Святой Ириней Лионский. Его жизнь и литературная деятельность - С. А. Федченков

Этот день страданий Господа, 14-е нисана, однако, судя по первому отрывку, был, по Иринею, «следующим днем» (sequienti die passus) в отношении к тому, когда Христос совершил пасхальную вечерю. Таким образом, в согласии с Аполлинарием и другими, св. отец относил время последней, в противоположность малоазийцам, не на 14, а на 13 нисана, канун еврейской пасхи.

Но в отличие от Ипполита, полагавшего, что Христос совсем не вкушал законной пасхи,[1152] Ириней, по-видимому, утверждает, что Спаситель вкусил 13-го нисана именно законную еврейскую пасху, а не только'совершил Евхаристию. Это видно уже из того, что слово «пасха», стоит у него без всяких дополняющих и поясняющих определений. Значит, он понимал его в обычном значении.[1153]А так как Евангелие от Иоанна не знает о законной пасхе, то, очевидно, св. отец, принимая ее, имел главным образом в виду повествование синоптиков, особенно Матфея (26,17-30), т. е., другими словами, примыкал в этом отношении к аргументации и взглядам малоазийцев, утверждавших, что Христос совершил законную пасху, и на подражании именно этому действию Его основывавших свою практику.

Существенное же отличие Иринея от них, при этом согласии в частном пункте, — делавшее его в общем противником малоазийцев, — состояло в том, что совершение законной пасхи Христом, по нему, приходилось не на 14, а на 13 только нисана.

Таким образом, св. отец, признавая с Матфеем совершение Господом законной еврейской пасхи и вместе с тем утверждая с Иоанном, что Он пострадал 14 нисана, показал опыт совмещения и согласования повествований этих двух евангелистов, часто казавшийся невозможным в эпоху споров 60-х гг.

Очевидно, Ириней полагал, что Христос совершил законную еврейскую пасху не в положенное для того время, а днем раньше.[1154]

Рассуждения св. отца в IV, 10,1 Contra haereses, вполне согласные по мысли с фрагментами Аполлинария, Климента и Ипполита, свидетельствуют, что он, вероятно, хорошо знаком был с литературой по пасхальному вопросу в 60-х гг. Высказываясь за римскую практику, Ириней однако не обнаруживает рабской последовательности названным отцам. Он не относится так резко и к малоазийской точке зрения, как это замечается у них, когда они (Ипполит) не хотят, вопреки малоазийцам, допустить даже мысли о совершении Христом законной пасхи.

Принимая ее, он становится, таким образом, в срединном положении между обеими партиями, хотя, разумеется, окончательные выводы его не на стороне малоазийцев.

Но вместе с тем ясно, что его точка зрения могла быть более убийственной по отношению к последним. Ибо при ней у них отнимался сильный аргумент, что их противники стоят якобы не на евангельской почве, во всяком случае — противоречат Евангелию от Матфея, ибо последнее ясно говорит о законной пасхе, каковую защитники римской практики отрицали; они же — малоазийцы — наоборот, вполне согласны с Евангелием (ката то EüayyéXiov — у Поликрата).[1155] При иринеевской точке зрения им нельзя уже было говорить о себе: «Следует повиноваться Богу больше, нежели людям»,[1156] — ибо евангельские повествования были не вполне на их стороне.

Из сказанного ясно, что если мы признаем за факт, что в 154-155 г. св. Ириней держался малоазийской практики, то относительно 185 и последующих годов (время написания Contra haereses) должны будем констатировать перемену в его взглядах. Он решительно и несомненно держится уже римского обычая.

Все рассуждения по этому поводу дают однако понять, что такая перемена произошла не потому только, что он переселился из Малой Азии, а вполне сознательно. Приводя основания в пользу своих воззрений, отличающиеся кроме того от его единомышленников, он свидетельствует, что его взгляды являются плодом самостоятельного мышления; что он только тогда изменил старому обычаю, когда убедился, что римская практика и точка зрения более согласны с Евангелием и вообще более правильны, чем малоазийская. Может быть, впрочем, здесь обнаружились уже и плоды посещения им Рима, где он познакомился с тамошним обычаем и мог сравнить его с другими.,

Особенной силы пасхальные споры достигли однако в 190-192 гг.[1157] В настоящий раз пасхальный вопрос затронул почти все главные Церкви.

В. В. Болотов указывает в качестве повода к возникновению их на то обстоятельство, что в 189 г. особенно велика была разница при определении дня празднования Пасхи в различных странах. Именно, по его вычислению, в Александрии ее праздновали 20 апреля, в Риме 30 марта, а в Малой Азии — в ночь с 19 на 20 марта.[1158] Такая-разница могла быть обнаружена через пасхальные послания, обычные в то время между Церквами; а может быть, через уведомительное письмо о своем поставлении нового епископа Александрии Димитрия.[1159]

Но весьма вероятно также, что в Риме имели и особый повод к возбуждению этих споров. Очень может быть, что в это именно время туда пришел Власт,[1160] державшийся малоазийской практики. Возможно, что он и в Риме ратовал за нее; может быть, даже совершил Пасху не 30 марта, как все местные христиане, а в ночь с 19 на 20. Может быть, у него нашлись и сообщники. Получилось положение, довольно соблазнительное для неверующих: все—христиане, а глав-ный праздник справляют в разное время. Возможно даже, что в то время как 19-20 марта Власт и его сторонники радостно совершали торжественный праздник, римские христиане держали еще пост. Это и могло побудить Виктора к окончательному решению пасхального вопроса и устранению разницы.[1161]

Немалую роль при этом сыграла, вероятно, и папистическая тенденция Виктора, желавшего подчинить своей власти Церкви Малой Азии (а может быть и другие). О ней говорят уже такие факты, что он, как мы увидим ниже, «требует» от епископов созвания соборов, угрожает Поликрату; без ведома других отлучает от общения неподчиненные ему асийские Церкви и т. п. Кроме того, епископы «порицают» Виктора, хотя были согласны с ним в пасхальном вопросе. Очевидно, и они видели в его действиях нечто выдающееся из ряда обыкновенного.[1162]

Папа разослал угрожающие[1163] письма всем Церквам, требуя от них созыва соборов[1164] и присоединения к римской практике: праздновать Пасху в воскресный день и тогда же кончать пост.[1165] По поводу этих писем, действительно, во многих Церквах были созваны соборы. Большинство их (палестинских Церквей, Римской, Понтийской, Осроинской) сошлись на римской практике,[1166] признав ее за более правильную, что и выразили в своих посланиях. К ним присоединился и собор епископов галльских епархий под председательством Иринея[1167] (они также высказали согласие с римской практикой).[1168]

Только представители малоазийских Церквей не приняли ее. Съехавшись на собор в Ефесе,[1169] они постановили праздновать Пасху и кончать пост по-прежнему 14 нисана, а ответ на письмо Виктора поручили составить председателю собора[1170] Поликрату, епископу Ефесскому.[1171] Последний написал и отправил папе ответное письмо, где, ссылаясь на апостолов Филиппа и Иоанна, св. Поликарпа Смирнского, Сагариса, Мелитона и др. лиц, защищает малоазийскую практику.[1172]

В ответ на это послание Виктор объявил братий малоазийских Церквей «совершенно лишенными общения» и «хотел было отсечь от единения епархии всей Асии с сопредельными ей Церквами как разномыслящие».[1173]

Но некоторые епископы сильно не одобряли его за это и советовали лучше «заботиться о мире, единении и любви с ближними».[1174]

Более всего выдавался среди таких Ириней. Он написал от имени «галльских, подчиненных ему братий» то замечательное во многих отношениях послание к Виктору, отрывок из которого мы привели уже полностью при изложении истории спора в 154-155 г.[1175]

Здесь прежде всего, высказываясь по пасхальному вопросу, он заявляет себя всецело сторонником римской практики и считает более правильным «праздновать таинство воскресения Господня вдень воскресный». Констатирует затем, что различие между Церквами касается не только самого дня Пасхи и времени прекращения предпраздничного поста, но также и начала, а точнее — продолжительности этого поста.[1176] Однако эта разница и в том, и в другом, по мысли Иринея, не есть догматическая; празднование Пасхи и пост перед ней есть дело только обычая (συνήθεια — εθος), но не «правила веры» (κανών της πίστεως). Через нее (разницу) не только не разрушается, а даже утверждается единство веры. Так смотрели на этот вопрос, и предшествующие пресвитеры, хранители апостольского предания; римские папы и Поликарп Смирнский, ведший по этому поводу рассуждения с Аникитом. Но если это только обычай, то нет никаких резонов отлучать только ради него целые Церкви от общения. Поэтому Ириней порицает[1177] Виктора за его поведение по отношению к малоазийским Церквам и советует ему «заботиться лучше о мире, единении и любви с ближними».[1178]