Мы одной крови — ты и я! - Ариадна Громова

— Ты все правильно говорил, старик, чего стесняться? — подбодрил меня Славка. — Давай-давай дальше. С умным человеком и побеседовать приятно. Знаешь анекдот о червяке на прогулке? Он долго беседовал с другим червяком, а потом выяснилось, что это был его собственный хвост.

Я с досадой отвернулся. Славке, видимо, стало жаль меня. Он шел некоторое время молча, потом заговорил серьезно, не паясничая.

— Слушай, Игорь, а почему бы тебе не поговорить вот с ними? — Он повел рукой вдоль вольера с павлинами, мимо которого мы шли.

— Почему именно с ними? — удивился я, глядя на белого павлина, распустившего свой перламутровый хвост.

— Да с кем угодно из здешних. Ты же с Барсом сейчас работать не можешь, с Мурчиком тоже. Вот и психуешь. Сенека Младший сказал: «Даже самые робкие животные, если у них нет другого выхода, пытаются вступить в борьбу для самозащиты». И он же справедливо отметил: «И после плохой жатвы нужно снова сеять».

Я даже остановился. Действительно, как это такая идея не пришла мне в голову раньше? То есть в самом начале всей этой истории я об Зоопарке думал, а потом забыл начисто. Ну, в первые дни было просто некогда. А вот после провала мне следовало вообще как можно больше времени проводить здесь — ведь на меня прогулки по Зоопарку всегда действовали очень успокаивающе и освежающе. Мама раньше, бывало, скажет: «Пойдем родственников навестим, благо они по соседству живут». А теперь и она, как нарочно, ни разу даже не вспомнила про Зоопарк… Нет, Славка все же молодец! Идея совершенно правильная. Надо поупражняться.

Я с некоторой опаской посмотрел на павлина, все еще красовавшегося на фоне собственного шикарного хвоста, и начал придумывать: что бы ему такое внушить?

— Пускай крикнет три раза подряд! — подсказал Славка, догадавшись о моих намерениях. — Орут они довольно противно, но шут с ним, выдержим.

Павлин послушно промяукал три раза — его крик похож на мяуканье, только очень резкое и высокое по тону. Я заставил его еще подойти к сетке и поклониться нам. Славка ужасно обрадовался, но я цыкнул на него, чтобы он не вздумал ржать на весь Зоопарк.

— Ладно, я наступлю на горло собственному смеху! — заверил Славка. — Но, старик, брось ты этого павлина! Павлин — это не вещь! Ты возьми в оборот жирафу. Или бегемота. Правда, пойдем к бегемоту!

Мы пошли, но около бегемота все еще было много народу. Он плавал, выставив свои гигантские ноздри. Я хотел внушить ему, чтобы он вышел на берег, но это оказался пустой номер: бегемот и сам полез на берег. Зрелище было внушительное, однако я не стал дожидаться, пока он взгромоздит свою темно-серую блестящую тушу на камень, а поспешно повернулся к вольерам попугаев. Как это я сразу не сообразил — ведь там гиацинтовый ара, надменный гиацинтовый ара! Я давно любил его без взаимности — он на меня не обращал ни малейшего внимания, а со старушкой служительницей флиртовал напропалую и своим «Арра!» умудрялся выразить целую гамму чувств: радость встречи, боль разлуки, отчаяние, ярость. А я стоял и завидовал старушке…

Гигантский темно-синий попугай сидел вверху на жердочке и обстоятельно чистил свой великолепно изогнутый грифельный клюв такой же грифельной крючковатой лапой.

— Ара! — позвал я, остановившись у решетки. — Ара, ара!

Попугай искоса, презрительно глянул на меня сверху, потом неторопливо передвинулся к боковой сетке, вскарабкался к самому потолку вольера и повис там, прочно уцепившись когтями. «Ах, так! Ну погоди же, зазнайка!» — подумал я и начал внушать.

Ара перевернулся головой вниз и поглядел на меня, будто не доверяя своим глазам. Потом он начал спускаться вниз, перебирая клювом и лапами по наружной решетке: видно было, что он спешит изо всех сил, но не может же такая солидная птица бежать вприпрыжку, словно воробей какой-нибудь. Наконец ара повис на решетке так, что наши глаза оказались точно на одном уровне. Он повернул голову и уставился на меня своим темно-карим глазом в ярко-желтом охряном ободке. Я впервые заметил, что от клюва у него наискось отходит вытянутый желтый треугольник чуть посветлее, лимонного цвета — даже не знаю, как можно было не заметить это яркое украшение, ведь я столько глазел на ару. Попугай взмахнул крыльями и плотно прижался к решетке, словно пытаясь протиснуться сквозь нее. Он вел себя так, будто встретился с давно утраченным другом и не может прийти в себя от изумления и радости.

— Арра! — проворковал он и соскочил на пол.

— До чего здорово! — восторженно прошептал Славка. — Это ты здорово, старик!

Я вообще-то ничего конкретного не внушал аре, повторял лишь одно: «Ты меня любишь, очень любишь, я твой лучший друг!» Мне интересно было поглядеть, что он будет делать.

Ара презабавно раскачивался на полу клетки, переминаясь с ноги на ногу и повертывая голову из стороны в сторону. В этой неторопливой раскачке чувствовался своеобразный ритм и определенная эмоциональная окраска. Ара явно танцевал, чтобы доказать мне свою искреннюю любовь; это был танец в мою честь.

— Ара! — растроганно сказал я.

Попугай опять взобрался на уровень моих глаз и принялся ожесточенно кусать решетку. Он захватывал прутья своим могучим клювом, как клещами, и тряс, и дергал их, пытаясь пробраться ко мне и ринуться в мои объятия. Он повторял: «Арра! арра!» — нежным, воркующим голосом, ничуть не похожим на обычный, звонкий и пронзительный свой вопль. Он распластывался на решетке, прижимаясь к ней грудью, и во всю ширь распахивал могучие густо-синие крылья.

Славка потрясенно таращил глаза. Но мне вдруг стало грустно.

— Ничего ты меня не любишь! — сказал я попугаю, любуясь его умными блестящими глазами, которые сейчас с такой нежностью смотрели на меня. — Все это, брат, фокусы-покусы, а на деле плевал ты на меня с высотного здания на площади Восстания. И правильно.

— Ну-ну, старик! — тревожно заговорил Славка. — Ты эти номера брось! Тоже мне Драма в Зоопарке, или же Несчастная любовь молодого ученого к заколдованной принцессе! Пошли дальше. К медведям, что ли. А еще лучше — к кошечкам. Жирафу, пожалуй, не надо трогать — она уж очень заметная; начнет если какие номера откалывать, так со всего Зоопарка люди сбегутся. А ты выбери какого-нибудь котика пофасонистее — леопарда или ягуара, например. И пускай они поработают!

Я еще раз тихонько сказал:

— Ара!

Попугай так прижался к решетке, что ее черноватые прутья плотно впечатались в синее блестящее оперение и встопорщенные кончики перьев просунулись наружу.

— Ар-ра! — проникновенно и страстно крикнул гиацинтовый красавец.

Нет, правда, я его всегда очень любил, и мне хотелось, чтоб он так и продолжал обожать меня, но я отключился и с легкой грустью увидел, как ара недоумевающе встряхнулся, отчужденно посмотрел на меня, взобрался по решетке под самый потолок и повис там вниз головой.

Около хищников столпились, похоже, все, кто был тогда в Зоопарке. Звери к тому же были сонные, вялые и равнодушные.

Мой любимец гепард спал как убитый, уткнувшись головой в задний угол клетки; хотел я его разбудить, да пожалел милого зверя: пускай отсыпается после шумного и неприятного дня. Я с ним не раз беседовал наедине — рано утром, когда шел не в институт, а в библиотеку, либо вот так, по вечерам; говорил ему всякие льстивые слова вкрадчивым голосом, вроде как своему Барсу, а он внимательно слушал, стоя у самой решетки, и иногда задумчиво наклонял свою умную золотистую морду с черными изогнутыми полосами по бокам; полосы эти походят на глубокие трагические морщины, нарисованные неумелым гримером, и придают гепарду скорбное и вдумчивое выражение. Но сейчас тут толпилось несколько молодых парочек, и дети шныряли, и будить гепарда явно не стоило.

Его соседей — львов — тоже созерцали многие граждане, обмениваясь негромкими почтительными замечаниями. Львы, как и подобает царям зверей, держались величественно и индифферентно, зевали с царской широтой и непринужденностью и подергивали гибкими палевыми хвостами с темными кисточками. Старый лев с лицом прокаженного короля в рыжем ореоле косматой гривы смотрел поверх людей с таким величественным усталым презрением, что один из царей природы, самый захудалый, возмутился: мол, это уж он не по рангу действует, субординацию надо соблюдать. И начал опасливым полушепотом клепать на льва: жрет, дескать, уйму, сколько денег государству стоит, а на что он вообще-то? Но ни львы, ни люди не принимали его всерьез.

Мы обогнули «блок хищников». С другой стороны народу было меньше, но условия все равно неподходящие: тут тройка мальчишек висит на перекладине и считает, сколько пятен на ягуаре, там какой-то гражданин довольно точно пересказывает содержанке книги Джима Корбетта о леопардах-людоедах. Слушатели ахают и вовсю глазеют на расписного красавчика, а тот лежит в клетке на спине, закинув голову и оскалив зубы, как дохлый, и только брюхо ритмично вздымается от дыхания. И никуда не подступишься, хоть плачь.