Вояджер 2 (СИ) - Алексей Александрович Карачёв

не осталось, через несколько секунд здесь появятся отставшие заражённые. Крики, слышавшиеся раньше как непонятный гул, распались на множество голосов. Мадрибец сверху был ещё молод и имел довольно густые перья. Я вывернул правую руку вверх, вцепился в них и что есть мочи рванул в сторону. Послышался треск, будто отрывают прибитую деревяшку. Не знаю, что там сломалось у заражённого, но он тут же обмяк и перестал грызть мне шею.

Я перевернулся на спину, скидывая с себя мёртвого птица, затем без промедлений ударил второго, продолжающего с упоением грызть только недавно отросшую ступню. Голова мадрибца лопнула словно арбуз, ошмётки розовых мозгов разлетелись по полу. Оторвав от себя оставшийся псевдоклюв, я с отвращением отбросил его в сторону. Женька, державший в одной руке пистолет, помог мне встать. Деянов успел пристрелить четверых, но те двое, прибитых мною, всё же дорвались до «комиссарского тела».

— Где Самерх? — я не заметил, как исчез капитан.

— Пропал по дороге, — сухо ответил Женька.

— Ты?

— Нет, просто свернул не туда, — снова без тени эмоций произнёс Евгений.

— Тогда бежим — остальные близко, завалят числом, — я глянул в направлении, откуда мы появились. Увиденное не обрадовало.

На одном конце длинного коридора с жёлтой линией на полу — они, где-то посередине — мы, а на другом конце выход в ангар. Когда-то давно, а по моим меркам совсем на днях, именно здесь нас встречали на КПП. Оставался последний рывок. Думать о потере Самерха, а также о внезапном заражении и непонятной агрессивности, будем потом, сидя в удобных креслах и попивая корфинянские вина.

* * *

— Так догоните их, если не можете попасть! — крик корфу, принявшего командование после смерти генерала, был полон ярости.

Несколько самых расторопных ящеров быстро вскочили на двухместные патрульные глайдеры, развернулись на сто восемьдесят градусов и пулей вылетели с территории базы. Остальные принялись грузиться на более вместительные и медленные транспортники.

Впрочем, несмотря на приказ, догнать сбежавших, даже на самой максимальной скорости, было невыполнимой задачей: попытки подстрелить петляющий глайдер ни к чему не привели, и к моменту отдачи приказа тот уже находился рядом со станцией. А когда первые бросившиеся в погоню ящеры преодолели половину пути до «Жемчужины», беглецы скрылись внутри. Пилот одного из патрульных глайдеров ответил на это включением форсажа. Опасность врезаться на полном ходу в приближающуюся громадину его ничуть не смущала.

— Тормози, тормози! — крикнул сидящий позади пилота корфу и для пущей убедительности постучал сослуживца по шлему.

Но управлявший машиной ящер не был уж совсем отмороженным и начал сам сбавлять скорость, рассчитывая припарковаться точно у пролома в станцию, а затем без промедления броситься внутрь. За поимку могут и орден дать, ну или медаль за уничтожение.

Сладкие мечты пилота прервал жёсткий удар. Глайдер врезался в невидимую стену, смялся, словно неизвестная здесь гармошка, а затем исчез в огненном всплеске. Отставший на десяток метров другой пилот отвлёкся на созерцание взрыва и через пару мгновений повторил судьбу первых корфу.

Транспортники доковыляли до места трагедии только через несколько минут из-за задержки с погрузкой десанта. Принявший командование корфинянин приказал на всякий случай сбавить скорость до минимальной. Ящер сначала предположил, что причиной уничтожения первого глайдера был выстрел из тяжёлого орудия со станции, но когда в том же самом месте взорвался и второй, ему стало ясно — кто-то внутри «Жемчужины» включил силовое поле.

Ткнувшиеся в невидимую стену машины подтвердили догадку. Что делать дальше, командующий корфу не знал. Нужно вызывать адмирала. И зная его характер, ничего хорошего ожидать не приходилось.

* * *

Мы рванули ещё быстрее, преодолевая за каждый шаг метров по пять. Заветные двери ангара приближались, но слишком, слишком медленно. Крики заражённых оглушали, и мне уже казалось, что горячее дыхание преследователей обжигает затылок. Я не оглядывался, не хватало ещё грохнуться в самом конце, когда спасение так близко. Одна команда и «Вояджер» распылит заражённых на атомы.

Вжух! Воротник моего комбинезона с треском отрывается. Не оборачиваться! Бежать! Поднажми, Серёга! Десять последних метров я буквально лечу по воздуху и на скорости маглева врезаюсь в закрытую дверь ангара. Несмотря на толщину, с лёгкостью её проламываю и вместе с ней падаю вниз. На месте ангара зияет чернотой огромный провал, уходящий глубоко… в землю? За несколько секунд полёта я ещё успеваю вспомнить слова Самерха про генераторы гравитации и понимаю, что оказался прав. Мы пошли не той дорогой.

Перед тем как потерять сознание после удара обо что-то твёрдое, слышу ещё с десяток смачных шлепков, хруст костей и брызги мозгов.

Глава 20

Темнота. Она была повсюду. Полная и абсолютная. Ни единого фотона света не пробежало здесь с тех пор, как я открыл глаза. Тело не слушалось, будто и не существовало, но стук сердца и дыхание не давали шанса на подобный вариант. Это не кошмарный сон — это суровая жестокая реальность. Я валяюсь где-то глубоко в яме, куда улетел вместе с кучей мадрибцев и одним человеком. И скорее всего, у меня нет ни рук, ни ног, ни ещё кое-чего важного. Они попросту отвалились. Синяя жидкость и всё такое. Женька говорил, что именно таким притащил меня в «Вояджер» во время бегства со станции «Ареста».

Ну что же, теперь и мой друг лежит где-то рядом в разобранном состоянии. А я даже и позвать не могу. То ли челюсть заклинило, а язык отнялся, то ли их тоже оторвало ко всем чертям и мадрибским фархам. Ну хоть уши целы. Я постарался вслушаться в темноту: ничего нового, только собственное тихое дыхание. Беру свои слова насчёт ушей обратно, похоже, их тоже отчекрыжило. Или просто Женька не выжил… С гравитацией шутки плохи. Будь ты трижды изменённым или заражённым, падение с огромной высоты шансов не оставляет.

От нечего делать я прикинул в уме по знакомой формуле, сколько же в итоге пролетел. Так, начальной скоростью пренебрежём, значит, остаётся только же тэ квадрат делённое на два. На Земле ускорение свободного падения равно примерно девяти и восьми. Полёт длился секунды четыре. Выходит, семьдесят восемь метров. Но это там, а здесь? Даже если же принять за восьмёрку, то получается шестьдесят четыре метра. Тоже прилично. Человеку, чтобы убиться, иногда достаточно упасть с высоты собственного роста, а тут в любом случае в несколько раз больше. Ну и откуда здесь взялась такая яма? Не станция же продавила при посадке?

Додумать интересную мысль я не успел: темноту прорезал тонкий яркий луч. Корфу? Мадрибцы? Не заражённые точно, те вряд ли бы стали пользоваться фонариком. Судя по рассказам, они скорее разобьют его об стену или растопчут, ну в худшем случае сожрут, но не используют