Город и звезды - Артур Кларк

Элвин был очень воодушевлен этой новостью. Его дело удалось бы лишь наполовину, если б он раскрыл врата Диаспара и обнаружил, что никто не хочет проходить сквозь них.

— А тебе и в самом деле нужна возможность покинуть Диаспар? — лукаво спросил Хилвар.

— Нет, — ответил Джезерак без колебаний. — Эта идея меня ужасает. Но я понимаю, что мы совершенно ошибались, думая, что один лишь Диаспар в целом мире достоин внимания, и логика подсказывает мне, что для исправления ошибки необходимо что-то делать. Эмоционально я все еще совершенно не в состоянии выйти из города; возможно, так всегда и будет. Джерейн считает, что сумеет доставить кое-кого из нас в Лис, и я надеюсь помочь ему в эксперименте — даже несмотря на то, что часть моего «я» надеется на его провал.

Элвин с возросшим уважением взглянул на своего старого учителя. Он более не преувеличивал силу убеждения и по достоинству оценивал силы, которые могут заставить человека действовать наперекор логике. Он не мог не сопоставить спокойную храбрость Джезерака и паническое бегство Хедрона в будущее — хотя, научившись лучше понимать человеческую натуру, он уже не осуждал Шута за этот поступок.

Элвин был уверен, что Джерейн добьется задуманного. Возможно, Джезерак слишком стар, чтобы переменить образ жизни, несмотря на все свое желание. Это, впрочем, неважно — другие, под умелым руководством психологов Лиса, преодолеют барьер. И как только хотя бы немногим удастся выскользнуть из устоявшегося за миллиард лет шаблона, за ними последуют остальные. Это лишь вопрос времени.

Интересно, что произойдет с Диаспаром и Лисом, когда барьеры исчезнут без остатка. Лучшее в обоих городах должно быть каким-то образом сохранено и объединено в новую, более здоровую культуру. Эта невероятно тяжелая задача потребует всей полноты мудрости и терпения жителей двух городов. Некоторые из трудностей предстоящей адаптации уже проявились. Гости из Лиса достаточно вежливо отказались жить в предоставленных им в городе домах. Они устроили себе временный приют в парке, среди пейзажа, напомнившего им Лис. Хилвар явился единственным исключением: хотя ему и не нравилось жить в доме с неопределенными стенами и эфемерной мебелью, он отважно принял гостеприимное предложение Элвина, когда тот заверил, что долго они там не останутся.

Хилвар в течение всей жизни ни разу не ощущал себя одиноким, но в Диаспаре он познал одиночество. Для него город был более необычен, чем Лис для Элвина, и Хилвар был подавлен и ошеломлен его бесконечной сложностью и мириадами незнакомцев, которые, казалось, заполняли каждый клочок окружающего пространства. В Лисе он, хотя и не всегда хорошо, знал каждого жителя, независимо от того, встречался он с ним или нет. В Диаспаре же он не смог бы познакомиться со всеми и за тысячу жизней; подобное ощущение вызывало у Хилвара неясную депрессию, хотя он и понимал всю иррациональность этого чувства. Только верность Элвину удерживала его здесь, в мире, не имевшем ничего общего с его собственным.

Он часто пытался анализировать свои чувства по отношению к Элвину. Его собственное дружелюбие, насколько он сознавал, исходило из того же источника, что и симпатия ко всем маленьким, беспомощно барахтающимся существам. Подобное отношение удивило бы тех, кто считал Элвина волевым, упрямым и сосредоточенным на самом себе человеком, не требующим любви от кого бы то ни было и неспособным на ответное чувство. Хилвар знал Элвина лучше; он инстинктивно уловил его суть с самого начала. Элвин был исследователем, а все исследователи ищут то, чего им недостает. Редко они находят искомое, и еще реже это приобретение доставляет им счастье большее, нежели сами поиски.

Хилвар не знал, что ищет Элвин. Его другом двигали силы, приведенные в движение давным-давно теми гениями, что спланировали Диаспар со столь извращенным умением — или еще более великими гениями, противостоявшими первым. Подобно любому человеку, Элвин был в какой-то степени машиной, действия его предопределялись наследственностью. Но это не умаляло его потребности в понимании и симпатии и не делало его невосприимчивым к одиночеству или разочарованию. Для своего собственного народа он был существом совершенно необъяснимым, и это заставляло соотечественников иногда забывать о том, что он по-прежнему разделяет их чувства. Чтобы увидеть в нем человека, потребовался незнакомец из абсолютно другого окружения.

В течение нескольких дней по прибытии в Диаспар Хилвар повстречал больше людей, чем за всю прежнюю жизнь. Но почти никого из этих людей он не узнал по-настоящему. Скученные на небольшой площади, обитатели города удерживали за собой уголок, куда трудно было проникнуть. Единственным доступным им способом уединения было уединение сознания, и они держались за него даже в гуще безгранично сложной общественной жизни Диаспара. Хилвар чувствовал к жителям Диаспара жалость, хотя и знал, что они не нуждаются в его сочувствии. Они не сознают, чего лишены: они не могут понять теплого чувства сообщества, ощущения принадлежности друг другу, связывающего воедино всех в телепатическом обществе Лиса. В сущности, несмотря на всю свою вежливость, они, в свою очередь, также не могли скрыть, что относятся к нему с состраданием — как к ведущему невероятно унылое и однообразное существование.

Эристона и Этанию, опекунов Элвина, Хилвар быстро отверг как добрых, но совершенно разочаровывающих ничтожеств. Он был очень смущен, услышав, как Элвин назвал их отцом и матерью — словами, которые в Лисе по-прежнему сохраняли свое древнее биологическое значение. Требовалось постоянное умственное усилие, чтобы помнить: законы жизни и смерти были отменены создателями Диаспара. Временами Хилвару казалось, что несмотря на все окружающее оживление, город наполовину пуст, ибо в нем не было детей.

Он раздумывал над тем, что произойдет с Диаспаром теперь, по окончании долгой изоляции. Самое лучшее, что, с точки зрения Хилвара, мог предпринять город — это уничтожить Банки Памяти, столько тысячелетий удерживавшие его в зачарованном состоянии. Пусть они были чудом — возможно, величайшим триумфом сотворившей их науки — но они были порождением больной культуры, культуры, боявшейся столь многого в этом мире. Некоторые из этих страхов основывались на реальности, но другие, как теперь стало ясно, оказались воображаемыми. Хилвар знал уже кое-что о картине, начавшей вырисовываться в результате изучения сознания Ванамонда. Через несколько дней это станет известно и Диаспару — и город обнаружит, сколь многое в его прошлом было мифом. Но если Банки Памяти будут уничтожены, через тысячу лет город будет мертв, ибо его жители потеряли способность воспроизводить сами себя. Вот с какой дилеммой предстояло столкнуться — но в уме Хилвара уже промелькнуло одно из возможных решений. На любую техническую проблему всегда находился ответ, а его соотечественники являлись специалистами в биологических науках. Сделанное однажды может быть переделано обратно, если Диаспар того пожелает.

Сначала, однако, город должен уяснить себе, что именно он потерял. Его обучение может занять долгие годы — а может быть, и долгие века. Но это лишь начало: вскоре воздействие первого урока потрясет Диаспар столь же глубоко, сколь и сам контакт с Лисом.

Новая информация потрясет также и Лис. Несмотря на всю разницу между двумя культурами, они выросли из тех же корней — и разделяли те же иллюзии. Обе они станут здоровее, когда еще раз оглянутся спокойным и пристальным взглядом на потерянное ими прошлое.

Глава 24

Амфитеатр был спланирован так, чтобы вместить все бодрствующее население Диаспара, и, вероятно, ни одно из его десяти миллионов мест не пустовало. Глядя со своего места, расположенного далеко вверху, на огромный изгибающийся склон, Элвин не удержался от воспоминаний о Шалмиране. Обе чаши были едва ли не идентичны по форме и размеру. Кратер Шалмираны, заполненный человечеством, выглядел бы почти так же. Различие, однако, было фундаментальным. Огромная чаша Шалмираны существовала на самом деле; этот же амфитеатр — нет. Он был лишь призраком, образом электрических зарядов, дремавших до поры в памяти Центрального Компьютера. Элвин знал, что в действительности он по-прежнему находится в своей комнате, и мириады людей, которые, казалось, окружали его, подобным же образом пребывают у себя дома. Пока он не двигался, иллюзия была полной. Казалось, что Диаспар сгинул, и все его граждане собрались здесь, в этой колоссальной чаше.

Не чаще одного раза в тысячу лет жизнь города замирала, чтобы все его население могло встретиться на Великой Ассамблее.

Элвин знал, что такое же собрание проходит и в Лисе. Там оно представляло собой встречу разумов, но, возможно, сопровождалось встречей тел, столь же иллюзорной, и, одновременно, столь же похожей на действительность. Насколько хватало взгляда, большинство лиц вокруг было Элвину знакомо. В центральной части чаши, на расстоянии свыше километра, и несколько внизу, метров на триста ниже того уровня, на котором сидел Элвин, располагалась небольшая круглая площадка, к которой сейчас было приковано внимание всего мира. Нечего было надеяться разглядеть на таком расстоянии хоть что-нибудь, но Элвин знал, что когда начнется выступление, он увидит и услышит все происходящее так же четко, как и все прочие диаспарцы.