Нокаут - Олег Сидельников

Он-таки догнал «Тигра». Он не стал соблюдать наставлений, он слишком любил вечно подтрунивавших над ним товарищей и в особенности усача-лесоруба Седых, чтобы помнить такие мелочи, как необходимость укрываться от осколков. Математик подбежал к «Тигру» и, словно оглушительную пощечину дав, исступленно треснул врага по широкой гусенице. Я ничего не понял и лишь подумал: «Ну, вот! А его хотели отправить в артиллерийское училище».

Скатившись в ход сообщения, я с трудом поднялся на ноги, шатаясь побрел к другу. Вот он совсем рядом, торопится, досылает снаряд, а «Тигр» в двух шагах! Миг — и он подомнет Сеню… «Беги! Спасайся, Сенька!! Все равно все пропало!..» Пушчонка тявкнула в тот момент, когда чудовище уже наваливалось на нее огромной тушей. Тявкнула и исчезла. Но тявкнула зло. «Тигр» резко остановился, как будто бы налетел на гранитную скалу, из его утробы повалил голубой дымок, раздался грохот, и башня вместе с орудием, сорванная богатырским усилием Сеньки, отлетела далеко в сторону.

…Сеня! Друг!! Я же совсем один! На меня бежит, спотыкаясь и горланя, толпа серых мундиров. Разинутые рты, вытаращенные глаза, черные автоматы. Что я могу сделать? И потом… слышишь?.. Я же их, уже два года их!.. Я у них был в резерве… Вон бежит долговязый со впалыми щеками. Это он! Тот, что сидел со мной в ресторанчике… в двух кварталах от школы.

Сеня! Я поднимаю руки!..

Перменев говорил, как в бреду.

Сопако беспокойно озирался по сторонам, и даже Джо выглядел бледным и растерянным. «Викинг» оставался внешне невозмутимым. В душе же его шевельнулась неясная тревога, нечто похожее на то давно забытое чувство, которое охватило однажды двенадцатилетнего Фрэнка при мысли о том, что отец — холодный и жестокий боксер-профессионал — может узнать о проделке своего сына, раскрывшего за пятьдесят долларов противнику отца, Прайсу, строжайший секрет: Стенли-старший не выдержит и десяти раундов, если изловчиться и провести парочку хороших незаконных ударов по темени, ибо там была какая-то опухоль.

Технолог продолжал, но уже неожиданно обыденным тоном:

— Я очутился в Гамбурге. Кончились война. Я читал о каре, постигшей предателей, сотрудничавших с гитлеровцами. Все ехали домой, а я… боялся. Хотелось, ох, как хотелось искупить вину! Но как? Моим главным советчиком был страх. Четыре года шатался я по задворкам Европы, потом… очутился в кабачке «Стар энд страйпс»… Я помню, как вас там звали, мистер неизвестный. Вас прозвали Рыжим Дьяволом. Дьявол — это понятно, но почему рыжый?

Шесть лет скитался я на чужбине. Там и научился любить Родину. Любить по-настоящему. Улыбаетесь? Я рассказываю мою историю не для того, чтобы разжалобить. Хочу заставить вас задуматься.

— Валяйте, — подбодрил «Викинг». — Но вам не сдобровать, если вы делаете все это для того, чтобы протянуть время.

— Итак, в вашем «раю» понял я все. С великим трудом, преодолев все полицейские преграды, вернулся домой. И все же страх не покидал меня. Время было сложное. Шайка Берии губила и невинных людей. Я не решился сознаться, прийти с повинной. Объяснил, что в плен попал, будучи контуженным. Вот и все… Наташа ждала меня. Ждала одиннадцать лет! Стоило ли мне вспоминать о ресторанчике, что в двух кварталах от школы?

Шли годы. Я закончил институт, родилась дочь. На заводе меня окружили вниманием. Прошлому пришел конец. Но вот недавно, радостным майским утром, я понял, что ошибся. Прошлое не уходит безвозвратно.

…На перекрестке я увидел человека. Волна белокурых волос, серые, устремленные в душу глаза, высокий благородный лоб мечтателя, маленькая родинка на виске, узкие костлявые плечи!.. Друг Сеня Павловский!.. Он даже не очень постарел.

— Виталий!

— Сеня!

Мы бросились друг другу в объятия.

Да, это был он, мой друг. Он держал за руку девочку лет десяти, очень серьезную и мучительно кого-то напоминающую… Да, конечно!.. Смешливого санинструктора Галю Приходько. И, как бы угадав мои мысли, Сеня сказал:

— А мы ведь все же поженились… Да что ты на меня уставился! Живой я. На, пощупай. Живой!

— Я собственными глазами видел…

— «Видел!» — передразнил Сеня. — Что ты мог тогда видеть? А я добился своего: открыл месторождение алмазов. Не единолично, конечно. В Якутии. Читал, наверное?

Когда друзья встречаются после долгой разлуки, им не о чем на первых порах говорить. Лезет на ум всякая незначительная мелочь, а говорить надо о грандиозном, невероятно грандиозном.

И мы замолчали.

— Постарел ты, дружище, ох, постарел! — вымолвил наконец Сеня.

— А ты почти такой же, как и прежде. И вообще… мне не верится. Ты ли это?

Сеня улыбнулся своей мягкой, чуть растерянной улыбкой, погрозил мне пальцем.

— Мне тоже многое не верится. Расскажи, как ты жил, что поделывал?

И я опять умолчал о том, о чем кричала душа. Но друг укоризненно покачал головой:

— Эх, Виталий! Все ведь я о тебе знаю, — и вдруг, по стародавней привычке, переменив тему, сказал тихо и торжественно, сияя глазами: — Не сомневайся, я жив, понимаешь? И тот очкастый математик жив, и Галя Приходько, и сибиряк Седых, и Джуманазаров, — все, кто стоял тогда против «Тигров». Мы слишком любили жизнь, чтобы исчезнуть. Мы всюду: в дыхании заводов и в рокоте тракторов, в веселом смехе детей…

Сеня наклонился к моему уху и шепнул:

— Мы бессмертны! Вот что значит любить жизнь, нашу жизнь.

Ошеломленный, стоял я перед другом. А Сеня смотрел — и смотрел чистыми серыми глазами… И вдруг все исчезло: серьезная девочка и Сеня. Лишь откуда-то из небытия донесся его голос:

— Виталий! Я остаюсь твоим другом. Но я не только друг, я твоя совесть. Мы вместе мечтали… Ведь мне всего двадцать лет. Вот почему я не старею, Виталий. А ты… ты не сказал мне правды даже во сне!..

Виталий Михайлович посмотрел на «Викинга» слепыми от ненависти глазами.

— Да, — промолвил он глухо. — Сеня, как всегда, был прав. Я не сказал ему правды даже во сне. Но я исправил ошибку в тот же день… радостный майский день! И, как видите, друг дал хороший совет. Я рассказал вам все это, сэр, чтобы познакомить с настоящими людьми, бойтесь их, мистер Рыжий Дьявол!

— Регламент! — почти крикнул «Викинг». — Хватит с меня агитации. Ты слюнтяй и трусливый краснобай. Пусти на тебя еше одного «Тигра», и ты опять послушно задерешь лапки кверху!

— Не-е-ет! — протянул Виталий Михайлович. — Я полюбил жизнь точно так же, как и мой друг. Садись в «Тигра», в черта, в дьявола. Я дам тебе, закованному в броню, гранатой по морде, влеплю в стальное брюхо… А теперь убирайся!

Технолог встал. Его покрасневшие от бессонных ночей глаза мерцали бешенством.

— Ладно, — игриво произнес Стенли, пытаясь скрыть смущение. — Слабонервных нам не нужно. Но предупреждаю не вздумайте куда-нибудь звонить, понятно? Если со мной или моими друзьями случится беда, я наговорю о вас такого… Короче, вы совершали убийства забастовщиков, причем за небольшую плату; выполняли задания по взрыву зданий прогрессивных организаций, провоцировали линчевания негров, занимались…

Со стоном Перменев бросился к стене, на которой висела двустволка.

— Назад! — крикнул Джо.

— Ма-ама! — прошептал Лев Яковлевич.

«Викинг» молча кинулся вперед. За ним рванулся Джо, в последний момент он сумел перехватить у Перменева ружье.

— Стрелять, болван?! Шума захотелось?! — прохрипел Фрэнк, выкручивая Виталию Михайловичу руки, и дрожащим от ненависти голосом вымолвил: — Я с восторгом свернул бы тебе шею, но черт с тобой! Ты ведь очень любишь жизнь. Запомни: ты убивал забастовщиков. А сейчас… отдохни.

Стенли резке выдохнул воздух, его кулак опустился на голову сразу обмякшего Перменева. Рассвирепевший Фрэнк выхватил у Тилляева ружье, взмахнул прикладом — и… в глазах у него заплясали голубые огоньки. Джо потирал кулак, зашибленный о скулу шефа. Почти инстинктивно, мгновенно покрывшись холодным липким потом, Стенли выбросил ружье вперед и нажал спусковой крючок. Раздался сухой щелчок.

— Дурак! — прошипел Фрэнку его ученик. — Совсем голову потерял! Мое счастье, что ружье не заряжено или произошла осечка. Вот ты какой? В друзей стрелять?!

Молодого человека трясло от бешенства.

— Я спасаю шефа, а шеф — мне пулю под кожу норовит пристроить! Учтем… Ну да ладно. Без паники. Выходить спокойно.

Все трое вышли на улицу. У Льва Яковлевича дрожали колени и судорожно дергались щеки. «Викинг» и Джо шагали бледные и молчаливые.

— Почему ты не дал мне вытрясти душу из этого типа? — угрюмо спросил Фрэнк. — Ты что, великий гуманист?

— Дудки! Нас видела его жена. Она бы уж наверняка подняла шум.

На губах Стенли появилась бледная улыбка. Он начал кое-что понимать.

— Так вот оно что! Молодец, вундеркинд. Сообразил! Перменев смолчит. Не встречал еще людей, которых бы привлекла перспектива доказывать свою непричастность к убийству негров и забастовщиков.