Мемуары графа де Рошфора - Гасьен Куртиль де Сандра

Как бы то ни было, если бы мне было позволено покритиковать такого великого полководца, то я спросил бы: для чего нужна была вся эта бравада или, точнее говоря, все это бахвальство? Ведь существуют тысячи других способов показать себя, неужели он об этом не подумал?

Но хватит об этом, и вернемся к моему рассказу. Губернатор Люксембурга был храбрым человеком, и это порой играло с ним злые шутки. Он ведь должен был понимать, что то, что простительно иногда солдату или простому офицеру, непростительно тому, кто несет ответственность за командование. Но об этом он как раз и не задумался, не только в этот раз, но и в другой, где были уже совсем другие последствия. И именно в этот раз, как я утверждаю, дело имело бы самые серьезные последствия, если бы он был на нашей службе.

Будучи однажды вечером на балу, он перекинулся парой слов с полковником своего гарнизона, которого звали Кантельмо, тот почувствовал себя оскорбленным и сказал ему, что хочет сатисфакции сейчас же. Губернатор его поймал на слове, не думая, что вокруг города находятся враги. Он покинул бал и назначил встречу на одной из улиц. У каждого был секундант, у губернатора это был граф Валсассина, а у Кантельмо — один из офицеров его полка. Их лакеи держали факелы, чтобы освещать место дуэли. Бой длился недолго. Губернатор нанес удар шпагой Кантельмо в бок, и полковник подумал, что очень серьезно ранен, и упал на мостовую. Так как губернатор увидел его внизу, он потребовал, чтобы тот молил его о пощаде, но в это время секундант Кантельмо бросился вперед и пронзил бы губернатора, если бы лакеи не защитили его факелами. Один из них ткнул его факелом в лицо, и это закончило бой. Секундант упал рядом с Кантельмо, граф Валсассина присоединился к губернатору, и они легко прикончили лежащих.

Если бы маршал де Креки, стоявший перед Люксембургом, имел приказ, он бы легко понял, что несложно взять город, губернатор которого проявляет так мало осторожности, но мы не имели права применять силу и должны были быть любезны с королем Англии, который, выполняя функции посредника, казалось, был повсюду. Мы англичан за это просто боялись. Когда они объявили, что больше не являются нашими союзниками, наши дела не стали хуже, но нужно было быть очень осторожными, чтобы не получить в их лице новых врагов, да еще таких завистливых. Я признаю, что они храбрые люди, но я не думаю, что они могли похвастаться тем, что было у нас; я имею в виду большое количество людей, прекрасно понимающих, что такое война, а над ними короля, который охотно отдается удовольствиям, но не менее охотно оставляет их, если речь идет о славе.

Я не стану подробно рассказывать, что стало причиной того, что мы сняли блокаду Люксембурга, тем более что об этом говорили повсюду, и это было так недавно, что нет, наверное, ни одного человека, который не был бы в курсе этого.

Через некоторое время после этого, когда я вернулся в Париж, меня свалила очень сильная горячка. К тому времени я уже привык к жизни спокойной и размеренной, и мне трудно было приспособиться к чему-то необычному, но я был вынужден поступить, как поступали другие, ибо мне было очень плохо. Я стал лечиться обычными лекарствами, сел на диету и регулярно делал кровопускания, но горячка все не прекращалась. Тогда мне посоветовали вместо моего врача обратиться к одному англичанину, который приобрел известность в королевстве своими многочисленными успехами в лекарском деле. Действительно, когда он занялся мной и применил свой секрет, горячка исчезла. Говорили, что так он вылечил многих людей, но сначала я опасался к нему обращаться, так как другие говорили, что многие его выздоровевшие больные потом вновь заболевали где-то через два-три месяца. Я думал даже отдать себя в другие руки, но все же решился и попросил его прийти ко мне.

Он пришел, осмотрел меня, а потом насмешил рассказом о маркизе д'Отфоре, первом шталмейстере королевы, человеке, который имел сто тысяч ливров ренты, но был таким жадным, что у него не было ни жены, ни детей, никого, кто мог бы о нем позаботиться. Он мне рассказал, что маркиз находился в подобном моему состоянии, и он ему сказал, что готов поделиться с ним своим секретом. Придя к нему, он увидел, что дела обстоят так плохо, что остается лишь надеяться на волю Господа, но он все же предложил ему свое лекарство. В ответ на это маркиз сначала спросил, сколько будет стоить лечение, а когда услышал ответ, заявил, что это слишком дорого и он не будет покупать лекарство. Это было особенно удивительно, так как он был очень богатым человеком. Тогда англичанин сказал ему, что не имеет привычки торговаться с такими людьми, что обычно он сначала вылечивает больного и лишь потом обсуждает ценовой вопрос, но тут он настаивает на фиксированной цене. К этому он добавил, что обычно это стоит не меньше пятидесяти пистолей, но маркиз вновь стал торговаться, предлагая четыре пистоля, а потом в гневе закричал, чтобы он убирался и что ему не нужно такое дорогое лекарство. Но не успел англичанин прийти домой, как к нему прибежал лакей с пятью пистолями и предложением маркиза о том, что так будут делать каждый день. Так прошло четыре дня, в течение которых он постоянно торговался по поводу денег, а потом он ушел в мир иной.

Мне было нетрудно поверить в этот рассказ. Я и сам нередко бывал свидетелем того, что маркиз — очень жадный человек, и это мне всегда в нем не нравилось.

Мне удалось поправиться, но и это, и все произошедшее со мной в моей долгой жизни лишний раз подтвердило, что все мы приходим в этот мир, чтобы страдать. Действительно, в жизни нам приходится сталкиваться с одними лишь сожалениями, и в конце концов я сделал то, что следовало бы сделать уже давно. Я ушел в религию, поселился в монастыре, где, будучи уже очень и очень старым, стал смиренно ждать своего последнего часа, часа, когда Господь призовет меня к себе.

Послесловие

В предисловии к «Трем мушкетерам» Александр Дюма довольно туманно рассказывает о том, как он нашел сюжет для своего романа. Он пишет: «Примерно год тому назад, занимаясь в Королевской библиотеке разысканиями для моей истории Людовика XIV, я случайно напал на «Мемуары господина д'Артаньяна», напечатанные — как большинство сочинений того времени, когда авторы, стремившиеся говорить правду, не хотели отправиться затем на более или менее длительный срок в Бастилию, — в Амстердаме, у Пьера Ружа. Заглавие соблазнило меня; я унес эти мемуары домой, разумеется, с позволения хранителя библиотеки, и жадно на них набросился».

Да, жизнь человека, прославившегося как д'Артаньян, обильно расцвеченная различного рода фантастическими приключениями, легла в основу трехтомных «Мемуаров господина д'Артаньяна, капитан-лейтенанта первой роты королевских мушкетеров», появившихся задолго до Александра Дюма, в самом начале XVIII века. Но этот текст был сочинен неким Гасьеном де Куртилем де Сандра (Gatien de Courtilz de Sandras), настоящий же д'Артаньян никаких воспоминаний не писал.

Александру Дюма очень не хотелось полностью раскрывать карты, поэтому он ограничился полуправдой: якобы он случайно нашел книгу в библиотеке, при этом имени ее настоящего автора Гасьена де Куртиля де Сандра (в дальнейшем, для простоты, мы будем называть его просто де Куртилем) он даже не упоминает. И это несмотря на то, что в свое время эта книга господина де Куртиля, действительно изданная в Нидерландах, пользовалась огромным успехом, в том числе и во Франции.

Сказать, что де Куртиль выпустил подложные «Мемуары», нельзя. Этот небогатый дворянин родился в 1644 году в Монтаржи и умер в 1712 году в Париже, служил в роте мушкетеров, и вполне можно предположить, что он лично знал настоящего д'Артаньяна. Все-таки жили они в одно время и вполне могли встречаться по службе или при дворе. Когда настоящий д'Артаньян погиб в 1673 году под Маастрихтом, де Куртилю было двадцать девять лет. «Мемуары» же он выпустил в 1700 году.

Сам де Куртиль тоже пытался преуспеть на военном поприще и даже дослужился до чина капитана. Когда же после окончания очередной войны войска были распущены, он, не имея никакого собственного имущества, которое могло бы дать ему средства к существованию, занялся ремеслом писателя, создающего занимательную литературу для широкой публики. Сочинения его были полны интересных подробностей, в том числе и о короле, что обеспечило им немедленный успех у читателей. Конечно же, королю это не понравилось, и де Куртиль на несколько лет был брошен в тюрьму, откуда ему удалось сбежать в Нидерланды. Там он вновь взялся за сочинительство. Написав «Мемуары господина д'Артаньяна», он в 1702 году неосторожно попытался вернуться на родину, но его тут же схватили и вновь упрятали в тюрьму, откуда он вышел лишь незадолго до смерти. Но и там этот автор оказался неисправим: он умудрился сочинить «Историю Бастилии», ставшую в свое время достаточно популярным чтением. Кстати сказать, известно, что в то время, когда де Куртиль первый раз находился в Бастилии, ее губернатором был господин де Бемо, близкий друг д'Артаньяна, и он тоже вполне мог быть для скандального сочинителя источником бесценной информации о знаменитом мушкетере. Пользовался ли де Куртиль какими-то записками д'Артаньяна или его устными рассказами — это остается загадкой. Сам он утверждал, что использовал подлинные записки д'Артаньяна, якобы найденные после гибели последнего. Но это маловероятно — знаменитый мушкетер хоть и был грамотен, но пером владел куда хуже, чем шпагой, и вряд ли писал что-либо, кроме военных приказов и долговых расписок. В любом случае, несомненно: жизненная основа у «Мемуаров» де Куртиля гораздо реальнее, чем у ставших знаменитыми романов Александра Дюма.