Л.Н. Толстой. Полное собрание сочинений. Том 7. Произведения 1856-1869 гг. - Лев Толстой

Венеровскій.

Иванъ Михайловичъ! Я все Анатолій Дмитріевичъ, а вы — Иванъ Михайловичъ; а то — что за зять и тесть! Это ни къ чему не ведетъ и мнѣ непріятно, и главное глупо.

Иванъ Михайловичъ.

Оно такъ, да..... Ну, теперь еще я считаю нужнымъ объяснить вамъ о состояніи Любочки. Мы небогаты, но...

Венеровскій.

Вотъ ужъ удружили... Что мнѣ въ состояніи? Ея состояніе — ея состояіе; есть у нея, тѣмъ лучше. Кажется, кто хоть немножко понимаетъ людей, можетъ видѣть мою дѣятельность и по ней судить обо мнѣ. Я вамъ скажу, что мнѣ нужно. Моя цѣль одна. Дѣвица эта — хорошая натура, въ ней есть задатки хорошіе. Я не влюбленъ въ нее. Я этихъ глупостей не знаю. Въ ней есть задатки, но она не развита, очень неразвита. Я желаю однаго: поднять ея уровень до нашего, и тогда я скажу: я еще сдѣлалъ дѣло, и желалъ бы, чтобы никто мнѣ въ этомъ не мѣшалъ. Это я впередъ вамъ говорю. Вамъ можетъ это казаться страннымъ, но мы люди новые, и что вамъ странно и трудно, намъ просто. Такъ не говорите никому до 1-го Августа, и дѣло обдѣлается прекрасно. (Жметъ руку. Иванъ Михайловичъ крѣпко и долго жметъ руку.)

Иванъ Михайловичъ.

Я все понимаю, все понимаю. Позвольте васъ обнять.

Венеровскій.

Нѣтъ, ужъ пожалуйста оставьте. Мнѣ будетъ нeпpiятнo. Прощайте! (Венеровскiй уходитъ.)

Иванъ Михайловичъ.

Благороднѣйшій человѣкъ. — Это такъ. Вотъ онъ, новый то вѣкъ! Но все таки странно какъ-то, пока не привыкъ. Но слава Богу, слава Богу!.

(Занавѣсъ опускается.)

ДѢЙСТВІЕ II. 

Сцена 1.

Иванъ Михайловичъ Прибышевъ.

Катерина Матвѣевна Дудкина.

Анатолій Дмитріевичъ Венеровскій.

[Сергѣй Петровичъ] Беклешовъ, товарищъ Венеровскаго по университету.

Лакей.

ЯВЛЕНIE 1.

Театръ представляетъ холостую безпорядочную комнату на квартирѣ Венеровскаго.

Венеровскій (одинъ, съ своимъ портретомъ въ рукахъ).

Жениться! Страшно, глупо связать себя на вѣки съ неразвитой и развращенной по средѣ женщиной. <Зачѣмъ? Въ сущности желаешь только.... больше ничего.... А въ виду всей этой толпы принимаешь на себя нелѣпыя обязательства — это-то и противно. Положимъ, я понимаю дѣло такъ, что и не беру на себя никакого обязательства, но она не понимаетъ этаго. Ей не подъ силу эта свобода воззрѣній. Нѣтъ. Глуповата — не глуповата, а не доразвита. Вотъ Дудкина другое дѣло; но за то невзрачная особа, да, непривлекательная. А тутъ влечетъ. Какъ странно ощущеніе, когда поцаловалъ. И она сама поцѣловала. Пріятное ощущеніе! Да. Я не ожидалъ. Впрочемъ (на портретъ) вѣдь хорошо... Очень хорошо. — Очень, очень хорошо. А я прежде думалъ, что я не хорошъ.> Страшно утратить собственную чистоту и силу въ постоянныхъ столкновеніяхъ съ ничтожествомъ и грязью, — a пріятно. Многое пріятно. Обезпеченность жизни... потомъ сама, какъ женщина..... невредна. Службу можно бросить. Литературный трудъ... Да главное — очень пріятна. — Великолѣпно это все. Великолѣпная женщина!...... И однако она поцѣловала меня не безъ удовольствія. Даже съ увлеченіемъ огромнымъ. И я испыталъ такое ощущенье, какъ будто я не ожидалъ. Да я и не ожидалъ. Отчего жъ не ожидалъ? Странно, въ какомъ заблужденіи я былъ насчетъ себя. До какой степени однако я не понималъ самаго себя. (Смотритъ въ зеркало.) Да, хорошее лицо, замѣчательная наружность. Очень, очень даже хорошее. Да, то, что навываютъ, пріятный мущина; очень привлекательный и замѣчательной наружности человѣкъ. А какъ самъ то не знаешь себя! И смѣшно вспомнить, съ какимъ страхомъ я приступалъ къ ней. Было чего бояться, — хе, хе! Я думалъ[249] прежде, что наружность моя не очень привлекательная, и старался утѣшить себя. — Ну, думаю себѣ, я не такъ привлекателенъ, какъ другіе, но за то уменъ, потому что кого-жъ я знаю умнѣе себя? Кто-жъ такъ тонко, легко и глубоко понимаетъ вещи? Ну, думаю себѣ, я не хорошъ, не могу равняться съ этими[250] красавцами, вотъ что по улицамъ на рысакахъ скачутъ, но за то, думаю себѣ, умъ огромный, сила характера, чистота либеральнаго характера, честность..... Все это за глаза вознаграждаетъ.[251] Это все я утѣшалъ себя. Думаю себѣ: я не умѣю обходиться въ гостиныхъ,[252] не умѣю[253] болтать по французски, какъ другіе, и завидно мнѣ бывало салоннымъ господамъ. Ну, да думаю, зато я образованъ, какъ никто... да я и не знаю никого съ этимъ всестороннимъ и глубокимъ образованіемъ. Есть ли наука, въ которой я не чувствовалъ бы въ себѣ силы сдѣлать открытія — филологія, исторія, — а естественныя науки? Все мнѣ знакомо. А дарованья... И думаю себѣ: вотъ раздѣляетъ судьба, — однимъ, какъ мнѣ,[254] умъ, талантъ, образованіе,[255] силу, другимъ — пошлые дары: красоту, ловкость, любезность. И вдругъ, что же оказывается? Оказывается, что природа не раздѣлила, а совокупила все это въ одномъ человѣкѣ. И все это отъ того, что въ Петербургѣ я и не имѣлъ случая испытать свою силу надъ женщинами... этаго разбора. А вотъ оно здѣсь. Въ самомъ лучшемъ дворянскомъ кругу, и въ самомъ пошломъ, гдѣ видятъ только внѣшность. Потому что не могла же Люба понять сущность моихъ достоинствъ... Въ этомъ кругу двѣ женщины въ меня влю-бля-ют-ся. Да, влюбляются. (Самодовольно.) Да, должно быть я очень нехорошъ и неловокъ... Какъ не знаешь то себя, смѣшно вспомнить! (Смотрится въ зеркало.) Да, очень хорошо... А въ соединеніи съ этой нравственной высотой, которая всетаки ими чувствуется, какъ они ни низко стоятъ, оказывается, что такихъ людей мало. Можетъ быть и нѣтъ совсѣмъ. (Хмурится. Смотритъ[256] въ зеркало.) Какое глубокое, спокойное, проницательное[257] выраженіе! Да, трудно устоять. Я понимаю это. <И вдругъ съ этимъ вмѣстѣ, только захоти я — я могу вести хоть ту же жизнь, которую ведетъ любой изъ тѣхъ пустыхъ молодчиковъ, аристократовъ. Кто мнѣ мѣшаетъ? Довольно я поработалъ для блага общественнаго. Можно отдохнуть, и отдохнуть не одному, а съ этимъ свѣженькимъ цвѣткомъ, который я, — да, я, — сорву. Отчего же мнѣ не поѣхать за границу, не поселиться въ Италіи, съ молодой женой, въ лучшемъ отелѣ остановиться?

Прогулки.......... она въ шелку и бархатѣ, свѣженькая, хорошенькая, на рысакахъ, въ коляскѣ; рядомъ замѣчательный и красивый мущина. Или вечеръ, она въ открытомъ платьѣ, открытыя плечи. Пускай смотрятъ изъ партера. Въ бенуарѣ, во Флоренціи, она и я, мущина въ черномъ англійскомъ фракѣ, просто, достойно, и съ этимъ лбомъ и глубокимъ чарующимъ выраженіемъ. Вечеръ дома, ужинъ и потомъ.... Да, все это человѣчно, все это увлекательно. И я думалъ, что это не про меня. Какъ не цѣнишь себя.> Что значитъ, однако, сильная натура. Всегда цѣнишь себя ниже стоимости, не такъ какъ всякая дрянь, воображающая себя Богъ знаетъ чѣмъ. А выходитъ, что нѣтъ человѣка[258] болѣе счастливо одареннаго и вмѣстѣ съ тѣмъ менѣе цѣнящаго свои достоинства. — Да... Это ясно.

ЯВЛЕНІЕ 2.

Венеровскій; входитъ Беклешовъ, товарищъ Венеровскаго по университету, чиновникъ по мировымъ учрежденіямъ.

Беклешовъ.

Ну, братъ, нынче охота отличная была. Ха, ха! Я только [что] изъ присутствія.

Венеровскій.

Это похвально, что ты въ трудахъ жизни обрѣтаешься. Что жъ Богъ далъ?

Беклешовъ.

Затравили, братъ, помѣщиковъ пару, одну помѣщицу, да чиновника взяточника притянули. Все въ одно засѣданіе. Была игра, могу сказать!

Венеровскій.

Это хорошо. И имъ полезно, и мнѣ пріятно слышать, и ты удовольствіе испытываешь. —

Беклешовъ.

Несказанное, братецъ, удовольствіе! Какъ же, вся жизнь на томъ стоитъ.[259] Моя страсть и спеціальность. Ваша братья, идеалисты, только умозаключаетъ, а мы, практики, дѣйствуемъ. Вѣдь отчего я принимаю участіе въ твоей женитьбѣ? Вовсе не потому, что я тебѣ товарищъ и пріятель и что я вижу тутъ вопросъ о твоемъ счастіи. Вовсе нѣтъ. Я вижу только въ этомъ млекопитающагося Прибышева, который тебя намѣренъ надуть и котораго надо затравить, и я затравлю. Ну что, какъ дѣла? ѣдемъ нынче къ Прибышевымъ? Вѣдь нынче формальное объявленіе. Я готовъ и во всеоружіи.

Венеровскій.

Да что, хорошаго мало. Хе, хе, хе! Нынче[260] обрученіе. Шутка весьма глупая, и необходимо обойти ее сколь возможно.