливал ни малейшей враждебности. Это его радовало, поскольку теперь, когда он чувствовал себя совершенно заброшенным и отрезанным от мира, где прошло его взросление, работа сделалась для него самым важным в жизни.

— Чем вы сейчас заняты, Ллуэлин? — спросил Гарнет, вытащив из вороха бумаг у себя на столе желтую брошюру.

— Помогаю мистеру Карсону с муниципальным загородным клубом.

— Взгляните-ка. — Он протянул брошюру Ллуэлину. — Золотой жилой это не назвать, но заманчивых перспектив того, что именуют известностью, тут предостаточно. Синдикат, как видите, из двадцати газет. Лучшие планы постройки — что там? — ближайшего магазина, как видите, аптечного или бакалейного, который гармонично вписался бы в какую-нибудь приятную улочку. Или загородного дома — более или менее обычный. И наконец, оздоровительного центра для небольшой фабрики.

Ллуэлин пробежал глазами перечень с подробными характеристиками.

— Последние два не слишком интересны, — заключил он. — Загородный дом — но тут, как вы говорите, не разгуляешься… оздоровительный центр, нет-нет. А вот на первый объект — на универмаг, сэр, — я бы не прочь замахнуться.

Гарнет кивнул:

— Самое привлекательное в том, что проект, выигравший конкурс, немедленно реализуется в виде здания. В этом-то и состоит приз. Здание принадлежит вам. Вы его проектируете, оно строится для вас, затем вы его продаете и кладете денежки себе в карман. Цена вопроса — шесть или семь тысяч долларов, а всего конкурсантов — молодых архитекторов — вряд ли наберется более шестисот-семисот.

Ллуэлин вчитался в список внимательнее:

— Мне нравится. Попробую взяться за универмаг.

— Что ж, в вашем распоряжении месяц. Ничуть не буду против, Ллуэлин, если приз достанется нашей конторе.

— Обещать не возьмусь. — Ллуэлин еще раз бегло просмотрел условия, пока Гарнет следил за ним с живым интересом.

— Кстати, Ллуэлин, — вдруг поинтересовался он, — чем вы все это время занимаетесь?

— О чем вы, сэр?

— По вечерам. И на выходных. В обществе бываете?

Ллуэлин замялся:

— Э-э… сейчас нет — не очень часто.

— Не нужно, знаете ли, постоянно перебирать в голове одни и те же мысли.

— Я и не перебираю.

Мистер Гарнет аккуратно убрал очки в футляр.

— Люси, во всяком случае, не перебирает, — неожиданно объявил он. — Ее отец сказал мне, что она пытается вести самый нормальный образ жизни.

Пауза.

— Я рад, — тусклым голосом отозвался Ллуэлин.

— Вы должны помнить, что вы теперь свободны как ветер, — произнес Гарнет. — Незачем себя впустую изводить и ожесточаться. Родители Люси поощряют ее устраивать вечеринки и ходить на танцы — то есть заниматься тем, чем и раньше…

— Пока не заявится Рудольф Рассендейл,[24] — мрачно вставил Ллуэлин и показал на брошюру: — Я это возьму с собой, мистер Гарнет?

— Да-да, конечно. — Жестом работодатель дал знать подчиненному, что тот может идти. — Передайте мистеру Карсону, что на время я освобождаю вас от работы над загородным клубом.