Миры Пон Джун-хо. Культовый режиссер и его работы - Дон-чжин Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на неудачи в расследовании, Ду-ман не отчаивается. Если нет улик, их можно создать искусственно, сняв с подозреваемого обувь и оставив на земле его след. А если и это не сработает, можно отталкиваться от того, что доказательств не существует. Даже если нет внешних доказательств, внутри Ду-мана есть его интуиция. Его идея о том, что преступник может оказаться без волос, возникла, когда из-за отсутствия улик расследование зашло в тупик. Пока Тхэ-юн лихорадочно обыскивает мусорные контейнеры в поисках улики, а точнее, открытки, которую потенциальный преступник направил на радиостанции с просьбой включить песню, Ду-ман расслабленно сидит в горячей ванне и разглядывает голые тела проходящих мимо мужчин. Тхэ-юн пытается найти не преступника, но его след, тогда как Ду-ман стремится разом поймать преступника. Но без доказательств невозможно добраться до него.
Столь самоуверенная методика Ду-мана приводит к тому, что он ошибочно принимает своего коллегу-следователя за насильника. Именно по этой причине проводится параллель между положением Тхэ-юна и преступником. Причина, по которой после смерти последней жертвы, Со-хён, Тхэ-юн отбрасывает свою последовательность в расследовании и, не в силах побороть гнев, начинает вести себя жестоко, связана с теплыми отношениями между ним и Со-хён. Когда он пришел к ней в школу, чтобы расспросить ее об источнике слухов об убийце, она шутливо укоряет его, а он заклеивает рану на спине юной девочки пластырем. В этот момент Тхэ-юн кажется старшим братом Со-хён. Ду-ман, следуя своей методике, не смог отличить насильника от брата жертвы.
В эпилоге изображается жизнь Ду-мана спустя шестнадцать лет после основных событий. Он оставил работу в полиции, как и желала Со-льён, ставшая его женой, и работает менеджером по продаже соковыжималок. За завтраком он отчитывает сына за то, что тот всю ночь играл в компьютерные игры. Несмотря на то что сын отрицает это, Ду-ман, указывая на его красные глаза, уверяет, что его не проведешь. Его сила по-прежнему – интуиция, а доказательства – лицо другого человека.
И тогда его жена укоряет его: отчего он не верит словам сына? Шестнадцать лет назад она могла стать последней жертвой, но спаслась благодаря тому, что вместо нее погибла Со-хён. Укор Со-льён может быть воспринят как упрек, который произносит погибшая жертва. Однако, даже услышав этот укор сначала в прологе от мальчика, а затем в эпилоге от жены, он по-прежнему не понимает. И это происходит вопреки тому, что в прошлом Со-льён чистила Ду-ману уши, чтобы он мог хорошо слышать.
Во время командировки в провинцию Ду-ман случайно проезжает мимо сельскохозяйственного водостока, в котором обнаружили тело первой жертвы серийного убийцы в Хвасоне, и, повинуясь воспоминаниям, выходит из машины. Когда он наклоняется к водостоку под бетонной плитой, в отличие от того давнего дня, когда он подсвечивал темноту с помощью осколка стекла, он вглядывается туда, сняв очки. Теперь он смотрит внутрь не «через призму», но невооруженным взглядом. Внутри ничего нет. Темное пространство под бетонной плитой, возможно, напоминает его душу. Там внутри нет не только тела жертвы или кузнечика, там нет ничего, чтобы он мог увидеть. Изначально у Ду-мана не было никакой проницательности.
Как это делал мальчик много лет назад, в этот день к Ду-ману обращается девочка (Чон Ин-сон). Но вместо того чтобы, как тот мальчик, возвращать Ду-ману его собственные слова, она рассказывает о том, что видела. Она рассказывает, что недавно один мужчина также заглянул под бетонную плиту. И когда она спросила его, зачем он это делает, тот ответил, что пришел сюда, вспомнив о том, что совершил когда-то давно. За несколько дней до Ду-мана здесь побывал преступник. И Ду-ман снова упустил шанс взглянуть ему в лицо.
В этот момент важно, что положение Ду-мана аналогично положению преступника. Несколько дней назад преступник заглядывал в дыру, вспоминая прошлые деяния. Но это относится к сегодняшнему Ду-ману. Впервые он оказывается в той же позиции, в которой Тхэ-юн находился на протяжении всего фильма. Возможно, девочка могла принять Ду-мана за того мужчину, который приходил несколько дней назад. Если мы рассматриваем брата жертвы как сторонника жертвы, то в этот момент определить насильника и его брата становится невозможным. (В прошлом жена Ду-мана едва не стала жертвой.) Девочка, закончившая говорить, и Ду-ман, обдумывающий ее слова, запечатлены чрезвычайно длинным планом на камеру, расположенную по диагонали где-то вдалеке, что создает впечатление, будто кадр сделан с точки зрения человека, прячущегося где-то в рисовом поле и насмешливо наблюдающего за ними.
Незадолго до этого Ду-ман, говоря с кем-то по телефону, утверждал, что «нельзя на слово верить некоему менеджеру О». Точно так же за завтраком он не верит своему сыну. Он не верит их словам, но прислушивается к собственной интуиции. Но когда он, сняв очки, вглядывается внутрь водостока, то так и не может ничего проверить. Даже если бы он действительно обладал проницательностью, внутри нет объекта, на который он мог бы направить интуицию.
В этой сцене на кадр с постепенно отдаляющимся лицом Ду-мана накладывается кадр с приближающимся выходом из водостока. Если вспомнить, что в прологе на этом месте находится труп и кузнечик, то кадр воспринимается как кадр с точки зрения теперь уже ушедшего преступника или погибшей жертвы. Здесь нет ни преступника, ни жертвы, остался лишь их взгляд. И в этот момент водосток под бетонной плитой ассоциируется с железнодорожным туннелем, в котором скрылся ключевой подозреваемый, Хён-гю. И тогда первый будто предстает с точки зрения Хён-гю, покидающего туннель. А второй кадр – с точки зрения Ду-мана, всматривавшегося в темноту, в которой бесследно скрылись неразрешенное преступление и правда о нем.
Ду-ман верит на слово девочке, которую видит впервые в жизни. Вместо того давнего дня, когда он в темноте сельскохозяйственного водостока увидел следы преступления, сегодня под осенним солнцем он внимательно прислушивается к тому, что оставил после себя преступник. В прошлом у него была привычка выкручивать уши другим людям, но сейчас он «выкручивает» собственные, чтобы прислушаться к словам других. И если в лице девочки, обращающейся к Ду-ману, разглядеть последнюю жертву – Со-хён, то можно представить, что девочка, которой преступник заткнул рукой рот, наконец сумела обратиться к Ду-ману.
Когда Ду-ман расспрашивает девочку о внешности мужчины, который приходил
