Затерянный храм - Том Харпер

Россакис пожал плечами:

— Почему люди предавать своя страна? Может, из-за женщина, а может, из-за золото? Тен ксеро — я не знаю. Но я смотреть его глаза, там, возле ущелья Импрос, и понимать, что это правда.

Может быть, он сказал что-то еще, но все остальное заглушил рев «дакоты», пролетевшей совсем низко над головами и тяжело приземлившейся на полосу. Шасси самолета едва подпрыгнули над размокшей от дождя землей. Пилот хорошо посадил его, но все же ему нужна была полная длина полосы, чтобы вовремя остановиться. Люди Россакиса, спрятавшись в лесу вдоль полосы, приготовили оружие и ждали только сигнала. Россакис неуверенно посмотрел на них, и в эту долю секунды Марина сделала бросок. Она кинулась на него, одним плавным движением обвила руку вокруг его шеи и притянула к себе, придушив в захвате, а другой рукой в это же время выхватила пистолет из его пальцев. Пистолет она прижала к правому уху Россакиса.

— Он не врет?

Партизаны окружили ее, словно гончие на охоте, угрожая ружьями и требуя, чтобы она отпустила Россакиса. По поляне пробежал горячий ветер от пропеллеров самолета. Но ответ на лице Гранта был понятен.

— Я поклялась, что убью того, кто убил Алексея, — прошипела Марина.

Россакис махнул рукой своим людям:

— Если ты убить меня, то умереть. И твои друзья умереть, все умереть.

Самолет в дальнем конце полосы развернулся и приготовился к взлету. Грант видел пилота через переднее стекло — тот выглядывал, разыскивая своих пассажиров. Наверное, спрятавшихся за деревьями партизан он не видел.

— Могу я кое-что предложить? — вставил Мьюр. К нему обернулись все взгляды и несколько ружей.

— Ты? — резко спросила Марина. — Что ты можешь сказать? Ведь это ты велел убить Алексея!

— Я здесь ни при чем. Это дело Управления спецоперациями, а я был в секретной разведслужбе. — Мьюр распахнул свой портсигар слоновой кости и закурил сигарету. — Мне кажется, мы можем инсценировать тут всего «Гамлета», закончив кучей трупов, или можем, черт возьми, воззвать к здравому смыслу. Поднимите-ка руки, кому надо сегодня умереть. — Он оглядел собравшихся вокруг него людей — круг мрачных, злых лиц. — Ну так вот. Твой брат мертв, и это трагедия, но если бы его не убил господин Россакис, тогда это сделал бы кто-нибудь другой. Может быть, даже ты сделала бы то же самое, если бы узнала правду. Так почему бы нам не заключить сделку? Ты отпускаешь Россакиса, он отпускает нас на самолете, и мы все займемся более важными делами.

Марина согнула палец на спусковом крючке. Кольцо людей вокруг нее сомкнулось еще теснее.

— Если я отпущу тебя, ты дашь нам улететь?

— Если да, мои руки чисты? И между нами ничего нет? — Россакис едва мог говорить — так сильно сдавливала его горло рука девушки.

— Да.

— И самолеты янки больше не прилетать?

Джексон нахмурился:

— Я не могу обещать…

Мьюр подскочил на месте и обернулся к нему:

— Джексон, мать твою! Выбирай, что важнее.

— Хорошо, хорошо. — Джексон покорно поднял руки. — Мы отзовем бомбардировщики. — Он с негодованием покачал головой и посмотрел на Россакиса. — Ты и сам знаешь, что в этой войне тебе не победить.

Марина опустила пистолет и ослабила хватку. Россакис потер шею:

— Нельзя всегда останавливать лучшая жизнь.

Поднырнув под воздушную струю от винтов, они забрались в самолет. Солнце скрылось за облаками, лес на вершине склонов еще горел. Вся долина оказалась заполненной вязким золотистым маревом. Рид прижимал табличку к груди. Марина отвернула лицо и стала смотреть в окно, стараясь скрыть слезы.

— Представь, что скажет Курчатов, когда узнает, что его собственные люди помогли нам убежать, — весело произнес Джексон. — К тому времени, как он успокоится, мы уже утащим щит у него из-под носа.

Грант глянул на него:

— Ты сдержишь обещание, данное Паносу? Отправишь бомбардировщики куда-нибудь в другое место?

— Конечно, — беззаботно ответил Джексон.

Самолет, заложив вираж, повернул на Салоники. Грант оглянулся, надеясь бросить еще один взгляд на вызолоченное небо. Но солнце уже село, и долина погрузилась в дым и темноту.

Глава двадцать пятая

К тому времени, как они прибыли в Салоники, уже совсем стемнело. В аэропорту их встретила штабная машина и отвезла в маленькую гостиницу. Ресторана при ней не было, и они отыскали единственное место, где подавали еду, — грязноватую узерию,[53] забитую игравшими в триктрак и карты мужчинами. Официант принес поднос с оливками и фаршированными виноградными листьями, все жадно принялись есть.

Когда тарелки опустели, а в кувшине с узо показалось дно, Рид вытащил табличку и положил ее на стол. Молхо разломил ее не точно посередине — Сорселю достался больший кусок, чем Пембертону, размером примерно шесть квадратных дюймов. Все разглядывали рисунок на оборотной стороне таблички. Две полосы зигзагообразных линий — стилизованное море — делили его на три части. В верхней, сразу под обломанным краем, как раз там, где Молхо разломил табличку, по обе стороны от кургана странной формы стояли две фигуры — мужская и женская. Грант резко вдохнул воздух. Даже три тысячи лет спустя он мог узнать полый изнутри холм на Лемносе — тот самый, где они нашли святилище кабиров. Приглядевшись, он заметил две крошечные фигурки с выпяченными животами — они плясали под горой, размахивая молотами. Между ними стоял какой-то крапчатый диск.

— Это, наверное, и есть кабиры. Мне кажется, две фигуры на полях — это Гефест, бог кузнецов, и Фетида, мать Ахилла. — Академичная манера Рида не могла скрыть его волнения.

— А этот кружок, должно быть, и есть щит? — спросил Джексон.

Рид положил руку на затылок и подергал себя за волосы:

— Полагаю, да.

— А здесь Троянская война. — Джексон указал на следующую часть рисунка.

Краска там немного выцвела, но все же изображения были достаточно яркие. Гранту они напомнили резьбу в пещере на Лемносе. Колесницы мчались в бой, а под стенами города на вершине холма две группы вооруженных людей выстроились друг против друга. Два человека между ними сошлись в схватке. Один бросил свое копье, которое, дрожа, воткнулось в щит противника, а тот, в свою очередь, пытался вытащить меч.

— Ахилл и Гектор. — Марина хотела было тронуть рисунок, но почтительно отвела палец.

Гектор таков устремился, махая ножом смертоносным.Прянул и быстрый Пелид, и наполнился дух его гневаБурного; он перед грудью уставил свой щит велелепный,Дивно украшенный…[54]

Джексон вопросительно глянул на Рида:

— «Щит велелепный». Почему?

Рид пожал плечами:

— Это широко распространенный эпитет, используемый при описании доспехов Ахилла. Щит был позолочен и богато украшен. Мне кажется, эти слова могут означать, что в солнечных лучах он полыхал, как огонь.

— А-а…

— Насколько я понимаю, это и есть Белый остров. — Мьюр указал на нижнюю часть таблички. Картинка пострадала по краям очень сильно, но все же в правом нижнем углу можно было разглядеть еще одну гору, нарисованную густой черной краской. На ее вершине стояла белая башня, украшенная священными рогами.

— Это должен быть храм, — тихо произнес Рид, — посвященный Ахиллу и связанный с потусторонним миром.

Из своей сумки профессор вытащил лист плотной бумаги — изображение таблички Пембертона, сделанное в масштабе один к одному. Бумагу он подложил под табличку. Край рисунка и край таблички совпали почти идеально. Наконец можно было увидеть изображение целиком. Как теперь стало понятно, храм в Долине мертвых находился в левом углу верхней четверти общего рисунка, и от расположенного ниже изображения (на котором было показано святилище на Лемносе) его отделяла полоса заостренных волн. Все пять человек наклонились над столом и в восхищении разглядывали картинку.

— Очевидно, потребуется немало исследований. — Рид перевернул табличку; его настроение было столь же переменчиво, как и оксфордская погода. — По крайней мере, у нас теперь есть весь текст.

— Вы уже можете его прочитать? — спросил Мьюр.

— Не это сейчас важно. Несомненное достижение в том, что у нас есть четкий образчик начертания символов линейного письма Б. Теперь, когда появился новый текст, я могу проверить свою гипотезу, посмотреть, годятся ли те правила, которые я вывел. Если предположения окажутся верны, тогда я смогу попробовать начать расшифровку.

— Попробовать начать… — Джексон подавился своей узо. — А просто делать нельзя?! Сколько вам потребуется времени?

— Не знаю. — Профессорская приветливость пропала, сменившись отрывистой и раздражительной манерой. Марина вспомнила, что Пембертон тоже бывал таким, когда его захватывала новая идея или проблема. Вежливость, терпение, такт — все отбрасывалось, когда ученый погружался в себя.