Между жизнью и смертью - Наби Даули

О, Родина, как далека ты была!..

Сегодня я вернулся и стою на родной московской земле. Отчизна взяла меня под свои крылья. Я вернулся в жизнь.

О, радость моя! Как мне тебя высказать? Если собрать самые красивые и душистые цветы со всей земли, чтобы свить из них слова, то и их не хватило бы для того, чтобы выразить всю безмерность моего счастья.

У меня сейчас такое чувство, будто я невероятно долго томился жаждой и вот вышел к звенящему студеному ключу. Пью, пью, захлебываясь, и никак не могу напиться, - и чем больше пью, тем больше молодею...

Восхищенно озираюсь я вокруг. Свежевыпавший снег слепит глаза. Даже его холодный блеск радует меня. Как долго не видел я такого белого, такого пушистого снега! О, Родина! Как стосковалась на чужбине душа по ветрам, буранам и тучам твоим!

Над Москвой тихо плывет синеватая утренняя мгла. Город тих; кажется, он глубоко о чем-то размышляет. Люди еще спят. Они спокойны. Война теперь их не тревожит. Не слышно орудий. Сладкий утренний сон покоит детей.

Я поднимаю глаза выше. Легкий дым клубится из далеких заводских труб и быстро тает. Там, на заводах, производят машины, ткут шелка, изготовляют куклы. Труд созидает земные блага. Жизнь идет - мирная, трудовая. И над этими заводами, домами - над всем городом - гордо сияют звезды Кремля. Под ними можно жить без страха. Я вздохнул глубоко и сам не почувствовал, как воскликнул: "Москва!" - и в этом слове высказалась вся моя безмерная радость.

Это слово мы носили на чужбине в глубине души вместе с именем матери. Взойдет ли солнце, выглянет ли луна - мы устремляли глаза, полные слез и надежд, на Москву.

Москва!

Она видна из-за широких океанов, из-за высоких гор, с дальних островов. Кто только в трудную минуту не твердил про себя благоговейно: "Москва, Москва!"

В такую минуту не найти слов теплей и прекрасней.

Да, я вернулся на Родину. А сколько друзей моих осталось в чужих краях, в безымянных могилах! Имена их глубоко врезались в сердце. Если бы память могла восстановить имена всех погибших и если бы я взялся навестить их матерей, то я до самого конца своих дней, ходил бы из дома в дом... Но увы, павшие друзья мои, это невозможно, невозможно! Вы будете жить во мне, в моих скорбных и гневных думах. Никогда не уймется мой гнев, и я буду каждый день говорить о вас живым. Если кто-нибудь замахнется камнем против вашей чести, я огражу ее своей грудью: пусть камень отскочит обратно к тому, кто его бросил.

Возможно, когда-нибудь на площади большого города воздвигнут из мрамора памятник солдатам, пропавшим без вести. Отчизна не забудет вас, друзья мои!

С такими мыслями я иду по московским улицам. Куда ни глянь - солдаты, солдаты... Они улыбаются: ведь близок родной дом. Я тоже шагаю вместе с ними, не чувствуя под ногами земли, тоже спешу попасть в родные места.

Вот и Казанский вокзал. Мне захотелось крикнуть: "Здравствуй, дружище!" Сколько раз он провожал и встречал меня! Это он яркими огнями прожекторов и гудками паровозов проводил меня в трудный путь на фронт.

Сейчас я опять гляжу на него, и каменное здание кажется постаревшим за эти тяжелые годы. Несложные украшения на его стенах напоминают морщины на лице старика. И все же оно по-прежнему величественно и красиво.

Я зашел внутрь вокзала - точно открыл ворота в родной край. Кажется, глянь за окно и сразу увидишь свой дом. Ведь отсюда до нас ехать совсем недолго. Может, солнце не успеет взойти и закатиться, как я уже увижусь с женой, дочуркой, с друзьями! Какое это счастье! Выжил, дожил!..

В залах все солдаты, солдаты. Здесь все рокочет, радостные песни сливаются с неумолчным гулом. Как будто в здание врывается откуда-то безудержный весенний поток и, не вмещаясь в этих высоких стенах, рвется наружу. Я тоже плыву в этом потоке, точно щепочка, и не могу оторвать глаз от солдатских лиц. Как они радостны! Давно смыта с них пороховая гарь. Красиво подтянуты боевые формы. Они держатся молодцевато и с достоинством. Я знаю, многие несут на себе следы ранений. Потому так и красят солдата ордена на груди. Они сегодня вправе гордиться. Страна чествует своих сынов, одержавших победу в священной войне. "Солдаты, солдаты, как вы счастливы! - шепчу я про себя. - Да, вы герои! На всю жизнь обязан я вам моим сегодняшним счастьем. Вы сорвали с лагерей колючие заграждения, вы принесли свободу пленным. И я знаю, как много преодолели вы трудностей, как много принесли жертв на славном пути своем. Спасибо вам, солдаты, солдаты!

А на мне - ни ран, ни орденов. Но я говорю это не из зависти к вашим наградам. Я ни от кого не отверну лица. Взгляните, солдаты, мне в глаза, и вы поймете, что у меня на сердце. Я возвращаюсь из фашистского плена. Фашизм загубил мою молодость, но он не смог ни на каплю уменьшить моей любви к Родине. Я научился в неволе любить Отчизну еще крепче. Но я научился там и ненавидеть. Я и после войны возвращаюсь солдатом, чтобы бороться против фашизма. Я не устану направлять в его последышей огненные стрелы моей ненависти, и нет мне демобилизации, пока будет жив на земле хоть один фашист".

Я прошел вокзал и очутился на перроне. Здесь тоже толпятся солдаты. Море людей захлестывает поезд. Вагоны переполнены.

То и дело натыкаясь на людей, я все быстрее шагаю вдоль состава. Вот и паровоз. Поезд готовится к отправлению. С фырканьем вырываются из трубы клубы горячего пара. Пожилой машинист высунул из окна голову, взглядывает на часы. До отправления остаются считанные минуты...

- Товарищ машинист! - кричу я. - Не возьмете ли меня с собой до Казани?

Машинист сначала, кажется, не расслышал; он рассмеялся, и рыжие остроконечные усы его запрыгали.

- А сколько вас? - спросил он.

- Один я, дядя, один, - кричу я, обрадовавшись. Ну, кажется, повезло.

Машинист сбил замасленную шапку на затылок и указал рукой на перрон. Я понял его. Нас тут тысячи и тысячи, всех на паровоз не заберешь.

Я посмотрел на колеса паровоза, и зависть меня взяла. Хорошо им: знай себе катятся. Вот сейчас они тронутся с места и побегут. И до Казани доедут, и обратно вернутся.

- Не торопись, солдат, - оборвал мои мысли басовитый голос машиниста. - Пять лет терпел, денек потерпишь. Поезд-то, чай, не последний, не нынче, так завтра - все равно в Казани будешь! - сказал он и скрылся в глубине будки.

Я обошел паровоз, и за тендером мне бросилась в глаза ступенька вроде сиденья. Сбоку был даже поручень. В ту же секунду паровоз дал оглушительный гудок и двинулся с места. Я, не долго думая, вскочил на ступеньку за тендером и уселся поудобнее. Уже через полчаса окраинные дома Москвы скрылись из виду. Поезд все набирал скорость, точно состязался с ветром.

Может, причиной тому была только моя радость, но на первых порах я не чувствовал холода. Однако постепенно декабрьский ветер стал пробираться даже за пазуху, словно и ему хотелось погреться.