Гадюка - Биннур Шафак Нигиз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это она-то ребенок? – Джейхун издевательски рассмеялся. – Не пудри мне мозги. Твой интерес к ней более чем очевиден.
– Я сейчас вынесу твои мозги, – сурово отозвался Эфкен.
– Да вижу я, что ты пытаешься сделать, но я на это не куплюсь. Можешь обмануть всех, но только не меня. Дело вовсе не в карте, и не в том, что случилось между вами этой ночью, о чем ты так мне и не рассказал. Все дело в этой девушке. Докажи, что не кончал в штаны, когда она была рядом…
– Если бы я знал, что ты так хочешь подержать свечку, то давно бы пригласил тебя в спальню, – жестко ответил Эфкен. – Пойдем, она скоро проснется и будет капать мне на мозг.
– Не похоже, что ты ждешь ее пробуждения…
– Джейхун!
– Да, господин?
– Иди на хрен!
– Тебе ведь она интересна? Эта девушка… – Последнее, что сказал Джейхун, прежде чем они оба вышли за дверь.
– Не интересна она мне. – Хриплый и довольно низкий голос Эфкена был пуленепробиваемым. – В этом мире нет такой женщины, которая способна меня заинтересовать. И неужели ты думаешь, что такая неопытная девушка, которая ничего не смыслит в мужчинах, которая будет дрожать и плакать, если я к ней прикоснусь, привлечет мое внимание только потому, что красивая?
Я услышала, как открылась дверь. Он сказал, что я красивая, он считал меня красивой. То же самое он сказал мне прошлой ночью. Когда они оба вышли из комнаты, облегчение наполнило мои легкие. Подслушав их тошнотворно откровенный разговор, я почувствовала, что мои щеки пылали, но уже не от лихорадки, а от стыда. Когда боль в шее усилилась, я вдавила пальцы в одеяло и попыталась очистить сознание, чтобы немного отвлечься.
Открыв глаза, я обнаружила, что комната снова погружена в полумрак, но не такой темный, как раньше. В течение следующих двух суток я то просыпалась, то снова проваливалась в сон, но бодрствовала не больше двух часов. Тусклый оранжевый свет уличного фонаря, стоящего где-то вдали, просачивался в комнату, удивительным образом освещая окружающее пространство. Я лежала на темно-синем постельном белье, похожем на атлас. Изголовье кровати было выполнено из бархата.
Вместо того чтобы встать с кровати, я приподнялась и прислонилась спиной к бархатному изголовью. Через несколько минут дверь приоткрылась, и я посмотрела на свет, льющийся из коридора. Когда Эфкен вышел на свет, его тело погрузилось в кромешную темноту. Он стоял, как огромная тень, подсвеченная сзади, и напоминал настоящего ангела смерти. Возможно, того самого верного ангела, восставшего против воли бога… ставшего Сатаной…
Когда он шагнул в комнату, накрыв меня своей тенью, я вздрогнула. В руке он держал хрустальный бокал с виски, а на нем была лишь пара черных джинсов, обтягивающих длинные ноги, словно он хотел продемонстрировать свое телосложение… Его грудь была обнажена, как и в нашу первую встречу. Видимо, он тратил столько денег на выпивку, что на футболку или свитер не хватало.
– Значит, ты наконец-то очнулась. – Я почувствовала, что от него снова пахнет алкоголем, прямо как в ту ночь, когда потеряла сознание. Я натянула на себя одеяло и глубже зарылась в постель. Он двинулся ко мне, и скрип его армейских ботинок по полу эхом отражался от стен комнаты и походил на дыхание ужасного зверя. – Знаешь, Медуза, мне хочется порвать тебя в клочья, потому что ты не ответила на мой вопрос. Совсем как в легенде. – Черная тень нависла надо мной. Эфкен и был той тенью. – Отвечай, когда я с тобой говорю.
– Я больна, – прошипела я. – Ты что, слепой?
Я увидела, как тень приподняла одну бровь. Он посмотрел мне в глаза, и через некоторое время я поняла, что его образ стал более четким.
– Ты постоянно кричишь, что невиновна, но ты совсем не выглядишь невинной, – прошептал он, и нотки темноты в его голосе обволокли мое горло, а слова посыпались в сознании как кости домино, сбивая друг друга. – Ты не та, кем кажешься.
– Что? – Он снова завел старую тему.
– В тебе есть что-то противоречивое, – сказал он, присев на край кровати, и я почувствовала, как его взгляд прожигает мне лицо. – А я не люблю противоречивых людей.
– По-моему, ты вообще людей не любишь, – бросила я. Я чувствовала себя отвратительно после двух дней, проведенных в этой кровати. Неужели он этого не видел? Не успела я открыть глаза, как снова стала мишенью для его обвинений, и мне это надоело.
– Да, – признал он. – Я не люблю людей.
Мое сердце болезненно сжалось в груди. Он сказал это таким бездушным, таким жестоким, таким безжалостным тоном, что на мгновение я даже поверила, что у него совсем нет сердца. Но вот он предстал передо мной и во всей красе показал, чем оно было наполнено. Черное сердце, увитое ядовитым плющом с шипами.
Возможно, шипы этого ядовитого плюща, обвившего его черное холодное сердце, кололи его самого. Может быть, он вел себя так, потому что они причиняли ему боль?
– Это заметно, – пробормотала я про себя.
– Да пофиг. – Он уставился на стену, игнорируя мое присутствие, и на какой-то миг мне показалось, что это даже хуже, чем его оскорбления. – Не вздумай больше болеть. Я не намерен это терпеть.
– Тогда тебе лучше отпустить меня, – прошептала я. – Я болею в месяц по три недели.
– Если я отпущу тебя, ты тут же умрешь, а мне ты нужна живой. – Он нагнулся и начал развязывать черные шнурки. Он скинул один ботинок, отбросив в сторону, и тут же принялся за другой.
Я не понимала, что он собирается делать, и просто наблюдала за его действиями.
– Что ты делаешь?
– Ложусь в свою постель, – сказал он, сбросил второй ботинок и снял носки. Когда он лег в кровать, я в ужасе отпрянула и злобно уставилась на него. Он растянулся на спине, подложив правую руку под голову; его бицепсы напряглись, а вены расползлись, как линии на карте сокровищ.
– Отвали от меня! – взвизгнула я, и он нахмурился, не отводя бездонных синих глаз от потолка.
– Не жужжи, – произнес он. – Иначе ударю, мало не покажется.
– Я хочу, чтобы ты встал, – спокойно сказала я. – Ты не будешь спать со мной в одной кровати.
– Это моя кровать, ты, полоумная девственница. – Повернув голову, он весело посмотрел на меня. – Я не намерен тебя трахать. – Мои щеки мгновенно потеплели, брови от гнева сошлись на переносице, но это
