Седьмая вода - Галина Валентиновна Чередий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Бросаться? Да ему руки переломать надо, дебилу! Потащил Ваську в воду холодную! А ей нельзя, у нее… проблемы… короче… потом, — последние слова я, смутившись, пробормотал почти под нос.
Я чуть сгоряча не ляпнул про ее прежнюю болезненность и вечные простуды. Про то, что чихать раньше начинала от любого сквозняка или посидев со своим дурацким альбомом на берегу с вечно отсутствующим взглядом. Всегда чертовски хотелось знать, где же она витает, если не видит и не чувствует, что тупо промерзает. А еще этот ее велик идиотский, на котором задницу морозила в любое время года. Вечно возвращалась с прогулок с почти синими губами и еле разгибающимися побелевшими пальцами. Если честно, злился тогда и на Марину. Почему она, на хрен, считала, что зимой, когда город пустой, эти дурацкие Васькины прогулки на велике безопасны?
Продолжалось все, пока я не прекратил это, расхренячив долбаную железку с колесами, якобы случайно переехав отцовской машиной, которую тот мне частенько доверял выгонять из гаража, еще до получения прав. Тогда это тоже вызвало новый виток войны между нами. Она ведь точно знала, что не бросала свой велосипед на выездной дорожке и что это моя вина. Но вот убедить в этом родителей ей не удалось… хотя она и не очень-то пыталась. Сказала один раз, а потом забила. Но мне было плевать, потому что в результате я получил, что хотел. Васька ходила теперь в школу в моем так ей ненавистном сопровождении, а я уж не забывал проследить за тем, чтобы не могла, сразу выйдя из дома, снять теплую куртку и переобуться в выпендрежные туфельки за первым же углом, как делали другие девчонки. А когда пыталась возмутиться — без зазрения совести стучал Марине. Ибо не хрен! Хотя, вспомнив это, я тут же ощутил и очередной приступ стыда. Потому что один раз Васька попыталась совершить бунт, одев слишком короткую, на мой взгляд, юбку. На требование переодеться, когда мы столкнулись при выходе из комнат, она послала меня шепотом, но глядя так, что я понял: не отступит, мелкая засранка!
— Посмотри сам, с кем гуляешь, — практически выплюнула она мне в лицо. — Что-то я у твоих подружек не видала юбок в пол.
— Это потому, что им есть что показать, а на твои тощие лягушачьи лапки не взглянешь, чтобы не обрыдаться. Спрячь и не позорь меня, ради Бога!
Твою ж дивизию, как же мне сейчас стыдно за эти слова! Да и тогда было не айс видеть, как расширились и заблестели непролитыми слезами огромные зеленые глазищи, от которых у меня в голове уже тогда мутилось. Но в то время я стремился достигать нужной цели, не заморачиваясь на этическую сторону используемых средств. А сейчас мне хотелось думать, что изменился. Но вот, видимо, не очень. Стоило увидеть, как идиот Геша тащит Василису к холоднющей сейчас воде, меня прямо переклинило. Весело придурку этому, а она с простудой сляжет наверняка! Ведь сто процентов в своей Москве только еще больше захирела, откуда здоровью-то там взяться? А то, что меня бесил сам факт, что он ее руками своими хватал… ну… это уже другой вопрос совсем.
Блин, а ведь день начинался не так уж и плохо.
Даже после короткой, но провальной попытки еще раз втянуть ее в разговор, я не собирался особо ругаться с ней. Так. Ну не мог не вспомнить, что все-же что-то общее у нас есть. Потому что молчать об этом не собираюсь, забывать тоже. И ей не дам.
Васька, не привыкшая выходить из машины на ветру, наверняка просто не удержала дверцу и в результате шарахнула ее так, что я даже увидел секундный испуг и сожаление в ее зеленых сердитых зенках. Кому другому не преминул бы сделать резкое замечание, но она так смешно загребала ногами в своих новых дурацких шлепках — сразу видно, совершенно отвыкла ходить по песку — что моя досада на нее мигом испарилась, и я не выдержал и даже хохотнул. А она как услышала, обернулась, но, увидев мою улыбающуюся рожу, вздернула свой нос, украшенный первыми майским веснушками, и рванула в сторону наших девиц. Хотя досада тут же вернулась. Вот наверняка теперь еще себе напридумывает, что я злорадствую, что сумел ее в очередной раз из себя вывести.
Хотелось догнать и, схватив за плечи, встряхнуть и сказать, что я изменился, все поменялась, вот только мои чувства, что к ней испытывал, по-прежнему не та стихия, которую я могу хоть ненадолго оседлать. Прижать сопротивляющуюся к себе у всех на глазах и прошептать, как же жутко я хочу, чтобы она рассмотрела меня другого. Не противника в противоположном окопе, а… ну хотя бы, черт с ним, друга. Посидев в машине и проводив ее взглядом, призвал в помощь все выработанное годами терпение и опять напомнил себе, что бегать, настаивать и давить, забив на желания других, это больше не мой метод и образ жизни. Да, мне хотелось чудесного превращения нашей извечной войны в мирную благодать — как в сказке, но ведь и там дурному, налажавшему всего один раз царевичу пришлось топать черте куда и пыжиться, совершая подвиги. А что же говорить о моем эпичном списке косяков длиной в пару кварталов? Да уж, пару жизней налаживать все придется, особенно учитывая нашу с Василисой способность вести вменяемый диалог. Вот прям уже согласен быть сказочным дурачком, которому обломится найти какую-нибудь волшебную хреновину, что все исправит. Мдя. А все потому, что я никогда и не думал учиться мириться или извиняться перед женщинами. В юности что я делал, когда одна девчонка злилась на меня? Правильно, шел и находил другую в хорошем настроении. Став старше, вообще стал избегать самих возможностей конфликтных ситуации с женщинами, нутром ощущая растущее напряжение и сразу исчезая. Вот только сейчас развернуться и уйти, оставив все как есть, не вариант. Вот не хочу я никуда уходить и даже в сторонку отходить! Уж это я знаю совершенно точно.
Особо не спешил раздуваться — оценивал обстановку. Прошелся, поздоровкался со ставропольцами и краснодарцами, побалакал за жизнь, позырил на нового Вайнмановского Маниака — красивый, но, блин, ну слишком пафосный, да и цена… не то что бы я не
