Обманы зрения - Ирина Анненкова

Господин Лучано заговорил, и тут выяснилось, что дворецкий опять взял на себя роль личного Адиного переводчика. С его помощью Аде быстро удалось сообразить, что так некстати случившееся собрание в материном кабинете — это не что иное, как оглашение завещания покойной графини, о котором упоминал за завтраком маленький адвокат. Теперь он быстро зачитывал какой-то документ, судя по всему — вот то самое завещание.

Пьетро, наклонившись к Аде, едва успевал переводить. Пытаясь угнаться за проворным адвокатом, он старался выхватывать из его речи самое, по его мнению, основное.

Такой-то церкви на ежегодный помин души — столько-то, такому-то благотворительному фонду столько-то. Потом дошла очередь и до людей, что вызвало некоторое оживление среди присутствующих. Госпожа такая-то… господин такой-то… Пьетро называл имена, перечислял какие-то суммы, лысый дядя за столом, оказавшийся нотариусом, важно кивал, а Ада самоотверженно боролась с неудержимым желанием зевнуть. Она здорово устала и проголодалась, завтрак уже почти забылся, так он был давно, а сжеванная тарталетка уж и вовсе не могла считаться едой. От выпитого на поминальном мероприятии (язык не поворачивался называть его простецким словом «поминки») бокала вина по телу ползла сладкая истома. Ада плюнула и перестала следить за тем, что старательно перетолмачивал материн дворецкий.

Вдруг голос Пьетро рядом произнес ее имя. Синьора Ариадна Третьякова. Ада удивленно обернулась и спросила шепотом:

— Простите, что?

Пьетро молчал и внимательно смотрел на Аду. Тут до нее дошло, что все люди, находившиеся в кабинете, дружно повернулись и уставились на нее. Ада взглянула на господина Мори. Тот тоже пристально глядел на нее.

— Прошу прощенья? — обратилась Ада уже к нему, понимая, что упустила какую-то мысль. Маленький адвокат согласно кивнул и старательно проговорил, почти продекламировал уже по-французски, для нее: «Всё своё остальное движимое и недвижимое имущество я завещаю моей дочери синьоре Ариадне Третьяковой».

— Вы всё знали заранее, Лучано, — с упреком проговорила Ада. Они сидели в библиотеке, куда господин Мори уволок ее сразу по оглашении сногсшибательного завещания, пробормотав что-то вроде «Всем спасибо, все свободны, все знают, где меня найти» и предоставив Пьетро самому провожать гостей. — Всё знали и молчали. Я чувствую себя круглой дурой.

— Ну конечно, моя дорогая, я всё знал. Я как-никак столько лет вел все дела синьоры Джулии! — маленький адвокат самодовольно улыбнулся. — Но при чем тут дура? Не понимаю вас.

— Вам следовало бы предупредить меня о содержании завещания.

Коротышка прищурился.

— Никак не мог. Таков порядок. Только сама графиня могла рассказать вам о своём решении.

— Поговорим об этом решении, Лучано. У меня есть большие сомнения, могу ли я с ним согласиться. Вы, должно быть, знаете историю моей семьи. Или надо рассказать?

— Не трудитесь, прошу вас. Я полностью в курсе.

— В таком случае вы, наверное, поймете меня правильно, если я скажу, что ещё месяц назад я бы не раздумывая отказалась выполнить волю своей матери.

— Могу я считать, что сейчас вы думаете по-другому?

— Не уверена.

В дверь тихонько постучали, и толстая горничная Клара, обладательница внушительного баса и густых усов, вкатила столик с закусками, бутербродами, пирожными и дымящимся чайником. Ловким движением она придвинула к дивану, на котором сидела Ада, невысокий круглый стол, аккуратно накрыла его кремовой кружевной скатеркой и принялась неторопливо расставлять привезенные чашки и тарелочки, раскладывать ложки, пристраивать на оставшиеся свободные места маслёнку и молочник. Затем, подхватив тяжелый чайник, она собралась приступить к явно непростой церемонии разливания чая по чашкам.

Синьор Лучано, умолкнувший при ее появлении, нетерпеливо взмахнул рукой и бросил короткую фразу на итальянском. Клара упрямо поджала губы, мотнула головой и, вопросительно взглянув на Аду, сделала ещё один шаг к столу с чайником наперевес.

— В чем дело? — шепнула Ада адвокату.

— Да эта упертая дура решила во что бы то ни стало обслужить вас со всеми церемониями, — раздосадовано бросил он. — Я ей говорю: не надо, иди, сами разольем, а она не уходит. Похоже, информация о том, что главной наследницей графини объявлены вы, моя дорогая, распространилась по дому со скоростью хорошего лесного пожара!

Ада вздохнула.

— Спасибо, Клара, идите, всё в порядке, — с трудом проговорила она по-итальянски и ободряюще улыбнулась. Толстуха с сомнением поглядела на «молодую хозяйку», сделала что-то, отдаленно напоминающее реверанс, и удалилась.

Господин Мори стал с трудом выкарабкиваться из глубокого разлапистого кресла, явно собираясь взяться за чайник.

— Сидите, Лучано, не вставайте, — сказала Ада, быстро поднимаясь с дивана. — Вы сегодня устали ещё больше, чем я. Ничего, что я босиком? Ноги отекли ужасно.

— Спасибо, Ариадна, — искренне поблагодарил тот. — Сегодня и впрямь день был нелёгким. Так вернемся к нашим баранам. Вы не уверены, что хотите приять наследство, оставленное вам матерью?

— Совершенно верно.

— По каким соображениям, могу ли я осведомиться?

— Вот по тем самым, Лучано. По соображения почти двадцатипятилетней давности.

— Да, ваша мать боялась этого, — грустно промолвил маленький адвокат, отпивая чай. — Но, насколько я помню, она говорила, что вы простили ее.

— Да, это так, — смешалась Ада.

— Так в чем же проблема?

— Наверное, во мне.

— Возможно, — согласился господин Лучано. — Но ваша мать считала, что ее дочь — женщина сильная и со своими проблемами сумеет справиться. Она очень хотела, чтобы вы приняли ее завещание.

— Кто унаследует все, если я откажусь?

— Родственники старого графа. Вам следует знать, что он намеренно ничего не оставил им, завещав всё своей жене, вашей матери.

— Почему?

— Что «почему»?

— Ну почему не оставил? Он ведь мог, насколько я понимаю, разделить своё состояние, постаравшись никого не обидеть.

Синьор Лучано терпеливо вздохнул.

— Во-первых, вы, дорогая Ариадна, молоды и наивны, считая, что, действуя таким образом, можно было избежать обид. Только если отдать этим господам всё — и то не факт! А во-вторых, граф Марио и думать не желал, что плодами его труда станет распоряжаться эта семейка потомственных жиголо!

— А они что — и вправду жиголо? — заинтересовалась Ада.

— Самые настоящие, — покивал адвокат. — К тому же бездельники, моты, светские тусовщики, альфонсы, — с мстительным удовольствием перечислил он. — Старший считает, что принадлежит к когорте знаменитых «Jet Set», мотающихся по миру с вечеринки на вечеринку, а младший гордо именует себя метросексуалом, ну и ведет соответствующий образ жизни.

Ада внутренне передернулась. Словечко «метросексуал» в ее сознании прочно ассоциировалось с бывшим супругом, очень уважавшего этот игривый термин, упорно таскавшегося в косметические салоны на массаж лица и маникюр, брившего подмышки и внимательно изучавшего модные журналы. Образу денди и эстета, правда, сильно мешала любовь к сериалам и книгам «про красивую жизнь» (однажды Петька даже умудрился брякнуть где-то, что «лучшим фильмом всех времен и народов несомненно является „Возвращение в Эдем“, чем произвел неизгладимое впечатление на присутствующих).

Ну надо же! Значит, эта лощеная пара, от улыбок которой легко может покрыться льдом Карибское море, могла бы в какой-то степени считаться для Петьки эталоном! Бр-р-р!

— Ваша мать, Ариадна, была достойной наследницей своего мужа, — убедительно проговорил синьор Лучано. — Она сумела сделать очень многое для поместья, для деревни, для людей, живущих здесь. И она искренне желала передать всё вам, дабы вы распоряжались дальше по своему усмотрению. Она верила в вас! Не обижайте ее памяти, моя дорогая.

Ада откинулась на спинку дивана, закрыла глаза и сильно потерла лоб обеими руками. Она страшно устала. Вязкий, тусклый день разрешился промозглым вечером, завещанием, неожиданно свалившимся на нее, необходимостью принимать решения, брать на себя ответственность. Выполнять последнюю волю матери.

Перед глазами стояли волчьи оскалы родственников старого графа и ледяная ненависть, затопившая их глаза, когда маленький адвокат дочитал документ до конца.

Ада поёжилась. Хорошо, что Лучано сразу увел ее прочь.

— Скажите, — спросила она, — а эти господа вновь ничего не получили?

— Отчего же, — небрежно усмехнулся господин Мори, — синьора Джулия не забыла их. Им завещана картина.

— Картина?!

— Да. Что-то из Библии. О грехах, и, в частности, о праздности и зависти. Впрочем, ничего ценного! — с ощутимым злорадством закончил он.

— Они собираются опротестовывать завещание?